Тринадцатый год жизни, стр. 4

А Ванька… да просто психанул, что у него не клеится точность удара.

А Стелла — называется, умная-старшая! — ещё ему подбавила, чтобы позлить.

Она вздохнула свободней. Господи, целый вечер убила, а могла бы сидеть сейчас думать про берёзы, про раннюю осень, и про пустые дачные улицы, и про всё другое, отчего становится грустно и хорошо… Нет же! Думает о неприятном, от которого душа замирает, а сердце, наоборот, бьётся-бьётся.

Такой уж она человек, всё ей мерещится… Вот Ванька совсем не такой. И не потому, что он младший. Просто он всегда жил спокойно. А Стелла и по-другому жила… Это правильно, что она, конечно, маленькая была и ничего не замечала, и конфет ей Нина покупала, как два родителя, «вместе взятые»…

Но ведь дело-то не в конфетах. Это одни взрослые думают, что дети такие дураки: сидят себе кукол спать укладывают, ничего не видят… Нетушки! Стелла, между прочим, и послушная часто из-за того, чтобы всё было в порядке. А взрослые, конечно, думают, что они единственные заботятся о семье. Извините!

У них в школе есть такая девочка, Маша Кучаева. Её год назад взяли из детского дома. И она говорит: «Мне, думаешь, Стел, очень хочется по магазинам шастать? А я бегу. Я для мамы что хочешь сделаю!»

И тут же сказала, что её взяли из детдома. А Стелла ей зачем-то призналась про Гору.

С тех пор не то чтобы они так уж сильно подружились, но всегда знают, что у них есть что-то общее.

Окончание тишины

Прошла неделя. До первого сентября оставалось всего два-три календарных листочка. Паковали вещи, осматривали ставни. Ценное прятали в тайники, еще оставшиеся от Гориных родителей.

Года три назад Стелла нечаянно обнаружила эти тайники (чему Нина с Горой вовсе не обрадовались) и стала играть с пятилетним Ванькой в разведчиков — засовывала его во всяческие там раздвижные стенки, незаметные ящики, чуланы с двойным дном. А поскольку надо было отстреливаться и время от времени даже взрывать гранаты, чтобы не даться врагу живым, то многострадальные тайные кладовки порядком поизносились. И теперь всё это прятанье «ценных вещей» было для отвода глаз, а вовсе не для жуликов.

Каждый год в конце августа Гора занимался починкой секретов. Надо сказать, он был не очень рукодельный человек. Но при этом любил приучать к работе Ваньку — покрикивал, требовал всевозможного «подай-принеси». Вообще Гора был умный и спокойный. Однако даже у самых умных случаются заскоки.

А починки происходили всё больше по вечерам, после того как Гора наработается на своём заводе, а Ванька на своём футболе.

Но в тот вечер у них всё было тихо. Гора не стучал, не пилил, а сидел у себя в кабинете. Ванька по третьему разу исследовал еженедельник «Футбол — хоккей». Нина стряпала. У людей есть разные увлечения. У Стеллиной матери было такое вот полезное хобби: она любила готовить.

Обычно считается, что от усердной готовки быстро портится кожа. А Нине хоть бы что, она ни капли не боялась разрумяниваться и потом резко остывать. И не страдала, что это дело очень долгое — хорошая стряпня. Если положено соус с грибами помешивать двадцать минут, так она его и помешивала ровно двадцать, на медленном огне. А иначе просто ешь отдельно муку, соль, сметану, сахар, специи, сухие грибы. Это так Нина говорит.

А Стелле, естественно, не хватает терпения. Но и стыдно, что мать по пять часов стоит у плиты, а дочь гоняет лодыря. И поэтому, когда Нину одолевает это вдохновение, Стелла к ней нанимается поварёнком. Не всегда, но время от времени.

Гора, тот Ваньку заставляет, а Стелла сама. И в этом большая разница. Потом Нина в своём деле чемпион, а Гора далеко не чемпион. И это ещё одна большая разница. «Пришла, — говорит обычно Нина, — явилась. Первой вкусненького попробовать!» А сама довольна. Всё-таки, когда творишь произведение искусства, подмастерья необходимы. Да и зрители!

За Ниной интересно смотреть. У неё от готовки разных блюд разные настроения… Ну, не от яичницы, конечно, не от манной каши, а от тех, которые требуют настоящего пилотажа.

