Хроники Вортинга, стр. 32

Ракета взорвалась именно там.

Уцелели всего четырнадцать кассет. На девяти были записаны воспоминания людей, лежавших в первом коридоре, четыре кассеты принадлежали второму отсеку, в котором сон сомека стал вечным, а от воспоминаний выживших колонистов осталась одна-единственная пленка.

Один человек, всего один человек. Прочие совершенно беспомощны — они ничего не будут помнить, их знания утеряны безвозвратно. Что ему делать со ста одиннадцатью взрослыми младенцами? Что толку от людей, потерявших разум?

Он прошелся по уцелевшему коридору, заглядывая в стеклянные камеры, где покоились Спящие. Эти люди, хоть и живые, собой уже не станут никогда. Его добрый друг Хоп Нойок, актриса Арран Хэндалли — он касался крышек и вспоминал, увиденное в разуме каждого из них. «Хакс, Линкири, Вьен, Сара, Рьянно, Мэйз, я знаю то, что вы не узнаете уже никогда, — кто вы есть, что вы сделали, кем должны были быть. Но кем вы станете, когда — и если — я разбужу вас? Ты, Капок, любивший так неистово, так искренне, — каких любовниц будешь ты вспоминать теперь? Их имена разрушились вместе с кассетой, и твое прошлое мертво».

Единственная уцелевшая кассета принадлежала Гэролу Стипоку. Язон внимательно изучил лицо спящего в камере человека. «Тот ли ты человек, которого мне следует разбудить? Ты готов к разрушению любой власти. Каким союзником ты будешь? Кто угодно, только не ты — так решил бы я, будь выбор за мной. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы именно ты сохранил свои детские воспоминания».

Язон вернул корабль на прежний курс. Однако вместо того, чтобы погрузиться в сомек, он начал изучать, зазубривать те знания, ту мудрость, что была собрана Империей за долгие века колонизации планет. Чтобы справиться с ведением колонии, необходимо было по меньшей мере три десятка здоровых женщин и мужчин. Он продолжал копаться в корабельной библиотеке, уделяя больше внимания книгам, нежели кассетам с воспоминаниями. Страница за страницей мелькали над панелью управления — он пытался выяснить, чему первым делом следует обучать младенцев и скольких он может содержать, трудясь в одиночку.

Пару раз его охватывало безысходное отчаяние. Это нереально. Чтобы создать современное общество, основанное на сверхсложных технологиях по возделыванию и удобрению земли, требовались люди со специальными знаниями. Он должен взрастить сотню младенцев, превратить их в высококлассных специалистов — и все это нужно сделать как можно быстрее, чтобы они не умерли с голоду во время своего обучения. Нет, это невозможно!

И все же постепенно, кусочек за кусочком, начала складываться мозаика ответа. Невозможно достичь уровня развития современного общества, но можно попытаться основать более примитивную колонию. Колонию, в которой люди будут пользоваться инструментами, изготовленными собственными руками; колонию, в которой поля будут возделываться не математиками, а обыкновенными людьми, научившимися управлять быками. «Сам я могу справиться с акром, засеять и собрать урожай. Таким образом я прокормлю себя и кого-то еще. Сначала я обучу, к примеру, десяток, а потом эти люди помогут мне воспитать остальных».

Единственным недостатком плана было то, что его претворение в жизнь займет годы. Судно будет исправно поддерживать существование погруженных в сон людей, однако каждый новичок, которого Язон будет вводить в общество, окажется поначалу тяжелой обузой, потребляя соответствующее количество пищи, нося чью-то одежду, и так далее. За «младенцами» придется постоянно приглядывать, надо будет заботиться о них, а это время. Колония не сможет принимать больше, чем по несколько человек за раз, ибо экономика ее будет самой примитивной, а поля придется возделывать при помощи рук, самодельных инструментов и одомашненных животных.

