Укрощенный дьявол, стр. 49

– Вероятно, уже пора, – тихо заметил граф.

– Нет, – отчаянно затрясла головой Обри. – Я могу с этим справиться. Они ничего не смогут доказать, потому что я ничего не сделала.

– Правда не всегда спасает невиновных, дорогая.

Все краски сбежали с лица Обри, и Джайлз решил, что он наконец-то пробудил в ней страх перед Богом, что она, быть может, ответит «да» на его предложение, и в его сердце ожила надежда, но Обри не сказала «да».

– Вы очень добры, милорд, – помолчав, заговорила она. – Конечно, вы оказали мне честь, но я не хочу выходить замуж. Меня устраивает моя теперешняя жизнь. А что до моего прошлого, то оно касается только меня и не мешает моей работе.

– Значит, ты не оставляешь мне другого выбора, как только смириться с этим, – тихо сказал Джайлз и, взяв ее за обе руки, легко поцеловал в лоб. – Но если когда-нибудь ты попросишь меня позаботиться о тебе, Обри, я позабочусь, тебе нужно только сказать. Ты будешь помнить об этом?

Она смотрела на него с обидой и печалью в глазах, но не просила заботиться о ней. Конечно, она вообще ни о чем его не просила, хотя, как позднее осознал Джайлз, была сотня других вещей, которые он мог сделать для Обри, чтобы ее жизнь стала лучше и легче, вместо того чтобы жениться на ней. А Обри просто подошла к письменному столу, молча свернула плед и ушла.

Глава 13

Новая метла чисто метет

За ней следили, она была уверена в этом.

Ей снова связали кисти рук. Она пыталась повернуться на бок, выбраться из сена, встать на ноги, но веревка врезалась ей в тело, тянула ее вниз – никакой слабины, никакой возможности.

Звук шагов. Из темноты кто-то смотрит вниз и нагло разглядывает ее, а затем подходит ближе и, издеваясь, усмехается:

– Вас хорошо связали, моя прекрасная леди.

Его слова и его глаза полны насмешки. В свете лампы его зубы кажутся желтыми, как у собаки. Он проводит металлической палкой по решетке, и стук глухим эхом отражается от толстых каменных стен.

– Не советую подходить слишком близко, можешь остаться без глаза, – раздается из темноты хриплый голос – от кого-то другого. От того, кто связывал ей руки, стоял над ней и тискал ее груди.

Они полагали, что она задумала убить себя, или их, или того, кто подойдет слишком близко.

– Я уже давно не видел таких бешеных глаз, – говорит охранник сквозь решетку.

– Да, – со смехом соглашается другой в темноте – тот, у которого хлыст, – она совсем обезумела. Сейчас она не так хороша. Ни хороших манер, ни дорогой одежды, а волосы такие грязные, что даже крыса не захочет устроить в них себе гнездо.

– Она уже не знатная леди, – фыркает ее охранник и плюет сквозь решетку, но попадает на соломенную подстилку. – Больше подходит «Испорченная королева».

Она больше не может терпеть и, приподнявшись на локте, плюет в них. Она оказалась более точной, и охранник, отскочив в сторону, недовольно смотрит на свои ботинки.

– Ах ты, рыжеволосая сучка!

– Пора преподать миледи урок, верно? – В темноте что-то щелкает – это тот, с кнутом.

– Нет! – кричит Обри. – Нет! Я требую суда. Справедливого суда!

– Конечно, и я устрою тебе справедливый суд прямо здесь, моя прекрасная леди, – говорит хриплый голос. – Прямо здесь своей рукой.

Услышав, как кожаная плеть щелкнула по каменному полу, она закричала и продолжала кричать, пока не проснулась от собственного крика.

Резко сев в темноте на кровати, Обри ощутила в горле вкус страха и желчной горечи. Ее мысли прыгали, она прерывисто дышала и, обезумев, ощупывала вокруг себя постель: шерсть, лен, запах чистого белья. Обри закрыла глаза и тихо, медленно выпустила из легких воздух – это был сон, просто еще один сон.

Дрожь постепенно утихла, и Обри, как всегда делала, зажгла лампу и пошла с ней в комнатушку Айана. Ребенок лежал на боку, завернув один кулачок в стеганое одеяло, и спал. Ему ничего не угрожало, как и ей.

