Краснокожий пророк, стр. 74

— Но теперь, когда дочь покинула вас, кто займет ваше место?

— Может быть, сюда придет другой муж. Тот, который останется в доме, который сделает новый ткацкий станок для меня и для еще не родившейся дочери.

— А что будет с вами?

— Ты задаешь слишком много вопросов, Элвин, — встрял Такумсе.

Голос вождя звучал мягко и устало, но Элвин не страшился того Такумсе, который читал книги белого человека, поэтому не обратил внимания на этот упрек.

— Что случится с вами, когда ваше место займет дочь?

— Не знаю, — ответила Бекка. — Говорят, мы отправляемся туда, откуда появляются нити.

— А там что?

— Там мы прядем.

Элвин попытался представить мать Бекки, ее бабушку, всех ее праматерей; он попытался представить, сколько их может быть. Все эти женщины сидели за прялками и сучили отходящие от веретена чисто-белые нити, которые уходили в никуда, некоторое время тянулись, после чего внезапно обрывались. Может быть, когда нитка обрывалась, вся человеческая жизнь оставалась в руках пряхи, и тогда женщина подбрасывала ее в воздух, отдавая на волю игривому ветерку, который приносил ее в чей-то ткацкий станок. Полетав немного, жизнь вплеталась в холст человечества; появившись на свет — никто не знает когда и где, — она борется за свое место в холсте и вскоре находит желаемое, вплетаясь в великое полотно.

Представив все это, Элвин немножко разобрался, что за холст лежит перед ним. Он понял, что чем плотнее переплетаются в нем нити, тем толще, тем надежнее становится полотно. Те нити, которые шли по поверхности, лишь изредка ныряя в недра ткани, не добавляли холсту силы. Они давали только краски. Тогда как другие ниточки, чей цвет был практически незаметен, шли внутри полотна, скрепляя, связывая все воедино. В этих связующих ниточках крылось истинное добро. Какой-нибудь тихий, незаметный человечек сплетал целую жизнь деревни, поселка или города, соединяя людей друг с другом. С этого момента, заметив такого человека, Элвин будет внутренне склоняться перед ним, почитать его в своем сердце, потому что сегодня он узнал, что именно благодаря таким людям холст не рвется и не распадается на отдельные лоскуты.

Он вспомнил, сколько нитей обрывается там, где должна будет разразиться битва Такумсе. Такумсе словно ножницами разрезал громадное полотно.

— Неужели нельзя как-то все исправить? — спросил Элвин. — Неужели нельзя сделать так, чтобы грядущее сражение не случилось, чтобы нити не оборвались?

Бекка покачала головой:

— Даже если Исаак не явится на поле боя, битва начнется без него. Нет, нити обрывает не Исаак. Они обрываются в тот момент, когда краснокожий избирает путь, который приведет его к неминуемой гибели. Смерть сеете не вы с Исааком. И Эндрю Джексона нельзя назвать ответственным за смерти людей. Вы лишь предоставляете выбор. Вовсе не обязательно верить вам. Вовсе не обязательно выбирать смерть.

— Но эти люди не знали, что выбирают.

— Знали, — возразила Бекка. — Мы всегда осознаем свой выбор. Может быть, себе в этом не признаемся, пока не взглянем смерти в глаза, но в этот момент, Элвин, перед нами предстает вся жизнь. И тут мы понимаем, как выбирали, как каждый день в жизни делали какой-то выбор. Мы понимаем природу смерти.

— Ну а если камень какой-нибудь вдруг падает человеку на голову и тот погибает?

— Это означает, что человек сам избрал оказаться в таком месте, где может произойти нечто подобное. И не посмотрел наверх.

— Не верю я этому, — нахмурился Элвин. — По-моему, люди всегда могут изменить то, что ждет их в будущем, и мне кажется, иногда случается такое, чего никто не ждал и не выбирал.

Улыбнувшись, Бекка протянула к нему руки.

— Иди сюда, Элвин. Дай я прижму тебя к себе. Мне по душе твоя простая вера, дитя. Я тоже хочу приобщиться к ней, пусть даже не могу поверить в это.

Она задержала его в своих объятьях, ее руки, обвившие его, напомнили руки мамы, сильные и мягкие. Элвин даже немножко всплакнул. По правде говоря, даже не немножко, хотя он вообще не собирался плакать, разве что совсем чуть-чуть. И он не стал просить посмотреть на собственную нить, хотя знал, что найти ее будет нетрудно — она должна была появиться там, где сосредоточились нити белого человека, а потом свернуть и стать зеленой. Стать ярко-зеленого цвета — такого же цвета были нити людей Пророка.

