Искатель. 1964. Выпуск №6, стр. 39
ГЛАВА ПЯТАЯ
Мазур лежал в углу двора под поленницей. Дров было много. Они занимали весь промежуток между коровником и хилым забором с большими щелями меж старых, почерневших от времени горбылей. Хозяин двора, Войцек, спрятал Мазура в поленницу со стороны забора: отодвинул один горбыль, повытаскивал снизу часть поленьев, так что получилось подобие забоя, и велел забраться туда Мазуру.
Нахохленный, бирючьего вида мужчина, постоянно покашливающий в усы, пан Войцек не очень понравился Мазуру, Но выбора-то у него не существовало. Хорошо было уже то, что ему и двоим полякам, которые вывалились сквозь тесную дыру, выпиленную в полу вагона, вслед за ним, удалось найти хоть какое-никакое пристанище. Измотанный болезнью Мазур там, в вагоне, принял предложение бежать за продолжение своего бреда, И не верил в свое освобождение до той самой секунды, пока, опустившись в выпиленную щель, не почувствовал носками полуразбитых ботинок стремительно убегающую землю, пока пальцы ног не стали больно биться о шпалы. Только тогда он по-настоящему крепко уцепился на несколько секунд за доски вагонного пола, вздохнул глубоко-глубоко, словно ему предстояло погружаться в омут, и отцепился.
Он сильно ударился локтями о шпалу, проехался лицом по щебенке и помнил только об одном: держать ноги в стороны, действовать ими, как якорями, и ни за что не сгибать. Согни он их, сила инерции превратила бы его в ком, покатила и либо откинула к рельсам и выбросила под колеса, либо изувечила о шпалы. Мазур сдержал инстинктивное желание поджать ноги. Его проволокло по полотну метра два. Он задавил в себе глухой стон боли.
Потом ощутил лицом, разбитыми руками и ногами прохладу и влагу на щебенке и стал слизывать воду шершавым от жажды языком.
Над ним грохочущими накатами проносились вагоны.
Звонко стукнули колеса последнего, и ливень упал на его спину.
Ритмично, словно успокаивающееся сердце, затихая, удаляясь, бились убегавшие колеса поезда.
И еще несколько мгновений Мазур лежал без движения, боясь, что его заметят с тормозной площадки охранники.
Но вот шелест дождя почти сравнялся с шумом поезда вдали.
Мазур вскочил на четвереньки. Увидел две тени, расплывчатые, неверные в струях ливня. Они бежали по полотну к нему. Он вскочил. Снова припал от боли в коленях.
Тени были рядом.
— Жив?
— Ударился…
— Быстрее, быстрее!
Они подхватили Мазура под мышки и поволокли прочь с полотна. Ноги Мазура почти не слушались.
То, что Мазур принял за лес, оказалось узкой полосой деревьев, растущих вдоль полотна железной дороги. Они вышли к полю.
— Плохо, — сказал Мазур.
— Я эти места знаю, — отозвался поляк.
Обернувшись ко второму спутнику, Мазур спросил:
— А вы?
За него ответил поляк, с которым Мазур разговаривал раньше:
— Его били по голове. Он немой.
— Как вы узнали эти места?
— Я видел сквозь окно название последней станции. Не беспокойтесь, я знаю эти места.
— А как же остальные?
— Мы прыгали за вами, потому что Гусев просил присмотреть. Он через наших передал, что вы этого заслужили. Остальным мы сказали, что в этих местах есть партизаны. В вагоне почти все были поляки. Они помогут товарищам, которые спаслись.
— Гусев… — Мазур сглотнул слюну. Горло сжало комом. Гусев там. Гусев остался. Может быть, ему труднее было бы вырваться. Вернее, он не мог уйти, потому что у него в руках сотни нитей, связывающих тех, кто продолжал борьбу за колючей проволокой.
— Да, Гусев. Вам опасен первый встречный. Вы не знаете ни местности, ни языка. Перейдем через поле, там должна быть деревня.
— Поле надо обойти, — сказал Мазур. — На мягкой пашне останутся следы.
Поляк похлопал Мазура по плечу:
— Гусев был прав.
Мазур хотел сказать, что Гусев всегда был прав, но промолчал, потому что это и так было ясно.
Притихший было дождь припустил с новой силой. Они двинулись по траве вдоль жнивья. И только теперь Мазур обратил внимание на то, что поле сжато.