Остатки кошмара ушли, дыхание Обри успокоилось, ее плечи расслабились. Сквозь шум дождя, все еще стучавшего во дворе под окном, донесся отдаленный раскат грома, а в глубине служебного помещения высокие старинные напольные часы пробили три. Вернувшись на цыпочках к своей кровати, Обри опустила фитиль и, когда он погас, снова улеглась на мягкие льняные простыни и свернулась калачиком под одеялом, зная, что больше в эту ночь не уснет.

В день прибытия в Кардоу загадочного лорда де Венденхайма небеса не предвещали ничего хорошего. Не ожидая гостей, Обри в большом зале осматривала ковры, когда внизу во дворе раздался страшный грохот. Помня о дожде и скользком булыжнике, она поспешила к двери и увидела, как блестящая черная карета, запряженная четверкой черных лошадей, приближается к воротам. Свежие на вид лошади бежали резвым шагом; к счастью, решетка на воротах была поднята, и в последний момент кучер в черной накидке искусно провел экипаж через ворота на расстоянии всего дюйма от столба.

Сопровождаемые стуком дождя по двору, лошади остановились. Сразу вслед за этим вспышка молнии прорезала темнеющее небо, и кто-то одним толчком руки широко распахнул дверцу кареты. Мужчина, с головы до пят одетый в черное, вышел из экипажа, не дожидаясь помощи; он был таким высоким, что ему вряд ли она была нужна. Его спутник, однако, подождал, когда опустят ступеньки, потом раздраженно попытался вытереть одну из них и, наконец, тоже вышел.

Обри стояла у открытой двери, и первый джентльмен, подойдя, отвесил вежливый старомодный поклон.

– Я де Венденхайм, – представился он. – Его сиятельство ожидает меня.

Кучер джентльмена уже выгружал багаж.

– Добро пожаловать в Кардоу, – представившись, сказала Обри. – Вы останетесь? – неуклюже спросила она, так как пронзительные черные глаза мужчины лишили ее присутствия духа.

– Не сомневаюсь, что да. – Де Венденхайм говорил с едва заметным континентальным акцентом, глубоким грудным голосом. Темные, зачесанные назад волосы не скрывали его лица, явно выдававшего в нем жителя Средиземноморья. Он не был красив, но внешность его была привлекательна.

Более низкорослый мужчина все еще суетился позади него у экипажа, щелкая пальцами и раздраженно давая распоряжения кучеру, лакею и вообще всем, кто его слышал. Очевидно, эти распоряжения касались сначала рундука с одеждой, потом коробки с платками, а затем картонки для шляп и грелки для ног – по-видимому, он всем был недоволен. Де Венденхайм бесстрастно наблюдал за происходящим, и в конечном счете все, видимо, наладилось, потому что мужчина последовал за де Венденхаймом, снял шляпу и начал аккуратно стряхивать с нее капли дождя. Это был человек средних лет с живыми золотистыми глазами, а его одежда, как полная противоположность строгому наряду спутника, была более элегантна, чем все то, что Обри когда-нибудь видела.

– Мой компаньон, мистер Кембл, – объявил де Венденхайм. – А это миссис Монтфорд, экономка.

– Очаровательная, я уверен, – сказал второй мужчина, хотя произнес это не слишком уверенно. – Скажите, миссис Монтфорд, дождь здесь когда-нибудь перестает?

– Ненадолго, – подавив улыбку, ответила Обри и пригласила их в дом.

– Ах, Макс! – прогремел голос с верхней галереи. – Ты приехал! Я не ожидал тебя так скоро.

Обернувшись, Обри увидела, что лорд Уолрейфен, широко раскинув руки, спускается с галереи по большой лестнице, и его лицо сейчас было не таким напряженным, как в последние два дня. Он был так красив, что внутри у Обри что-то перевернулось.

– Конечно, я приехал, – сказал де Венденхайм. Обменявшись с ним рукопожатием, Уолрейфен повернулся к более щеголеватому джентльмену.

– Мистер Кембл, добро пожаловать в Кардоу, – тепло сказал он.

– Чертовски противная погода, Уолрейфен, – отозвался тот, стягивая перчатки. – Очень жаль, что твой дядя не мог дать себя убить где-нибудь в более приятном месте.

– Что ты имеешь в виду? – сухо спросил Уолрейфен.