Это займет годы, но, может быть, если они будут быстро учиться, Язон сможет время от времени оставлять их, возвращаться на судно и проводить год-другой во сне. Лишь изредка он будет пробуждаться, чтобы привести новую группу колонистов-"младенцев" и проверить, как идут дела у поселения. Ведь, по сути дела, все эти люди прошли тщательный отбор — по словам Дуна, это лучшие представители Капитолия. Если, несмотря на полную потерю памяти, хоть какая-то часть их навыков сохранилась, план может сработать. «А если кто-то из них выкажет исключительные способности к управлению, я заберу этих людей на корабль и снова уложу в сомек, чтобы сохранить их до поры до времени, пока не наступит нужда. Я мог бы…»

И вдруг до Язона дошла вся чудовищность этого плана. Он собирался создать колонию невежественных крестьян, в которой сомек будет доступен лишь избранной элите и руководить которой будет он один. Забранные им люди будут возвращаться в мир спустя десятилетия, ничуть не постарев. «Я вновь собираюсь прибегнуть к самому отвратительному, что только заключено в сомеке».

«Всего лишь на время, — уговаривал себя Язон. — Пока колония не встанет на ноги, пока мы не избавимся от последствий ракетного удара, который чуть не погубил нас всех. Затем я уничтожу сомек, уничтожу корабль, потоплю его в море. Сомек исчезнет с лица моей планеты».

Только так можно сохранить колонию. И главным образом судьба поселения зависит от него одного; претворение плана потребует массы сил, особенно вначале. Но колония будет существовать.

И таким образом появится возможность, которой не было ни у кого и никогда. Возможность начать взращивать общество из ничего. Возможность сформировать его социальные институты, обычаи, верования, ритуалы, разработать их тщательно, осторожно, чтобы искоренить старые обычаи и верования. «Действуя с умом, я создам утопию; вся власть в моих руках, осталось только решить, каким это идеальное общество должно быть».

Мало-помалу в его уме начал складываться подробный план, и он стал записывать, каким, по его мнению, должен быть новый мир. И в один прекрасный миг он вдруг понял, что снова счастлив, снова с надеждой смотрит в будущее. Такой радости он не испытывал никогда в жизни. Вражеская торпеда разрушила планы Дуна, и впервые в жизни Язон получил возможность действовать самостоятельно, не советуясь ни с Дуном, ни с кем-либо еще. Если сейчас дело закончится поражением, это поражение будет целиком на его совести; если он преуспеет, успех будет принадлежать ему и всем последующим за ним поколениям. «Это будет мой мир, — подумал он. — Случай сделал из меня творца; я тот, кто вдохнет разум в этих мужчин и женщин; да останемся мы на этот раз в Эдеме, да не изведаем мы горечи падениях».

Глава 6

ПРОБУЖДЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ

Все щели в доме были заколочены наглухо; стало гораздо теплее, особенно рядом с очагом. Сквозняк, поддувающий в щели под дверью, практически исчез, и теперь, ложась спать, можно было не прятаться за низенькими спинками кровати. Иногда в доме было настолько жарко, что Сала по ночам даже сбрасывала с себя одеяла.

А снега все не было и не было. С севера тянуло лютым холодом, но на землю лишь изредка опускались редкие снежинки, и то их мигом разносило по углам или забивало под камни.

— Когда снег наконец повалит, сугробы наметет в человеческий рост, — сказал медник. — Уж я-то знаю, у меня нюх на погоду.

Всю ночь Лэрд ворочался с боку на бок; ему не давали покоя сны, которые Юстиция вызвала из памяти Язона и послала ему. Однако, проснувшись, Лэрд почему-то помнил лишь обрывки сновидений. Раньше такого не было.

— Я пытаюсь вспомнить, — сказал он Язону. — Там было что-то про поля. Что-то ты делал не так. Ты вел быка, как хорошо обученную лошадь. Никудышный из тебя вышел фермер, если я не ошибаюсь.

— Не ошибаешься. До этого мне как-то не приходилось фермерствовать, — кивнул Язон. — Тогда я впервые в жизни увидел землю.

— А что земля? Земля всегда земля.

— Разумеется, — сказал Язон. — В этом-то и была проблема. Переведя быков из корабля в загон, я впервые понял, что такое разгоряченный, вспотевший зверь, почувствовал, как мускулы играют под его шкурой. А после того как я впряг их в плуг, пришлось помаяться, прежде чем удалось вспахать прямую борозду; кроме того, предстояло еще научиться вонзать лезвие плуга на достаточную глубину. Этого в книгах не вычитаешь. Плуг и быки были погружены на судно на тот случай, если нам не удастся запустить генератор. Хотя толку-то — в те дни никто не знал, как обращаться с этими примитивными орудиями труда.