Было еще одно, в чем он был твердо уверен, уверен так твердо, что даже не стал спрашивать, хотя, видит Бог, он не стеснялся задавать вопросы, которые лезли к нему в голову. Он не сомневался, что Бекка знает, какая ниточка в холсте принадлежит Такумсе, и видела, что ниточки Элвина и Такумсе крепко сплелись друг с другом — по крайней мере на время. Пока Элвин будет сопровождать его, Такумсе будет жить. Элвин понимал, что у пророчества имеются два возможных исхода: в первом случае Элвин может погибнуть раньше вождя, тогда Такумсе лишится его поддержки и тоже погибнет; или же никто из них не умрет, и их нити будут тянуться и тянуться, пока не оборвутся сами собой. Правда, был и третий возможный исход: Элвин может взять и бросить Такумсе. Но тогда он уже не будет Элвином, а следовательно, даже обсуждать такой вариант не стоит, потому что он невозможен.

Ночь Элвин провел на матрасе, расстеленном на полу библиотеки, заснув над книжкой, написанной неким Адамом Смитом. Где спал Такумсе, Элвин не знал, да и спрашивать об этом ему что-то не хотелось. Не детское это дело, что там происходит между мужем и женой. Однако интересно, что именно привело сюда Такумсе — желание взглянуть на холст или та жажда, о которой упоминала Бекка? А может быть, он помнил о том, что Бекке нужна вторая дочь, которая приглядит за ее станком? Во всяком случае, как показалось Элвину, оставить холст покоренной белым человеком Америки на попечение дочери краснокожего — не такая уж дурная идея.

Утром Такумсе увел его из долины обратно в леса. Они больше не говорили ни о Бекке, ни об остальном; снова все пошло по-старому, снова Такумсе обращался к Элвину, лишь когда возникала необходимость. Элвин больше ни разу не услышал голоса Исаака, поэтому вскоре даже начал сомневаться, а не привиделось ли ему все случившееся.

На северном берегу Гайо, неподалеку от места, где вливается в него Воббская река, собралась армия краснокожих. Элвин и не подозревал, что во всем мире столько краснокожих. Элвин вообще никогда не видел, чтобы столько людей собиралось в одном месте.

Поскольку такому количеству народа необходимо было чем-то кормиться, следом за краснокожими пришли животные, которые чувствовали их нужду и исполняли данный им от рождения долг. Понимал ли лес, что топоры бледнолицых может отвратить лишь победа Такумсе?

«Вряд ли, — решил Элвин, — лес исполнял то, что исполнял всегда, — вскармливал своих питомцев».

В то утро, когда армия снялась с берегов Гайо и направилась на север, шел дождь и дул холодный ветер. Но что непогода краснокожему? От французов, из Детройта, прибыл гонец. Настало время объединить силы и заманить в ловушку стоящие на севере войска Эндрю Джексона.

Глава 18

ДЕТРОЙТ

Пришел момент славы Фредерика, графа де Морепа. Столько лет он провел в аду Детройта, столько времени он находился вдали прелестей Парижа, но наконец-то он нашел вдохновение вовне, а не в самом себе, как это было раньше. Надвигалась война, форт весь кипел, язычники-краснокожие повылезали из диких лесных закоулков, и вскоре французы под командованием де Морепа наголову разобьют американскую армию оборванцев, закрепившуюся в северных истоках реки Моми и возглавляемую Орешником. Или Ивой? В общем, каким-то там деревом.

Разумеется, где-то внутри он был несколько обеспокоен надвигающимся вихрем перемен. Фредерик не относился к активному типу людей, а сейчас его окружала такая суматоха, что он с трудом поспевал за происходящим. Не раз он про себя возмущался тем, что Наполеон позволяет дикарям пользоваться практикой нападений из засады. Европейцам, даже варварам-американцам, не следует дозволять краснокожим прибегать к их звериным, сверхъестественным способностями прятаться в лесах — это нечестно. Хотя неважно. Наполеон не сомневался, что засады сделают свое дело. Да и что могло сорваться? Все шло именно так, как предсказывал Наполеон. Даже губернатор Лафайет, этот предатель, пес-фельян, выказывает необычный энтузиазм по поводу предстоящей битвы. Даже послал им на помощь еще одно судно с войсками — каких-то десять минут назад оно вошло в залив.