Пятница, кольцевая, стр. 20
Бумага с текстом договора перешла из рук в руки. У их пальцев не было ни малейшего шанса соприкоснуться. Наверное, она должна что-то сказать... Но имеет ли смысл что-либо говорить теперь? И почему эта абсурдная вера в то, что еще не все кончено, так и не покидает ее, несмотря на всю очевидность провала? Несмотря на рану навылет, она продолжает отчаянно взмахивать крыльями.
– А почему вы меня не предупредили, что цена может измениться?
До сих пор его спутница никак не поддерживала общение, молча гуляя по офису и разглядывая информационно-рекламные материалы на стенах. Но ради этой реплики она повернулась к столу администратора с раздраженно-неприязненным выражением на лице. Властность и капризность в ее чертах достигли своего апогея.
– Видите ли, теоретически цена действительно может вырасти, если в группу наберется очень мало народу, а перенести тренинг на более поздний срок не удастся. Но (с трудом извлеченная на свет улыбка) на самом деле такого не происходило еще ни разу. А что касается вашего тренинга, там группы всегда бывают переполнены.
Вновь – любезная улыбка. И вновь за этим сверкающим фасадом – частые взмахи крыльев и частое натужное дыхание. Как странно, что вера, которая должна уже наконец в отчаянии рухнуть вниз, по-прежнему держится в воздухе.
Человек, благодаря которому ее мечта пустилась в полет, еще раз вчитался в текст договора, нашел пункт о возможном увеличении цены и пожал плечами:
– Ладно, если вы говорите, что на практике ничего измениться не должно...
– Нет, но это же черт знает что! – Колотя каблуками пол, его спутница подошла к ним вплотную. – Я думала, что хоть где-то, хоть в одном уважающем себя заведении не будут врать клиентам! А у вас как везде: главное – заманить, а правда – мелким шрифтом. Психологи, называется!
– Марин, подожди...
– Нет, я не буду ждать! Я не собираюсь с ними связываться, если тут с самого начала какие-то разводки! Это сейчас она тебе говорит, что группа набрана, а потом окажется, что, извините, цена выросла в два раза.
Ему удалось отвести ее в сторону, к дверям, и оттуда уже приглушенно доносилось:
– Но они – мои клиенты, очень порядочные люди...
– Вот и оставайся со своими порядочными людьми!
Когда она хлопнула дверью, он некоторое время стоял, глядя в пол, но все же заставил себя вернуться к столу администратора.
– Понимаете, она тут недавно брала кредит... Там тоже были сначала заявлены низкие проценты.
– Я понимаю.
Рана навылет уже не причиняла ей боли, но заставляла стремительно терять силы, а теперь в изнеможении парящая вера словно попала в зону высокой турбулентности: ее трясло, швыряло то вверх, то вниз, и казалось, нет ни единого шанса...
– Давайте сделаем вот что: перепишем договор на меня одного.
– Вы остаетесь?
– Да. Нужно же убедиться в том, что я вас не зря рекламировал!
Он улыбнулся.
Крылья больше не могли держать ее в полете. Не успев притормозить ими в воздухе и сделать хоть пару завершающих взмахов, она «врезалась» в землю всем телом и замерла. Чуть живая от удара, но все-таки живая, с каждой секундой оживающая все больше и больше и безмолвно благодарящая судьбу за эту самую мягкую в своей жизни посадку.
Исполнение желаний
Чем-то она определенно напоминала его первую жену, которую тихо ненавидела вся наша компания. Возможно, легким налетом капризности в поведении (Первая Жена была капризна глубоко и неисправимо), возможно, тонкими чертами лица (у Первой Жены они складывались в холодную красоту, у Вики были просто тонкими), возможно, тем количеством усилий, которое Макс приложил, ухаживая за ними обеими. Но если в случае с Первой Женой количество перешло в качество – неудачный брак, то Вика уже который год Максовых поползновений оставалась очаровательно-неприступна.
К слову сказать, несмотря на ассоциации с Первой Женой, никаких отрицательных эмоций Вика не вызывала. На нее было приятно смотреть (КМС по художественной гимнастике), с ней было легко болтать, а постоянный проявляемый к ней Максом интерес позволял нам год за годом наслаждаться утонченным реалити-шоу: «Вот я здесь, а в руки не даюсь».
