Покойся с миром, стр. 44

X

Буквально через несколько секунд я промок до нитки. Прошел всего несколько футов сквозь густые заросли, и влага пропитала одежду насквозь. Я упрямо шел вперед, надеялся, что мне повезет, и одновременно напрягал плечи в ожидании выстрела, который убьет меня.

Удача улыбнулась мне буквально через несколько ударов сердца.

Слева от меня в зарослях появился просвет. Вряд ли это можно было назвать тропой. Просто в том направлении было меньше сопротивления, и я воспользовался этим. Наклонялся, чтобы ветви не хлестали по лицу. Трава цеплялась за щиколотки. С трудом продрался между двумя деревьями, чувствуя, как колючки раздирают одежду. Просвет немного расширился, и мне удалось преодолеть бегом футов двенадцать, но потом заросли стали еще гуще, и петли лианы пытались опутать меня.

Звуки выстрелов теперь звучали глуше и реже, иногда стихали совсем. Я выскочил на небольшую поляну, с трудом подавил желание перебежать ее напрямик и предпочел обойти. Погони я не слышал — джунгли глушили посторонние звуки, но порождали свои собственные. А затем я понял, что постепенно выхожу на какую-то возвышенность.

Мачете я пользовался крайне редко и осторожно, чтобы не оставлять слишком очевидных следов. Примерно через полчаса я уже тяжело дышал, кровь текла из многочисленных порезов и царапин, привлекая насекомых, но мое непрерывное движение, пленка пота на теле и дождь не давали им почувствовать себя хозяевами на моем теле, за исключением самых упрямых и хитрых.

Я не знал, какое точно расстояние преодолел, но возникло ощущение, что удалось, по крайней мере на время, оторваться от преследователей. И тут я услышал характерный гул, а буквально через несколько секунд увидел на высоте макушек деревьев военный транспортный вертолет! Спрятаться в такой густой растительности не представляло особого труда. Я упал на землю, и скоро вертолет скрылся в направлении поселка, откуда я пришел.

Дальше! Дальше! Мысль о том, что по следу идет целая армия охотников, заставила меня яростно размахивать мачете, не заботясь о скрытности, в надежде поскорее выбраться на местность, по которой я мог бы передвигаться гораздо быстрее. Несколько удивлял тот факт, что я до сих пор не встретил ни одного жителя поселка. У меня была надежда, правда слабая, что, если отойду от поселка достаточно далеко, кто-нибудь из них заметит меня и предложит помощь. Не повезло. Либо они заметили меня, но предпочли не связываться, либо убежали в другом направлении.

Земля пошла вверх под небольшим уклоном, заросли стали не такими густыми, но я по-прежнему ничего не видел дальше чем на десять футов в любом направлении. Через некоторое время идти стало немного легче, и я понял, что поднялся на какую-то возвышенность. Я рискнул пересечь по прямой следующую полянку — силы оставляли меня, а убежать хотелось как можно дальше. Риск был велик, но никто в меня не выстрелил, и удалось довольно быстро преодолеть тридцать или сорок футов. На дальней стороне растительность была менее плотной.

Через минуту послышалась стрельба выстрелов. Может быть, солдатам удалось загнать кого-то из туземцев. Я подумал о Марии, поморщился и пошел дальше. И раньше я ничем не мог помочь ей, а теперь тем более. Будь проклят этот Эмиль со своим чемоданом! Для него-то проблемы закончились. Я подумал, что значило для него изречение mors janua vitae тогда и теперь.

Ступни болели, но успокаивала уверенность, что скоро они онемеют. Они всегда выражали протест, если я шел пешком слишком долго. Скорее всего, это было вызвано плохой циркуляцией крови…

Я проклинал Карла Бернини, который выбрал такое неудачное место для смерти, как моя галерея, и втянул меня во все это. Делом всей моей жизни, если, конечно, мне удастся ее сохранить, будет выяснение того, почему так произошло. Самое страшное проклятие, однако, я приберег для Коллинза. Anathema sit! [18]

Склон обрел крутизну, но я упрямо шел вверх. Лес стал еще реже, и я был благодарен ему за это. Удалось увидеть то, что находилось на достаточно приличном расстоянии впереди, и я понял, что поднимаюсь на холмы, с которых наблюдал за нами Эмиль. Откуда-то сзади и снизу все еще доносились звуки выстрелов. Я в который раз пожалел, что у меня нет автоматического оружия и места, где я смог бы свернуться калачиком, прижав его к себе, и отдохнуть. Не отказался бы я и от фляги с водой.

