Знамя любви, стр. 67

– Ну, так в чем дело? – резко спросила она. – Графу Понятовскому предстоит еще долгая поездка.

Петр зашелся в приступе безудержного хохота.

– Граф Понятовский! Это хорошо! Даже очень хорошо! – Он вытер заслезившиеся от смеха глаза. Затем лицо его снова приняло лукавое выражение, и он обратился к своей супруге: – Не сомневаюсь, моя дорогая, что в некоторые моменты ты обращаешься к этому господину не так официально. Или ты принимаешь меня за отпетого дурака? А вы, Станислав?

– Ваше высочество изволит говорить загадками, – устало проговорил Понятовский.

– К черту загадки! – лихо воскликнул Петр. – Все, кто здесь присутствует, отлично знают, о чем идет речь. – Он улыбнулся Казе, но она не ответила на его улыбку.

– Я сыт по горло этим театром. Довольно! – Он вскочил, приблизился к Воронцовой и положил ей на плечо руку. – Вот, взгляните на меня! – воскликнул он тоном ребенка, хвастающего своей любимой игрушкой, – У меня есть она, моя драгоценная возлюбленная. – На глазах Петра блеснули слезы умиления. Он ущипнул Воронцову так, что она подскочила. – А вы тоже любите друг друга. Так разве мы не счастливцы? – Произнося эту речь, Петр энергично жестикулировал своей трубкой.

Понятовский сначала побледнел, но затем не просто покраснел, а побагровел. Зато Екатерина холодно улыбнулась и спокойно ответила:

– Да, конечно, вы правы.

– Я давно уже в курсе дела. Как глупо с вашей стороны, Станислав, так долго от меня таиться. Зачем? Теперь вам не надо будет пробираться во дворец под видом портного, конюха или придворного музыканта. Мы все четверо станем друзьями, чтобы вовсю наслаждаться жизнью.

Петр настоял на том, чтобы пожать графу Понятовскому руку. Казя широко раскрытыми глазами с недоумением взирала на то, что происходило перед ней. Ей казалось, что Петр, улыбающийся, приплясывающий вокруг стола и льющий вино себе на платье, и в самом деле доволен таким оборотом дела.

– Надо выпить за нас четверых, – орал он, наполняя стакан. – И за то, что нам так хорошо. – Тут взгляд Петра упал на Казю, и он опустил свой стакан. – А вы, графиня? Как обстоят дела у вас? Вы одна! – он был искренне огорчен.

– Впрочем, что это я? Пошлем за графом Бубиным! Но постойте, постойте! Напрочь вылетело из головы! Графиня Брюс глубоко впилась в несчастного своими бархатными коготками. – Он вздохнул с деланным трагизмом. – В каком порочном мире мы живем! – И с притворным отчаянием покачал головой.

– Но, быть может, вас это не слишком огорчает. Казя в знак согласия улыбнулась.

В последние три недели она видела Льва лишь издалека. До этого они два-три раза встречались во дворце, но с тех пор как Лев получил назначение старшего конюшего при дворе великого князя, он старательно избегал ее. Казя неоднократно видела Льва прогуливающимся по парку в обществе баронессы Брюс, а однажды на балу наблюдала, как он долгое время беседовал с графом Шуваловым. То обстоятельство, что Лев ее сторонится, только радовало Казю. Но сейчас его усиленные ухаживания за баронессой стали притчей во языцех при дворе, привыкшем к делам подобного рода.

Казя понимала, что союз этих двух людей в любой форме может угрожать ее положению, но, будучи счастлива с Алексеем и уверенна в хорошем отношении и покровительстве Екатерины, не беспокоилась.

Кроме того, она была довольна, что Лев не страдает от ее измены, а нашел себе утешение. Петр продолжал горячо ораторствовать, слова еле поспевали одно за другим.

– Я знаю не меньше десятка достойнейших кавалеров, которые мечутся без сна в своих одиноких постелях, мечтая о подруге. Разрешите мне привезти вам одного из них. Да-да, я настаиваю на этом. Я вытащу его из простынь и самолично доставлю сюда. Видит Бог, я именно так и поступлю. Лучше всего было бы пригласить Брокдорфа, но я знаю, моя дорогая жена его не выносит, а сегодня моя душа просто жаждет того, чтобы все вокруг быди счастливы. – И Петр сделал шаг по направлению к двери.