Демонстрация этого шоу происходила, как правило, раз в неделю, в стенах того вуза, который приходился нам всем alma mater. Более десяти лет назад мы начали играть здесь в любительском театре и, защитив дипломы, продолжали оставаться актерами. Офисные рабы, или, пользуясь эвфемизмом, офисные сотрудники, раз в неделю во время репетиций мы выпускали душу на свободу. Теннесси Уильямс, Шварц, Шекспир... Примерно раз в три месяца мы давали спектакль, и, что интересно, малый зал вузовского Дома культуры набивался почти битком. Видимо, с возрастом мы вкладывали все больше и больше души в свои постановки, потому что больше вкладывать ее было, собственно, не во что. Не в отчет же о прибылях и убытках, ложащийся на стол начальству!
Конечно, отдельные счастливчики, нашедшие себя в работе, имелись, но Макс не относился к их числу. Нет, обеспечен он был, причем так, как некоторым из нас и не снилось, но это были именно деньги, не имевшие ничего общего с его интересами. Он сделал классическую для выпускника девяностых годов карьеру, никак не связанную с его техническим образованием. Неплохо владея английским и отлично сходясь с людьми, Макс на старших курсах устроился подрабатывать в представительство какой-то торговой фирмы, а там – пошло-поехало... Сейчас он возглавлял московский офис, не умещавшийся на трех этажах особняка в тихом центре, и если не купался в деньгах, то по крайней мере весело в них плескался. Впрочем, вру: веселье ему отравляло отсутствие Вики.
Порой мне становилось его жаль: который год все-таки и без малейшей надежды...
– Викочка, – обращался он к ней, и каждый раз при этом слове мое сердце взлетало на новый виток сочувствия, – Викочка, ты сегодня за рулем?
Викочка изображала смешливую гримаску: она заранее знала, о чем пойдет речь – о том же, что и всегда. Кстати, стандартное уменьшительное Викуша использовать было запрещено: Викушей-Квакушей Вику дразнили в детстве.
– За рулем, – с искрой веселья в голосе отвечала она.
– Викочка, а тебе на обратном пути не будет одиноко?
– Я подвезу кого-нибудь, кто голосует, – уже в открытую смеялась она.
– А почему не меня? – тут же вскидывался Макс. – Хочешь, я проголосую?
И он с готовностью вытягивал в пространство руку.
Подхихикивать начинала вся наша труппа – шоу набирало обороты.
– Викочка, ты знаешь, рядом с водителем есть одно свободное место.
– Нам на курсах вождения об этом не рассказывали, – извиваясь от смеха и наслаждаясь тем, что находится в центре внимания, выдавливала она.
– Я тебе расскажу! – оживлялся Макс. – Ты водитель еще молодой, а у меня уже знаешь какой водительский стаж?
На этом месте кто-нибудь из мужчин обычно вставлял едва слышный комментарий, и хихиканье зрителей перерастало в хохот. Вика пряталась под румянцем, как под стыдливой вуалью, но наслаждалась избытком внимания к себе. Своим неугасающим интересом Макс каждый раз возводил ее на маленький пьедестал, и пресекать его ухаживания значило опускать свой собственный рейтинг в труппе. Неужели девушка не может себе позволить немного поплескаться в волнах славы? Хоть и небольшой, но и не сходящей на нет.
Что касается Макса, то человек непосвященный мог бы предположить, что он разыгрывает подобные фарсы исключительно на потеху публике. Вика – привычный сюжет. Однако нам, старожилам труппы, было очевидно: ни один мужчина не стал бы с таким постоянством терпеть унизительный для себя финал всего лишь шутки ради. За Максовыми приколами с обломом в конце несомненно что-то стояло. Искреннее чувство? Я боялась громких слов, но не находила других – ведь столько лет, черт возьми! Я вспоминала, как Макс размахивал необъятным букетом и вопил что-то ликующе-невразумительное под окнами роддома, где пять лет назад Вика родила сына от другого мужчины. Нет, ни один актер не заставил бы себя сыграть подобную роль! А вот влюбленный человек именно так и мог дать выход своим чувствам – вроде бы на законном основании.