Тысяча и одна ночь, стр. 266

Они спустились по Жёлтой улице, так как их дом находился в этом квартале, и постучали в ворота своего дома.

И мать Ала-ад-дина спросила: «Кто у ворот после утраты любимых?» И Ала-ад-дин ответил: «Я, Ала-ад-дин!» И его родные вышли и заключили его в объятия, а потом он ввёл в дом свою жену и внёс то, что с ним было, и после этого вошёл сам вместе с Ахмедом-ад-Данафом.

И они отдыхали три дня, и затем Ала-ад-дин пожелал отправиться в Багдад, и отец его сказал ему: «Останься, сын мой, у меня!» Но Ала-ад-дин ответил: «Я не могу быть в разлуке с моим сыном Асланом».

И он взял отца и мать с собою, и они отправились в Багдад. И Ахмед-ад-Данаф вошёл к халифу и обрадовал его вестью о прибытии Ала-ад-дина и рассказал ему его историю, и халиф вышел его встречать и взял с собой его сына Аслана.

И они встретили Ала-ад-дина объятиями, и халиф велел привести Ахмеда Камакима-вора, и его привели; и когда он предстал перед халифом, тот сказал: «О Ала-аддин, вот тебе твой противник!» И Ала-ад-дин вытащил меч и, ударив Ахмеда Камакима, отрубил ему голову.

И халиф устроил Ала-ад-дину великолепную свадьбу, после того как явились судьи и свидетели и был написан его договор с Хусн Мариам. И Ала-ад-дин вошёл к ней и увидел, что она жемчужина, ещё посверленная.

А потом халиф сделал его сына Аслана главой шестидесяти и наградил их всех роскошными одеждами, и жили они блаженнейшей и приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний».

Рассказ о Хатиме-ат-Таи (ночи 270—271)

А что касается рассказов о великодушных, то онм очень многочисленны и к яим принадлежит то, что рассказывают о великодушии Хатима ат-Таи [294].

Когда он умер, его похоронили на вершине горы, и у его могилы вырыли два каменных водоёма и поставили каменные изображения девушек с распущенными волосами. А под этой горой была текучая река, и когда путники останавливались там, они всю ночь слышали крики, но наутро не находили никого, кроме каменных девушек. И когда остановился в этой долине, уйдя от своего племеня, Зу-ль-Кура, царь химьяритов [295], он пропел там ночь…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести семьдесят первая ночь

Когда же настала двести семьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зуль-Кура остановился в этой долине, он провёл там ночь. И, приблизившись к тому месту, он услышал крики и спросил: „Что за вопли на вершине этой горы?“ И ему сказали: „Тут могила Хатима ат-Таи, и над ней два каменных водоёма и изображения девушек из камня, распустивших волосы. Каждую ночь те, кто останавливается в этом месте, слышат эти вопли и крики“.

И сказал Зу-ль-Кура, царь химьяритов, насмехаясь над Хатимом ат-Таи: «О Хатим, мы сегодня вечером твои гости, и животы у нас опали».

И сон одолел его, а затем он проснулся, испуганный, и крикнул: «О арабы, ко мне! Подойдите к моей верблюдице!»

И, подойдя к нему, люди увидели, что его верблюдица бьётся, и зарезали её, зажарили и поели. А потом спросили царя, почему она пала, и он сказал: «Мои глаза смежились, и я увидел во сне Хатима ат-Таи, который подошёл ко мне с мечом и сказал: „Ты пришёл к нам, а у нас ничего не было!“ И он ударил мою верблюдицу мечом, и если бы мы не подоспели и не зарезали её, она бы, наверное, околела».

А когда настало утро, Зу-ль-Кура сел на верблюдицу одного из своих людей, а его посадил позади себя. В полдень они увидели всадника, ехавшего на верблюдице и ведшего на руке другую. «Кто ты?» – спросили его. И он ответил: «Я Ади, сын Хатима ат-Таи. Где Зу-ль-Кура, эмир химьяритов?» – спросил он потом. И ему ответили: «Вот он».