Уже близилась осень.
Мазур притерпелся к боли в локтях и коленях и шел, почти не хромая, а может быть, холодная вода помогла.
День перед дождем стоял, видимо, жаркий в этих местах. Увядавшие травы сильно пахли. Мазур вдыхал полной грудью этот удивительный аромат.
Потом они свернули на межу, разделявшую полоски крестьянской земли, долго петляли по ним, пока не вышли поближе к деревне, маленькой, дворов десять-пятнадцать, с хилыми домиками, издали похожими на стога сена, покривившиеся, вросшие в землю.
— Кажется, это та деревня… — проговорил поляк.
— Какая та?
— Знакомая. Заходили сюда однажды. Год назад.
— А как вас зовут? — спросил Мазур.
— Адам.
— А ты, Адам, уверен, что это именно та деревня?
— Нам нельзя оставаться в поле. Надо попробовать. Может быть, спрячут.
— Идемте тогда вместе, — сказал Мазур.
— Нет.
— Надежнее, — настойчиво повторил Мазур.
— Лучше я один рискну, — и Адам ушел.
Мазур и его немой спутник легли на межу, поросшую шершавой сурепкой, по-осеннему жесткой и ломкой.
Мазуру очень хотелось подбодрить своего соседа, который время от времени тяжело вздыхал, и он похлопал его по плечу. Тот в ответ нащупал локоть Мазура и тихо пожал его.
В деревне взлаяла собака. Яростно, со всхлипом.
Вскоре пес стал тявкать спокойнее и, наконец, замолчал.
Подул ветер. Дождь налетал теперь резкими порывами, а вскоре перестал. Тучи, наверное, поднялись выше, посветлело.
Послышались шаги.
Возвратился Адам. Он присел на корточки и заговорил тихо:
— Петр, вас спрячут. Будете ждать нас здесь.
— Нет!
Мазур почти крикнул и сам себе зажал рот рукой.
— Здесь надежные люди.
— Не оставляйте меня, Адам.
— Мы вернемся дней через пять.
— Адам, нам лучше идти вместе.
— Ты хромаешь на обе ноги.
— Я не буду…
Адам похлопал Мазура по плечу..
— Мы не оставим тебя, Петр. Мы придем за тобой.
Скрепя сердце Мазур согласился.
— Конечно, так надо.
Они пошли по деревне. Пробирались задами, ветер дул в их сторону, и единственная в деревне собака во дворе старосты, как сказал Адам, не почуяла их.
Адам предупредил своих спутников, что дверь низкая, и, согнувшись, они вошли в покосившуюся избу Войцека. Огня не зажигали. По движению в избе Мазур догадался, что в помещении находятся двое: хозяин и хозяйка, которая суетливо сновала, поминая матку бозку. Хозяин долгое время молчал, потом проговорил громко:
— Значит, Владек жив… Ядя, дай панам в дорогу петуха.
— Он же один… Как же несушка останется?
— Дай панам в дорогу петуха.
Женщина вышла.
— Я скажу утром пану старосте, что его собака лаяла на лисицу, которая нашего петуха утащила. И еще скажу, что свою последнюю курицу стану водить к его петуху. А пану старосте буду давать каждые две недели по яйцу за труды его петуха.
Адам пошутил:
— Не боитесь разориться, пан Войцек?
— Я думаю, вы покараете предателя раньше, чем он получит от меня хоть одно яйцо. А его петуха вы отдадите мне.
Адам посмеялся.
— У пана Войцека тонкий расчет.
— Вшистско едно, — сказал пан Войцек, видимо тоже решивший пошутить. — Вшистско едно, Панове. А за пана не беспокойтесь. Я его как родного сына спрячу.
Вошла хозяйка, положила на стол тушку петуха, шмыгнула носом.
— Голову и лапки оставь. Завтра себе суп сварим. И пана надо подкормить.
— А правду паны говорят, что Владек жив? — спросила хозяйка у мужа и добавила: — Ведь он в самом Кракове учился.
Пан Войцек сурово сказал:
— Жив!
По тому, как это было сказано, Мазур почувствовал, что в действительности сын пана Войцека погиб.
Адам и его немой спутник переоделись в кое-какую ветошь, которая нашлась в доме, и бросили полосатые куртки и штаны к печке. Хозяйка ощупала снятую одежду и хотела отнести ее в чулан, но Войцек остановил ее: