Его среди нас нет, стр. 13

Может быть, впервые до класса дошла эта ужасающая перспектива.

Сережа обратил внимание, что Самсонова, которая до того времени все продолжала стоять, вынула из парты щетку для волос, несколько раз провела ею по затылку, чего-то там приглаживая. Совершенно дурацкие действия! Сережа объяснил их себе довольно просто: ее-то отметки помнят все учителя — куда ни чихни, пятерка. Так что лично Самсоновой Лиде это ничем не грозит.

Затем Самсонова села и почти тут же раскрыла какую-то книжку — ее происходящее не касалось.

Но странно! Во всей ее подчеркнуто спокойной позе ясно слышалось напряжение. Словно она только маскировалась под спокойствие. Или это лишь казалось Сереже?

— Я считаю, что требования у Садовничьей Тани законные! — звонко крикнула Серова.

Какие там еще требования? Но вернее всего, она крикнула, просто чтобы выделиться, чтобы всем показать, что Самсонова не интересуется делами родного класса, а вот она интересуется… Артистка!

— Пусть они ведут свое расследование, — продолжала актрисничать Лена. — Но под нашим контролем общим. Пусть они дают нам отчеты. Хотя бы в неделю раз. Или два!

В ответ ребята одобрительно загудели. А чем им было плохо: самим делать ничего не надо, только сиди да жди, когда на тебя прольется очередная серия детектива про твой собственный класс. И в то же время ты при деле!

И странно и жаль: никому из них в голову не пришла та простая мысль, что ведь это все неприлично… Неприлично! Да: плохо, опасно быть толпой…

А Таня тем более ни о чем не задумывалась. Продолжала шагать к своей победе.

— Мы согласны на такие условия! — сказала она. И потом, может быть, специально для Серовой, ведь она в классе кое-что значила: — Мы согласны и даже считаем такие условия совершенно справедливыми!

По пятам и еще ближе

— Мы для чего это будем делать? — спросил Сережа.

— Для того, что я должна ее понять! — отвечала Таня.

— Чего понять-то, конкретно?

— Если она действительно взяла, так я хочу понять зачем.

Эти реплики были произнесены задушенным шепотом, словно бы в приключенческом фильме. Сережа, между прочим, именно там себя и чувствовал… Таня требовала следить за Аленой Робертовной и, как она выразилась, «определить ее логику поведения вне школы». То есть, по-человечески говоря, следить, как она ведет себя после уроков, почему, зачем. Посмотреть дай увидеть: может, она чего подозрительное будет совершать.

Еще в классе, когда они разрабатывали свой план, Сережа испытывал непростые чувства. Ему хотелось пойти за Аленой: интересно подслеживать, наблюдать исподтишка, красться… Но была и неловкость. Потому что ведь это стыдно — подсматривать за человеком.

А как же другие детективы, подумал Сережа, как же настоящий Шерлок Холмс? Может, это просто работа такая?.. На время ему удалось загнать свой стыд поглубже в душу, подальше с глаз долой.

— Что-что ты говоришь, Тань?

— Слушать надо!

Они благополучно выпустили свою жертву из школы, абсолютно чисто пристроились сзади. На первом же перекрестке их классная рассталась с биологиней Татьяной Николаевной и продолжала свой путь одна.

Из мировой кино- и теледетективной продукции Сереже было известно, как это трудно — осуществлять слежку. Противник очень скоро замечает «хвост». Раз-два-три — и в ближайшем закоулке на голову бедного сыщика обрушивается нечто большое и пыльное.

Однако Алена была, наверное, лучшим в мире объектом для наблюдения. Сережа и Таня чувствовали себя рядом с ней настоящими невидимками. Да и любой мог бы рядом с ней чувствовать себя невидимкой!

Она шла, одетая в скафандр своих каких-то мыслей, и ничего не замечала вокруг. Даже машин, которые несколько раз опасно проносились перед ее носом. Учительница их, конечно, видела, но как бы не придавала этому значения. Словно не машины проносились мимо нее, а только тени от машин.

Сразу было видно, что она никуда не спешит. Просто идет, не останавливаясь, будто гуляет по лесу. Да ведь это был не лес!

