Запоздавшее возмездие или Русская сага, стр. 53

— Фамилие, имя?

Многозначительное упоминание о «побратимстве» не особенно удивило, тем более, обрадовало старика. Он потребовал большей конкретности. Пришлось представиться.

— Внук Николая? Как же, как же, приятно. А почему не пожаловал он сам? Или болеет ветеран?

Весть о смерти Романова-деда тоже не произвело ожидаемого эффекта. Сидякин ограничился горестным вздохом, дескать, ничего не поделаешь, возраст, раны.

— И что же вы хотите узнать?

Вопрос походит на пожелание поскорей расстаться. Не тут-то было, сыщик вцепился в старика мертвой хваткой. Кто знает, доведется ли еще раз посетить укрепленный замок, нужно выудить из бывшего старшины как можно большую информацию.

— Дед как-то рассказал мне о происшествии на фронтовой дороге. Имеется в виду налет на батальонную колонну мессеров. Тогда погиб капитан Видов. Хотелось бы знать подробности.

— Зачем?

Пришлось фантазировать. Бегло упомянуть о том, что он собирается писать книгу о войне, в частности, о батальоне Видова, погоревать по поводу недостающего фактического материала, о преждевременной смерти участников давних сражений.

Старик благожелательно кивал, сочувственно вздыхал, но ни одним словом не обмолвился. Будто речь шла не о родном батальоне — о совершенно другой воинской части.

— Может быть у вас сохранились письма, заметки, статьи дивизионной газеты? Буду благодарен.

Не отреагировать на прямо заданный вопрос невозможно. Но и тут старик умудрился уйти от конкретного обещания. Дескать, подумает, просмотрит старые записи. На очередной настырный вопрос, когда можно наведаться, не ответил. Нажал клавишу на поручне кресла, в соседней комнате раздался призывный звонок. Тут же в зал впорхнула давешняя девица.

— Простите, хозяину пора принимать лекарство, — сухо объявила она. — Все готово, Прохор Назарович.

Инвалидная коляска, ведомая опытной твердой рукой, крутнулась на месте и покатила в раскрытую дверь. Ни до свиданья, ни пошли к черту! «Вольво» с работающим двигателем стояло возле подъезда. Волосатик попрежнему трудолюбиво поливал водой «каблучек». Узколобый верзила стоял возле ворот.

Возвратиться бы в особняк, сославшись на якобы забытые перчатки либо записную книжку, да пошарить по комнатам и подвальным помещениям! Вдруг в одном из них сидит закованная в наручники Видова. Но оба парня отслеживают каждое движение гостей, в карманах у них, наверняка, кроме носовых платков, лежит по стволу.

Романов изгнал из головы вредные мысли. Возле первой же станции метро попросил притормозить и, стараясь не видеть умоляющего взгляда компаньона, попрощался с Сидякиными.

На общественном транспорте до банка — с час езды. Осилил. Остробородый банкир, получив исчерпывающие данные о пропавших докуиентах, с легкостью расстался с договорной суммой гонорара. Но возвращение бумаг не заказал — видимо, для этих целей у него имеются более надежные шестерки.

К десяти вечера Роман добрался, наконец, домой. Наспех поужинав, уселся на свое рабочее место и достал из баула первую общую тетрадь. Медленно перелистывая страницы, автоматически спросил приемную дочь о самочувствии и успехах.

— Какие там успехи? — отмахнулась девушка. — Глафира обиделась на твое поведение и вкатила мне жирную двойку…

— Сама виновна. Занялась сватовством, вот и получила!

— Кстати, о сватовстве, папашка. На следующей неделе у нас — гости. Готовься.

Последнего Романов не услышал. На одной из страниц промелькнула фамилия старшины…

Глава 15

«… сын бывшего старшины, Марк, тощий, бледный с болезненным румянцем. В тюрьме и на зоне заработал туберкулез. Каждый день навещает. Похоже у Сидякина тайн от сына нет, а он, в свою очередь, передает их мне…»

Запись деда в коричневой тетради.

Известие о вечеринке, которая плавно перешла в свадьбу, в очередной раз покоробило завистливого Прошку. Прежде всего, обидело то, что его не пригласили, не посчитали достойным разделить с обыкновенным старшиной праздничное застолье.

