Полураспад, стр. 70

Как я и думал, все комментарии оказались крайне неконструктивными.

— «Зарыто наследство старушкино под камнем на площади Пушкина», — замогильным голосом злого сказочника продекламировал Тополь.

— Да чушь это все! Меньше слушай всяких сумасшедших! — махнула рукой Гайка.

— А я бы проверил как-нибудь по свободе. Вдруг там и правда что-то зарыто? — промямлил Тигрёнок. — Кстати, где это, Потоки?

Этот вопрос на несколько секунд поставил в тупик даже меня — заслуженного ветерана зона-индустрии.

Поначалу я даже подумал, что имеется в виду какой-то малоизвестный либо закрытый уровень Зоны.

Ну там как Дюны или Грибной Лес…

Почему бы и не быть каким-нибудь Потокам в районе Речного Кордона и особенно севернее него? Скажем, раньше никакого Пылающего Острова не было.

А теперь вот есть. И так далее.

Но меня выручил Тополь.

— Потоки, сынок, — это вроде Дитяток. Поселок такой с этой стороны Периметра. Дыра дырой. В нем еще хорватская рота Анфора базируется. — Слово «хорватская» Тополь произнес с таким презрением, что, будь я хорватом, я бы тут же достал свой «Хай Пауэр» и выстрелил себе в висок (застрелиться пришлось бы именно из «Хай Пауэра», пистолет Стечкина не смог бы выразить всю полноту чувств). — А вот заправка — заправка там хорошая. У меня на нее десятипроцентная карточка скидок…

— Потоки… Ну и странное же название!

— Да вам, столичным жителям, все названия странные. Кроме Крещатика и Подола, — беззлобно заметил я.

— Совершенно не понимаю между тем, — продолжал Тополь, преисполняясь зрелого скепсиса, — какое отношение может иметь древний электронный мозг, проведший всю свою сознательную жизнь внутри Зоны, я имею в виду Инвестора, к какой-то абстрактной точке за ее Периметром. Хоть бы даже и к Потокам…

— Вот и я не понимаю, — согласился я.

Смеркалось. Скепсиса во мне тоже было много. Но, черт возьми, было и любопытство. И я постановил для себя, что, когда выдастся свободная минутка, я обязательно в эти Потоки съезжу и проверю. Чисто в интересах истины.

Глава 25. Телеграмма

Я поднял глаза от чертежей, которыми был изобильно завален мой стол, и увидел Лидочку Ротову. Она стояла на пороге в отутюженном белом халатике, в руках у нее мигала красным светодиодом трубка мобильного телефона размером с кирпич.

— Владимир Сергеевич, вас вызывает главный! — строго сказала Лидочка и протянула мне трубку.

Мой взгляд на секунду задержался на этом устройстве. Вместо ожидаемой кнопочной клавиатуры там имелся небольшой изящный диск, украшенный серпасто-молоткастым гербом СССР. Сверху на трубке синела лаконичная надпись «Салют». Чуть ниже маленькие блестящие буквы собирались в надпись «Только для служебного пользования».

Робея, я поднес трубку к уху.

— Старший научный сотрудник Пушкарев у аппарата! — тут же отчеканил я незнакомым самому себе голосом.

В трубке густо засопели. Наконец раздался державный бас.

— Володя… Тут мне сигнал поступил из второго отдела… Что ты, мол, злоупотребляешь современной буржуазной эстрадой… И ладно бы только это! — Говоривший постепенно распалялся. — В конце концов, о вкусах не спорят! Но также сообщают, что ты копируешь диски зарубежных исполнителей на служебной ЭВМ! И даже, — главный перешел на возмущенный полушепот, — что ты получаешь за это материальное вознаграждение!

— Врут! Они врут! Один раз было! — зачастил я в ответ. — Я скопировал! Но за так! Денег не брал! Это Окунев, скотина, вместо меня хочет на конференцию поехать! В Варшаву! Вот и старается! Доносы… то есть сигналы на меня пишет! А диск я скопировал для Верочки Васильевой из планового. Я ухаживаю за ней. Жениться хочу!