Если, например, она раскатывает тесто и трёт цедру для лимонного пирога, то делается задумчивая, будто слушает сказку про ночь и волшебников. А если печёт сырники или оладушки, она весёлая, словно ожидает, что сейчас по телевизору выступит Андрей Миронов. Если же она готовит тот самый грибной соус, то вся сосредоточенная, как, наверное, космонавт, который ведёт свой корабль на стыковку.

Возможно, это сравнение кого-то рассмешит. Ну что в самом деле: соус и космос! Для космонавтов вроде даже обидно. Но дело в том, что Нина очень честно готовила и очень вкусно, так что ни для одного космонавта тут обиды быть не может.

Сейчас она затеяла готовить пирог с рыбой. С мелкой такой рыбёшкой, которая зовётся мойва свежезамороженная.

Распластанных, потрошёных, бесхребетных и безголовых, но все же совершенно целеньких мойвочек она клала на белый лист тонкого теста, каждую снабжала петрушинкой и лучинкой. А узкие проходы между рыбок засыпала круто сваренным рисом с кое-какими добавками, о которых никак нельзя говорить, потому что они являются секретом фирмы.

Это было новое блюдо. И Стелла почти наверняка знала, что Нина его изобрела сама. Может быть, даже сегодня. Интересно, какое у неё при этом будет настроение? Укладывание рыбок на тесто — дело точное и внимательное. Чем-то похожее на работу инженера за чертёжной доской… на работу Горы. И лицо, значит, должно быть такое же — сосредоточенное, серьёзное. А всё же лёгкое… Так думала про себя Стелла.

Но ничего подобного не увидела она. Лицо Нины было безразличным и каким-то холодным. Словно она готовила снежный торт со льдом вместо леденцов и с сосульками вместо именных свечей.

Стелла, готовая что-то спросить, тотчас забыла свой вопрос. Мать повернула к ней голову:

— Что?

— Я… Помочь не надо?

— Нет.

Стелла, как приговорённая, села на стул в углу. Но не успела ещё как следует испугаться, а странное продолжалось. Мать на полдороге оставила свой пирог, подошла к кухонной двери, крикнула:

— Георгий!

— Да? — откликнулся он из кабинета.

— Вот явилась Стелла, ты хотел с ней поговорить.

Почему не «Стрелка»?.. Сердце сжалось предчувствием какой-то неведомой вины. Она посмотрела на мать. Та отрицательно покачала головой. Дальше их молчаливый разговор не успел продолжиться — вошёл Гора. Как приехал из Москвы, так и остался в костюме, галстуке, рубашке. Только московскую шляпу снял. Впрочем, Гора её почти никогда и не надевает. Вечно она валяется в машине на заднем сиденье.

Стелла просто не представляла себе, как это он мог войти в кабинет и не переодеться. Это было для Горы очень важным делом. Всегда он, надевая дачные штаны и рубаху, вздыхает блаженно и грустно: «Господи, как я деревню люблю… А живу в городе!»

Нина тоже сразу заметила его московский наряд. Дочь успела перехватить этот взгляд: в нём чудилось какое-то непонятное превосходство, даже издёвка. Да что такое?! Нина ещё раз, теперь уже чтоб всем было понятно, с ног до головы осмотрела Гору, кратко бросила:

— Сыро.

Гора кивнул. Тут же снял городские штиблеты, сунул ноги в резиновые сапоги. Довольно странная получилась картина: светло-серые голландские брюки и резиновые сапоги.

— Стрелка, ты не будешь так любезна, не составишь мне компанию на предмет пройтись?

Это была обычная его манера изъясняться: он любил, чтоб получалось немного старомодно. Но удивил её Горин тон — слишком серьёзный, а не шутливый, как обычно. Зачем-то — а больше всего от растерянности — она обернулась к матери, и та кивнула чуть заметно, словно давая разрешение на эту прогулку. Нет, словно они были соучастницы чего-то. Что за соучастницы?

Но Гора успел заметить это!

И тогда Стелла, уж совсем не зная, что делать, просто вышла из дома и сейчас же услышала, как за ней протопали Горины сапоги.

Внешне ничего особенного. Так они часто гуляли. Именно вдвоём. Особенно когда Гора со своими конструкциями намается или с Ванькой накричится. А такое раз-два в неделю уж обязательно да бывает.