Но не это — главное. Снова Видов обошел его, снова лидирует! Глядишь, наследник появится — неважно, законный или незаконный, но — наследник. А недавно получивший статус сверхсрочника, вместе со старшинскими погонами, Сидякин попрежнему одинок. Ни кола, ни двора, ни семьи, ни настоящих родителей. Бывших скотника и доярку родителями он не считал — ведь главное не заделать и родить, а обеспечить отпрыску безбедное существование, солидную будущность. А что можно ожидать от полуграмотных и полунищих людей?

Сидякин безвылазно сидел в ротной каптерке, изобретал ответные меры, которые он примет в ответ на женитьбу «соперника». Главная из них — собственная женитьба. На ком — не имеет значения: на пухлой перезрелой бабешке, работающей поварихой или на сухой — доска доской — интеллигентной дамочке с буклями и в очках, возглавляющей полковую библиотеку. На свадьбу ни за что не пригласит ни Семку, ни Клавку. Пусть тогда они повертятся, позавидуют семейному счастью бывшего односельчанина!

Представил себе нахмурившегося комбата и обидчиво всплакнувшую его новую супруженницу — по душе бедто бархоткой провели.

— Товарищ старшина, на КПП вас спрашивают, — приоткрыв дверь в каптерку, осторожно доложил дневальный. — Какой-то местный житель. Говорит, вы знаете.

— Пусть гонят в шею! — заорал старшина.

Испуганный дневальный мигом исчез.

Еще бы Сидякину не знать незванного посетителя.

С полмесяца тому назад в один из выходных дней Прохор решил прогуляться по городу, заглянуть на рынок, прикупить какое-нибудь лакомство. Ибо он был любителем сладкого: конфет, пирожных, пряников. Вечное пребывание в осточертевшей казарме сделалось просто нестерпимым. Ряды одинаково заправленных коек, свежевымытых тумбочек, свежеокрашенных полов, сонный дневальный у входа и дежурный сержант, бесцельно разгуливающий по казарменным отсекам — все это вызывало головную и зубную боль.

Воскресный рынок — празднично шумлив и бестолков. Здесь обнимаются и дерутся, смеются и плачут, пляшут и валяются на земле. Состоит он как бы из трех частей: цивилизованной, где торгуют с прилавков и специальных скамеек, привозной — торг идет с возов, запряженных волами или лошадьми, и дикой — продукты и товары разложены прямо на земле.

Сидякин побродил между возами, от нечего делать приценилсмя к овощамм и фруктам. Даже поторговался с одной грудастой девахой. Так, ради развлечения. Деваха, поминутно вытирая потную ладонь о переброшенный через плечо рушник, на весь рынок хвалила свой товар, пыталась всучить на пробу неожиданному покуателю краснобедрое яблоко.

С трудом отделавшись от приставучей хуторянки, Прошка заглянул в шинок. Вообще-то, военным посещать злачные места, мягко говоря, не рекомендуется, но, во первых, старшина был в цивильной одежде, кто он такой — на лбу не написано, во-вторых, он не собирался упиваться едучим самогоном, именуемым не иначе, как «горилка высшей пробы». Не спрашивая, что подать, расторопный парнишка небрежно вытер грязной тряпкой заляпанный стол и поставил на него литровую кружку пива.

Наверняка, мыла добавляют, жулики, равнодушно подумал Сидякин, сдувая обильную пену. Но пиво оказалось сносным — немного отдавало запахами дубовой бочки, тепловатое, в меру крепкое.

— Вот я и говорю, зачем живем, а? — к столу Сидякина подсел вислоусый сельчанин с выбритым затылком. Говорил он, в основном по русски, иногда вставляя в качестве связок чисто украинские выражения. — Скажи, милчеловек, зачем? Хиба ж это жизнь, когда жинка ежедень чинит мне исподнее? Вся мотня в штопках — хоть руками держи, штоб не потерять. Позавчерась полез ночью на жинку да зацепил дырку в простыне — пополам…

— Купи новое белье, — равнодушно посоветовал Прохор.

Сельчанин возмущенно хлопнул себя по выпирающему пузу.

— Купи, говоришь? А где оно продается, не подскажешь? У нас на рынке шаром покати, в магазеях — тожеть. Хиба я не купив бы, га? Гроши маю, жинка добрюсенькая да понятливая… Ты не продашь?