Сопение в трубке свидетельствовало о том, что там меня внимательно слушают. Я продолжал, всё больше овладевая ситуацией:

— И, между прочим, диск, который я копировал, был вовсе никакой не буржуазный. Американский исполнитель Эминем выражает настроения заокеанских социальных низов: пролетариата, безработных… Он у нас в прошлом году на гастролях был, в Москве… Такой благообразный дядечка… с бородой.

— Точно был? — с недоверием спросил главный.

— Как Бог свят! — испуганно подтвердил я.

— Ну если был, тогда отделаешься выговором, — наконец постановил главный. — И, кстати, реши уже этот вопрос со своим Окуневым… Чтобы он анонимки строчить прекратил… Мы же должны по каждому сигналу бдительность проявлять… Будто нам делать больше нечего…

— В каком смысле с Окуневым «решить»? — несмело поинтересовался я.

— Ну, по-мужски.

— В каком смысле «по-мужски»?

— Морду ему набей — и дело с концом! — сказал главный, раздражаясь. — То есть я тебе этого не говорил, конечно… А то, понимаешь, пишет на тебя… А ты у нас — перспективный физик… Профессор Сахаров о тебе хорошо отзывается… Кандидатская твоя в Москве всем понравилась… А из-за таких мелочей всю карьеру псу под хвост пустить можно! Это ты хоть понимаешь, голова твоя садовая?

— Понимаю… Учту… Приму меры…

— У меня всё.

— До свидания, — запоздало сказал я коротким гудкам.

Все это время Лидочка, которую я, конечно, звал Лидией Станиславовной, поскольку она была моей начальницей, с материнской нежностью наблюдала за мной, усевшись в кресло напротив. Лицо Мисс-86 менялось в зависимости от того, что она слышала.

Вначале оно было траурным, затем стало просто озабоченным, а в конце приобрело безмятежное выражение.

— Ну что там? — спросила она, принимая от меня трубку мобильного.

— Да в общем-то пронесло, — сказал я. — Велел провести с Окуневым разъяснительную работу вплоть до физического воздействия.

Лидочка очаровательно хохотнула и предложила выпить чаю с конфетами.

Мы перешли в ее кабинет из отдела «Проблем термоядерного движения» (по крайней мере такой была табличка на двери), где находилось мое рабочее место.

Там уже давно пускал в потолок тугую струю пара электрический чайник.

Мы встали у окна, закурили (закурили! никогда в жизни я не курил!) и принялись обсуждать общих знакомых. Каких-то Чудиков, Мареков, Пал Васильича и аспиранта-кубинца с четырехэтажным именем Элиас Фернандес Хосе Овьедо.

Из окна открывался прекрасный вид на город-атомщик Припять, зеленый и по-провинциальному уютный.

Крутилось колесо обозрения. На речном плесе разворачивался прогулочный теплоходик «Валя Котик».

Вдалеке нарезали петли высшего пилотажа два сверхзвуковых истребителя.

Но, конечно, над всем пейзажем — дородные трубы Чернобыльской атомной электростанции.

На бетонном куполе Восьмого энергоблока копошились человечки в оранжевых комбинезонах и касках.

Этот новейший энергоблок — безаварийный, безотходный, с умопомрачительным КПД — был спроектирован соседним отделом, тем самым, где трудился подлюнчик Окунев. А строили его югославские строители, веселые разбитные ребята с ослепительными южными улыбками, регулярно торжествовавшие над «нашими» в драках после субботней дискотеки.

С одним из них, прорабом Драганом, я даже пытался завести дружбу. Драган приглашал меня в родной Вуковар. Где бы он ни находился, этот Вуковар, в него мне уже хотелось, ведь за границей я, к своему величайшему сожалению, еще ни разу не был…

— А слышал новость по «Маяку» передавали? Что в Москву президентша американская прилетает? С генсеком у нее встреча. Наедине… Тет-а-тет!

— Как бы не дошло до греха! — сказал я и подмигнул Лидочке.

— Да ну тебя! Он же старенький уже, генсек наш дорогой, Владимир Владимирович. — Лидочка покраснела.

Я знал, что начальнице моей генсек наш товарищ Путин ужасно нравится и нисколечко не надоел за последние двадцать лет. Как, впрочем, и большинству моих соотечественников.