Сексот поневоле, стр. 26
— Как все? — так и подскочил я. — А Сиюминуткин с его подозрительным любопытством? А Вах с его постоянными разъездами на машине? Сами говорили, что передачи таинственной рации могут осуществляться только из машины…
— Успокойся, Дима. Все твои данные тщательно проверяются и анализируются. Просто я взял основные пункты…
Малеев помолчал, выбивая пальцами на скатерти до боли знакомую мелодию неизвестного композитора на стихи такого же неизвестного стихотворца: «Цыпленок жареный, цыплёнок пареный…»
Я не решался нарушить молчание. Старательно рисовал профили Ваха и Сиюминуткина. Неужели ошибаюсь и они ни в чем не замешаны?
В моем представлении, именно в эти мгновения у майора в голове рождались самые хитроумные планы и смелые версии. Он прикидывал их, анализировал, отбрасывал сомнительные, разрабатывал достоверные. Я почти не сомневался, что поимка убийцы Гордеевой и ликвидация агентурной сети врага — вопрос ближайшего времени.
— Вот что, старший лейтенант, — пропищал Малеев сугубо официальным тоном. — Выслушай и прими к исполнению. Все свои версии выбрось на помойку, забудь о них. Проверкой собранных тобою фактов займутся специалисты. Тебе — максимально сблизиться с дочерью Куркова… Приятное задание? — засмеялся майор. В ответ я подхалимски усмехнулся. Будто наподобие Джу лизнул хозяина. — Девица — красавица, ладненькая, умная… — И снова — сухой, приказной тон. — Глубокомысленных вопросов не задавай, пригласит в гости — не отказывайся. С ее отцом — никаких конфликтов. В друзья не лезь, но и врагом не представляйся… Принято?
— Так точно! — глупо выпалил я, щелкнув под столом воображаемыми шпорами. — Это все? — разочарованно спросил, пожав плечами…
Как же мне было не разочароваться, когда спал и видел более серьезное задание. Майор мог бы открыть мне своего агента, познакомить нас. Вдвоем мы бы быстро раскрыли того же Куркова, обезоружили его, защелкнули бы на его запястьях никелированные наручники.
Вместо этого — ухаживать за Ольгой? Что за задание для агента! Да я и без того готов не расставаться с девушкой ни днем, ни ночью, ходить за ней, будто прикованный…
Малеев с насмешливым удивлением оглядел новоявленного строевика. Ехидно улыбнулся.
— Так точно… Никак нет… Побереги эти уставные ответы для своего начальника, Анохина. Он оценит… Дешево ты себя ценишь, мальчик… Кроме сближения с дочкой Куркова, постарайся сойтись с кладовщиком… Нет, нет, скорее всего, твой Никифор Васильевич к преступлению не причастен — обычная тарахтелка. Но на всякий случай проверить не помешает. Как принято говорить, береженого и Бог бережет…
2
Особый вес в строительстве занимают так называемые местные строительные материалы. Песок, гравий, щебень, глина… Еще до нашего с Семыкиным назначения Дедок облазил окрестности посёлка, пыхтя от усердия, копался на берегах речушек, ковырялся в теле сопки. Занудливый до предела, он так достал геологов, что при его появлении все они разбегались по углам, прятались на чердаках и хором открещивались у своего начальства от участия в набивших оскомину экспедициях в районе Болтево.
Результат трудов главного инженера не замедлил сказаться. Неподалеку от посёлка — всего в двадцати километрах — он раскопал песко-гравийный карьер, а почти возле самой станции — каменный… Богатство! Поставили мы на «песке» экскаватор и принялись черпать «местный материал». Самосвалы без устали носились от карьера до участка и обратно. Бетонно-растворный узел поглощал пескогравий с таким усердием, что пришлось бросаться в ноги Анохину и просить дать еще пяток машин…
И вот в один далеко не прекрасный день карьер заглох. Сломался экскаватор. Семыкин, выразив в трехэтажных выражениях свой гнев, выгнал туда механика. Тот возвратился с неутешительными известиями — поломка серьезная, нужен специалист и запчасти.