Сережа в жизни своей редко пользовался словом «интуиция». Вообще, может быть, употребил его раза два, и то не вслух. Он и сейчас им не воспользовался. Хотя именно интуиция подсказывала ему, что их классная к этому делу с журналом абсолютно не причастна. Как облака на небе. Как птицы в жарких странах!

— Тань, — сказал он. И не знал, как продолжить, как сказать ей про свой стыд. И про уверенность, что учительница не виновата.

А впереди шла его учительница, шла все тем же задумчивым шагом, лишь время от времени перекладывала из руки в руку свою полухозяйственную-полукрасивую сумку.

Таня догадалась приблизительно, о чем он хотел сказать, оттолкнула спокойным холодноватым взглядом:

— В литературе описаны еще не такие случаи!

— В литературе… какой?

— В криминалистской!

Это, конечно, были сильные слова. Но не они убедили Сережу. Лишь посмотрел Тане в глаза, кивнул и безропотно пошел дальше. Слишком стальной был у нее авторитет.

Если б Алена была хоть немного другим человеком… Нет, если б у нее были хоть немного другие какие-нибудь планы, она запросто смогла бы скрыться. Даже и не стараясь совсем, даже и не подозревая о преследователях. Сверни куда-нибудь, сядь на трамвай, растворись в магазине, наконец просто иди домой.

Так нет же! Она шла себе, никуда не ныряя, вообще словно никуда не стремясь.

Но ведь куда-то все же она шла?

И наконец открылось: она шла к метро. Их школа расположена не очень удачно, как и весь их микрорайончик, — до метро надо ехать несколько остановок на автобусе. Остановки длинные, как почти везде в окраинных московских районах. Казалось бы, сядь ты на автобус, кругом все-таки не Крым и не Сочи. Она не садилась!

Теперь в толкучке, какая всегда бывает перед метро, Таня и Сережа подобрались к ней совсем близко. Жгучий, щекотный страх пронимал Сережу Крамского до самых костей, извивался вдоль сердца шершавой змейкой… А в самом метро будет и того опаснее!

На эскалаторе их вообще разделяла лишь хилая прослойка в два или три человечка. Наверное, все это и было романтикой детективной работы.

Они вошли в тот же вагон, только с другого конца.

В просвете между незнакомыми спинами и руками видна была сидящая Алена. Положив сумку свою на колени, она проверяла тетради. Таня и Сережа переглянулись: смертельное любопытство одолевало их — чья там сейчас несчастная лежала на операционном столе?

Вслед за Аленой им пришлось делать пересадку, потом еще одну. На «Таганке» они чуть не потеряли ее. Наконец на «Бауманской» подземный путь был окончен.

И вдруг она сделала то, чего никак не положено делать учительницам — по крайней мере, таковы были Сережины понятия. Отстояв короткую очередь, она купила жареный пирожок. Съела его с заметным аппетитом, чуть сутуля плечи и пригнув голову.

Рядом с нею стояли толпы жующих людей. «Бауманская» — это ведь самый студенческий район в Москве: МВТУ, МЭИ, МОПИ, Институт связи — целый океан студентов и целые горы жареных пирожков: схватил, сжевал, помчался дальше — основной студенческий способ питания.

Таня и Сережа не знали, что Алена Робертовна здесь тоже когда-то училась, в МОПИ, в пединституте имени Крупской.

И жила здесь — почти двадцать лет. Лишь относительно недавно из старого дома ее переселили в новый дом, в новый район. Но сюда она нет-нет приезжала, потому что не могла забыть родной «Бауманской», ни студенческих лет, ни этих пирожков классических, которые они ели всей компанией, пересмеиваясь, разговаривая с набитым ртом:

«Чего-чего?»

«Вот бы, говорю, тебя сейчас дети увидели. Педагогиня!»

Не подозревала Алена Робертовна, что дети как раз видели ее. Сережа смотрел не отрываясь и чувствовал, что не должны они этого видеть! Что это никакая не детективная работа, а низость.

— Тань! Ну что ты, сама не понимаешь! Не она это. Не похоже совсем.

Таня на мгновенье оторвалась от Алены, поедающей пирожок.