И Ади сказал ему: «Садись на эту верблюдицу, твою верблюдицу зарезал для тебя мой отец». – «А откуда тебе известно это?» – спросил Зу-ль-Кура. «Мой отец явился ко мне сегодня ночью, когда я спал, – ответил Ади, и сказал мне: „О Ади, Зу-ль-Кура, царь химьяритов, попросил у меня угощения, и я зарезал для него его верблюдицу; догони же его с верблюдицей, на которую он сядет, – у меня ничего не было“.

И Зу-ль-Кура взял её и удивился, сколь великодушен был Хатим ат-Таи, живой и мёртвый.

К числу рассказов о великодушных относится также рассказ о Мане ибн Заида.

Рассказ о Мане ибн Заида (ночи 271—272)

В один из дней Ман ибн Заида [296] был на охоте и захотел пить, но не нашёл у своих слуг воды.

И когда это было так, вдруг подошли к нему три девушки, которые несли три бурдюка с водой…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести семьдесят вторая ночь

Когда же настала двести семьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что к нему подошли три девушки с тремя бурдюками воды, и Ман попросил у них напиться, и они напоили его. И он приказал, чтобы слуги принесли девушкам подарки, но у них не нашлось денег, и тогда он дал каждой девушке по десять стрел из своего колчана, наконечники которых были из золота. И одна девушка сказала своей подруге: „Послушай, только Ман ибн Заида способен на такое. Пусть каждая из нас скажет стихи в похвалу ему“.

И первая девушка сказала:

«Приделал концы из золота он к стрелам,
И бьёт врагов он, щедрый, благородный.
Больным от ран несут они леченье
И саваны для тех, кто лёг в Могилу».

А вторая сказала:

«О воюющий! От щедрот великих руки его
Своей милостью и врагов объял и любимых он,
Были отлиты концы стрел его из золота,
Чтоб сражения не могли его доброты лишить».

И третья сказала:

«От щедрости он разит врагов своих стрелами,
С концами из золота чистейшего литыми,
Чтоб мог на лекарство их истратить пораненный
И саван купить могли б стрелой той убитому».

И говорят, что Ман ибн Заида выехал со своими людьми на охоту, и к ним приблизилась стая газелей. И охотники рассеялись, преследуя их, и Ман отделился от своих спутников в погоне за газеленком. Настигнув его, он спешился и прирезал газеленка, и увидел вдруг какого-то человека, который ехал из пустыни на осле. И Ман сел на своего коня и поехал навстречу этому человеку, и приветствовал его и спросил: «Откуда ты?» И человек ответил: «Я из земли Кудаа [297]. Уже несколько лет там неурожай, но в этом году собрали кое-что. И я посеял огурцы, и они уродились не в срок, и я собрал огурцы, которые считал наилучшими, и отправился к эмиру Ману ибн Заида, зная его щедрость и милость, о которой повествуют повсюду». – «Сколько ты надеялся получить от него?» – спросил Ман. И человек ответил: «Тысячу динаров». – «А если он скажет тебе: это много?» – спросил Ман. «Пятьсот динаров», – ответил человек. «А если он скажет: много?» – спросил Мая. «Триста динаров», – ответил человек. «А если он скажет: много?» – продолжал Май. «Двести динаров», – сказал человек. «А если он скажет: много?» – спросил Ман. И человек ответил: «Сто динаров». – «А если он скажет: много?» – молвил Ман. И человек ответил: «Пятьдесят динаров». – «А если он скажет: много?» – спросил Ман. И человек ответил: «Тридцать динаров». – «А если он скажет: много?» – спросил Ман. «Тогда я поставлю моего осла в его гарем и вернусь к своей семье обманувшийся, с пустыми руками!» – ответил человек.

вернуться

294

Хатим ат-Таи – полулегендарный герой и поэт домусульманской эпохи. Умер в начале VI века.

вернуться

295

Химьяриты – южноарабское племя, могущественное в первые века нашей эры; его владения простирались на большую часть южной Аравии и некоторые области восточной Африки. Возвышение химьяритов связано с открытием прямого морокою пути в Индию.

вернуться

296

Ман ибн Заида – полководец и государственный деятель первых времён ислама (убит около 770 г.). Подобно Катиму ат-Таи славился своей щедростью.

вернуться

297

Кудаа – племена, обитавшие в северной Аравии.