Запоздавшее возмездие или Русская сага, стр. 69

Нищие рассмеялись. Женщины — визгливо, гордясь отвагой товарки, мужики — осторожно, будто нащупывая дорогу к отступлению.

— Ай, да Райка, ай, да Вездеход. Лярва — что надо!

— Хорошо поучила Желтка… За дело!

— Пошли водку пить — у меня еще — полбутылки…

— Людка, стерва, давай закус!

На Хмыря и Доходягу — нуль внимания. Будто недавно не на них были нацелены ножи, не их хотели порезать, избить, закатать в бетон.

У каждого из обитателей подвала — свои проблемы. Одни жрут водку, объясняются друг другу в вечной любви и верности, другие, не снимая тряпья, укладываются на свои подстилки, третии перешептываются.

Часть женщин, на равных с мужьями и временными любовниками, пьют прямо из горлышек бутылок. Другие, разложив нищенскую «униформу», латают, подшивают или, наоборот, режут для образования прорех, через которые доброхоты могут увидеть злющие язвы, разъедающие тело страдалицы. Их искусно рисовала одна из нищебродок.

— Пошли, мальчики, побазарим малость и — на боковую. Вам определили каморку, да?

— Определили, Райка, — подтвердил Хмырь. — За помощь — спасибочко, но мы и сами бы управились.

Недоброжелательность по отношении к спасительнице объясняется просто — Хмыря мучает ущемленное самолюбие.

Марк помалкивал. По его мнению, он — что-то вроде гостя, не имеющего права на благодарность или недовольство.

— Ништяк, Хмырь, не штормуй, — рассмеялась Райка. — Я только малость подмогла… До чего же ты хлипкий, младенчик, — считая легкий конфликт с самолюбивым парнем разрешенным, она переключилась на его друга. — Пошли уложу в постельку, приласкаю. Матери, небось, нет?

— Есть.

— Чего же она, гнилая паскуда, бросила свово ребеночка? — разьярилась женщина. — Моргалы ей выбить за такое!

объяснять, что мать не бросила сына, наоборот, тот по собственнному желанию покинул ее, почему-то не хотелось. Марк по обыкновению промолчал.

В крохотной каморке — один топчан. Ни стола, ни стула. Все еще ворча, Хмырь расстелил на полу нечто среднее между тряпкой и одеялом, положил под голову стопку газет и улегся. Через несколько минут безмятежно уснул.

— Где болит, младенчик? — заботливо спросила Вездеход, ощупывая жесткими пальцами тщедушное тело Марка. — Давай помассажирую, а? Когда-то жила у бабки-знахарки, научилась и травные отвары готовить и массажировать.

— Не надо… Не болит, — увертывался от женских рук Марк. — Сама ложись спать — устала, небось.

— Есть малость — устала, — призналась женщина. — Подвинься, прилягу. Топчан — широченный, будто двухспальная кровать… А отец-то живой?

— Да…

— Почему же он, козел вонючий, спокинул свово сынка? Или другую семью завел? Все одно — козел!

— Больной он. Израненный.

— Тоже больной?… Все нынче больные да калеки — времячко такое. В Москве живет?

— Не знаю.

Открывать местожительство старшины и его компаньона Марку категорически запрещенно.

— Ништяк, — успокоила Доходягу женщина. — Авось, найдет тебя батя, приголубит, обиходит.

Скрипнула дверь. В каморку заглянул униженный Желток. Увидев Райку, лежащую с «интеллигентом», злорадно рассмеялся.

— Нового хахаля нашла, шлюха вокзальная? Гляди, как бы не сдох на тебе. От такого не жди бабской сладости, а ты щщупаешь, надеешься. Одно слово — Вездеход!

Марк боязливо съежился. Женщина схватила здоровенный кол, которым прежний владелец каморки, которого «переселили» в Бутырку, подпирал дощатую дверь. Желток исчез. Донесся злорадный смешок. Пусть словами, но отплатил унизившей его бабе.

— Не бойся, младенчик, пока я рядом никто тебя не обидит.

— Спасибо.

— А почему заикаешься? Хочешь — вылечу? Насобираю трав — знаю, какие нужны, сварю лекарство.

Марк не ответил. Кажется, в женских руках таилась целебная сила — не прошло и пяти минут, как он уснул. Спокойно, без подрагиваний и храпа.