Я не хотел, чтобы меня заметили на макушке холма, но понимал: если поднимусь чуть выше, то смогу гораздо быстрее перемещаться вправо или влево. Значит, вперед и вверх, хотя чемоданчик становился тяжелее с каждым шагом.

Чемоданчик… Следовало от него избавиться. И не только из-за усталости.

Если меня обнаружат без чемоданчика, то убивать, скорее всего, не станут и у меня будет хоть маленькое, но преимущество. Да, от чемоданчика надо избавляться.

Я осмотрелся в поисках чего-нибудь приметного, что можно было бы запомнить в качестве ориентира.

Минут через пять разглядел макушки ближайших холмов. Еще через несколько минут наткнулся на большой булыжник примерно в сотне ярдов от дерева, напоминавшего горбуна с клюкой, обошел его так, чтобы он находился на одной линии с вершиной второго холма. Вырыл рядом с булыжником неглубокую яму.

Положил туда чемоданчик, забросал землей, утоптал, прикрыл ветками и присыпал опавшими листьями и мелкими камнями.

Затем поспешил покинуть это место, приняв чуть влево.

Минут через пятнадцать вышел к заросшему кустарником оврагу, который, как мне показалось, пролегал между холмами. Решил пойти по нему. Я тешил себя надеждой, что холмы находятся между мной и местом боевых действий. Шагал как во сне, исчерпав все запасы адреналина, чувствуя лишь ноющую боль во всем теле. Размахивая мачете, я вынужден был держать его обеими руками, и казалось, что я пытаюсь разрубать телеграфные столбы. Большую часть времени я просто тащил его за собой, не обращая внимания на следы, которые оставляло лезвие. Несколько раз ронял, однажды почти потерял — пришлось вернуться шагов на двадцать, чтобы подобрать.

На другой стороне холмов светило солнце, склон резко уходил вниз к густым зеленым зарослям. Слава богу, идти пришлось под гору.

Я уже еле передвигал ноги и решил найти подходящее место для отдыха.

Через полчаса я лег в небольшую влажную яму рядом с гнилым стволом, забросал себя листьями и ветками и, не обращая внимания на назойливых насекомых, прижав к груди, как плюшевого мишку, мачете, переместился в лучший мир.

Проснулся я далеко за полдень. Разбудили меня выстрелы. Я не мог сказать, сколько времени продолжалась стрельба. Звуки медленно проникали в тот сенсорный информационный центр, который занимался обработкой подобных сигналов. Центр немного пожужжал, погудел, потом начал постепенно подталкивать меня к бодрствованию.

Я лежал в яме и жалел об этом. Страшно хотелось пить, тело было залито потом и болело. Я не шевелился, просто лежал и слушал.

На некоторое время наступила тишина, потом раздались выстрелы, затем — снова тишина. Еще я услышал чьи-то крики, но слов разобрать не смог. Все это происходило на том же склоне холма, на котором находился я.

Наконец все мои органы чувств ожили, но стало еще хуже, потому что я не смел пошевелиться. Впрочем, я давно оставил мысли об удобстве. Постарался развить в себе стоическое отношение к невзгодам и думал лишь о том, что происходит.

С их стороны вряд ли разумно было бы охотиться на туземцев только ради того, чтобы убить. На подобные зверства уходит драгоценное время, в течение которого могут быть подготовлены ответные действия, очень эффективные, учитывая знание туземцами местности. Я решил, что люди Моралеса преследовали какую-то другую цель. Может быть, у них сложилось впечатление, что документы находятся у индейцев.

Я изменил позу, чтобы хоть немного расслабиться, и стал ждать.

Прошел час, а я все еще ждал. Не было слышно ничего, кроме обычных лесных звуков.