– Ваше высочество, прошу вас, – Казя не сумела скрыть своего беспокойства и произнести эту фразу беззаботно. Она видела – он пьян, явно не в своем уме и полон решимости исполнить свое намерение.

– Ваша шутка зашла слишком далеко, – холодно сказала Екатерина и поднялась со своего места. – Я удаляюсь. Графиня, проводите меня, пожалуйста. – Петр сразу сник, но замолчал – он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что когда Екатерина берет такой тон, спорить бесполезно.

– Прекрасно, – пробормотал он. – Все насмарку. – Он показал Екатерине язык и сердитым рывком поднял Воронцову на ноги. – Пойдем, голубка моя.

На пороге он, однако, обернулся и расплылся в улыбке – такие молниеносные смены настроения были очень типичны для Петра.

– Спокойной ночи, детка, – проговорил он, переводя взгляд с Екатерины на Понятовского и с Понятовского на Екатерину. – Я, вижу, больше вам ни к чему. – Смех его затих в конце коридора. Стукнула дверь.

Екатерина протянула руки к своему любовнику.

– Тебе, значит, нет нужды уходить. Отныне можно не скрываться. Во всяком случае, из-за него. – Она подошла к балконной двери, распахнула ее и вышла наружу.

– Какое прекрасное утро! – воскликнула Екатерина, всей грудью вдыхая свежий утренний воздух и любуясь восходом солнца над погруженным в дымку тумана далеким городом. – Интересно, наслаждается ли императрица, как я, замечательным восходом.

Она подставила лицо лучам солнца и подала руку своему любовнику. Так они и стояли взявшись за руки.

– Надеюсь, ее величество спало в эту ночь немного б-б-больше, чем некоторые другие. – Это замечание Кази вызвало смех Екатерины и Станислава, она склонила голову ему на плечо, а он обнял ее за талию.

Занятые собой, они забыли о присутствии Кази. Она же ощутила на лице легкое дуновение прохладного морского ветерка, уносившего из столовой дымный смрад. Маленькие рыбачьи шлюпки были неподвижны на залитом солнцем серебристом море, чайки громкими криками приветствовали наступление нового дня.

Один голубок, совершенно белый, отделился от крыши дома и слетел на берег... В памяти Кази всплыли голуби из Волочиска с веерообразными хвостами, сидящие на зеленой черепице крыш... Стук копыт Кинги по мощенному булыжником двору... И Генрик на коне, скачущий ей навстречу.

Она вздрогнула от утренней прохлады и вошла в дом.

Глава II

Восьмого сентября того же года ее императорское величество императрица всея Руси Елизавета почтила своим присутствием заутреню в часовне Царскосельского дворца.

Сидя в позолоченном кресле, Елизавета слушала литургию, как вдруг почувствовала себя плохо. Стены в ярких иконах померкли и отступили назад, в голове застучало от духоты переполненной церкви. Елизавета поднялась и, стараясь держаться прямо, медленно направилась к выходу.

Снаружи ее ослепил яркий свет, она вскинула руку, чтобы защитить от него глаза, но лицо ее исказилось, и она зашаталась. Затем взор ее потускнел, и она в роскошном синем с серебром туалете рухнула всем телом наземь.

Долго лежала императрица в тени золотых куполов, посреди толпы крестьян, не осмеливавшихся к ней приблизиться. Из ее раскрытого рта вырывался хрип. Перо, украшавшее ее прическу, свалилось на лицо, но не скрыло ни искривленного рта, ни серой морщинистой шеи. Хотя императрица не так давно перешагнула свое сорокалетие, выглядела она старухой.

Крестьяне сочли, что она скончалась, и пали на колени, не переставая истово креститься. Тут к валяющейся на земле, подобно дохлой собаке, Елизавете подоспела ее свита. Принесли кушетку, вокруг расставили ширмы, крестьян ругательствами и угрозами заставили разойтись. На виду осталась сиротливо лежать лишь маленькая туфелька, упавшая с царственной ноги Доктор-Француз произвел кровопускание, и кровь императрицы, изливаясь на зеленую траву, обрызгала всех, склонившихся над ней. Митрополит Новгородский воздел к Небу руки в тяжелых складках вышитой парчи, напоминавшие крылья, правда золотые, большой летучей мыши, и вознес Господу Богу молитву, чтобы тот явил чудо.