Лекарка осторожно, чтобы не побеспокоить «младенчика», вытянулась рядом с ним…

Глава 19

Романов отложил коричневую тетрадь, потер уставший глаза, потянулся. Архив деда — на подобии героина, не оторваться. Три часа ночи, завтра рано подниматься — дел невпроворот, а он все еще не в постели.

С завистью поглядел на спящую Дашка. Раскинулась девчонка, жарко ей. Интересно, что снится? Школьные забавы или парнишка с соседнего дома? Шестнадцать лет — самый опасный возраст. Особенно, для девушек. Природу не обманешь и не исправишь — дает о себе знать.

С того памятного дня, когда соседка оставила родителей-алкоголиков и переселилась к частному детективу, незаметно прошел целый год. К присутствии в квартире девушки Роман привыкал трудно. В начале чувствовал какое-то неудобство, потом ненавязчивая забота «дочери» сгладила это чувство, а в последние месяцы он вообще не мог представить себе жизни без обязательных завтраков и ужинов, выстиранного и наглаженного белья, вычищенных до зеркального блеска башмаков.

Невольно, Роман вспомнил праздник, устроенный Дашкой в ознаменование своего совершенолетия. Тогда «отец» предложил ей пригласить одноклассников, подруг и друзей по двору, устроить грандиозный сабантуй. Дерзкая своевольница презрительно фыркнула и наотрез отказалась.

— Ничего интересного. Напьются пацаны — примутся щипать девчонок, петь дурацкие песни, кривляться. Подружки — кокетничать, закатывать глазки, призывно повизгивать… Тьфу! Нет уж, папаня, избавь меня от такого праздника! Лучше мы с тобой выпьем шампанского, я наготовлю всяких вкусностей. Прелесть!

— Какая там прелесть — отмечать совершенолетие в обществе старого брюзги, — попытался переубедить девушку Романов. — Что до подвыпивих пацанов — от одного фужера шампанского не закосеют. Если тебе неприятно мле присутствие — могу переночевать в офисе или у Петьки.

— Во первых, ты — далеко не старикан — стоящий мужик. Не зря моя учителка до сих пор не может тебя забыть — небось смачивает подушку слезами. Во вторых, без тебя праздник — не праздник, одна тошнота. Не зли меня, папанька, не раздражай — все равно будет по моему!

Так и произошло.

Праздничный стол переполнен тарелками и тарелочками, вазами и блюдами. На них — всевозможные закуски — плод творческого вдохновения рачительной хозяйки. Под лучами света, льющимися из люстры, торщера, настольных ламп и прочих светильников, торжественно искрятся хрустальные рюмки и фужеры

— Попробуй только сказать, что не нравится, — строго предупредила имениница. — Поколочу

Как и любой другой женщине, ей ужасно хочется лавины похвал, фейерверка комплиментов. Пришлось послать благодарную улыбку, развести руками — дескать, слов нет, как хорошо!

— Давай выпьем первый фужер за твое шестнадцатилетие, за будущие успехи в школе, потом — на работе, за хорошую дружную твою семью.

При упоминании «дружной семьи» виновница торжества скорчила насмешливую гримаску, но возражать не стала.

— Спасибо, папанька…

Выпили стоя. Роман потянулся поцеловать новорожденную в щечку. Дашка подставила пухлые губешки. Пришлось подчиниться. Отказаться — обидеть.

Вместо родственного поцелуя получилось совсем другое. Девчонка обхватила Романа за шею, приоткрытыми губками прижалась к его губам, умело запустила упругий язычек. И замерла.

Мужик — всегда мужик. Роман начисто позабыл о разнице в возрасте. Пухлые губки и притиснутые холмики грудей быдто вымели из сознания все, не относящееся к девушке. От нестерпимого мужского жаления он напрягся, правая рука машинально скользнула от девичьей коленке под сверхкороткую юбчонку. Левая так же машинально нащупала на спине молнию.

Дашка вздрогнула и застонала. Обмякла и повисла на шее «папаньки». Но губ не оторвала. Будто кудесница-природа волшебным электродом прошлась по ним, накрепко припаяла к мужским.

Сладкий стон отрезвил Романа. Он отпрянул от девушки, разжал руки, окольцевавшие его шею. Дрожащими руками схватил бутылку и налил себе полный фужер водки. Залпом выпил.