Остановить поток бетона и раствора на сооружения — об этом даже думать страшно. Выход один — грузить вручную. Для организации каторжного труда солдат начальник участка выгнал на место меня… А кого еще? Не Сичкова же посылать?
Помчался я выполнять боевое задание на испытанном своем «зилке». Поющий водитель принялся за свои мелодии. Ему вторил двигатель машины. Я же приступил к «сексотовским» размышлениям. Они для меня превратились в занятие почти привычное и даже приятное.
И вдруг «концерт» завершился на самой высокой ноте.
Заглох двигатель. До карьера — километров восемь. По дальневосточным меркам — расстояние для легкой прогулки. Ведь у нас на Дальнем Востоке, как говорится: сто километров — не расстояние, сто рублей — не деньги, цветы — без запаха, женщины — без любви… Ну, что касается первых трех установок можно согласиться, а в части женщин могу поспорить…
— Ты тут возись со своим конем, — проинструктировал я водителя. — Спой ему серенаду или обложи матерками, но чтоб часа через два он у тебя бегал… А я пешком пройдусь. Догонишь — отлично, не успеешь — обойдусь…
Водитель издал из-под поднятого капота звуки, далекие от музыкальных, а я, посмеиваясь, двинулся к карьеру..
Снег еще лежал, но уже пахло весной. Сопки побурели, на деревьях проклюнулись почки. Мороз, конечно, ещё давал о себе знать, но был он ласковый, беззлобный.
Приятно шагать по обочине, похрустывая ледком. По обыкновению, размышлял, так и сяк поворачивал новорожденные версии и подозрения. После недавнего свидания с Малеевым их количество заметно увеличилось.
Завернул за сопку и… резко остановился. Будто натолкнулся на неожиданное препятствие.
Навстречу, помахивая прутиком, ехал на телеге… Никифор Васильевич.
Странно, что он здесь делает в рабочее время? Сейчас склад напоминает огневую точку в период отражения наступления противника. Мастера штурмуют его с накладными в руках, инструкторы производственного обучения рыскают между полками в поисках инструмента и спецодежды, бригадиры отбирают пиломатериал… Короче, сумасшедший дом!
А глава складской зоны в это время разъезжает на лошадке, блаженствует на лоне природы.
Завидев меня, Никифор Васильевич остановил свою кобылку, спрыгнул с телеги и направился к обочине.
— Данилович? Доброе утро…
— Доброе… Вы что, Никифор Васильевич, ящик с гвоздями потеряли? В рабочее время разъезжаете невесть где…
— Не, не ящик, — спокойно ответил кладовщик. — Начальник отгул предоставил. За отработанную как-то субботу… Помните, пять вагонов подвалило?
В первый раз слышу, чтобы Дятел кому-нибудь давал отгул. По-моему, одно это слово «отгул» способно вызвать в нём бешенство. Нужно будет по возвращении незаметно спросить, даже не спросить, а легко пройтись — слышал, мол, ты отгулы предоставляешь, так у меня их наберется недельки на три, не меньше.
— И на что же вы решили израсходовать этот самый отгул? С природой пообщаться?
— Старуха приболела, вот и ищу лимонник. Он для больных очень уж пользителен — любую болячку вытравит… Вот помню, Родька-пулеметчик во Хранции как-то заболел — кашлял, будто из трехдюймовки палил. А у меня в сундучке завсегда лежал запасец лимонника…
Если выслушать говоруна до конца — попаду на карьер не раньше вечера. Да и то, если кладовщик устанет и решит дать отдых резвому своему язычку.
Пришлось перебить рассказчика:
— Не в этом ли сундучке вы возите лимонник?
В задке телеги действительно лежал сундучок. Старенький, обшарпанный, размером с небольшой чемодан.
Спрашивая, я не сводил взгляда с лица Никифора Васильевича. Как тот отреагирует на любопытный вопрос. Смутится? Отведет в сторону взгляд?.. Ничего подобного. Только показалось, что приветливая улыбка на лице кладовщика не то, чтобы исчезла, но сделалась меньше. Будто пламя костра, в который вовремя не подбросили валежник.
— Да рази в сундуках лимонник возят? Старуха понапихала туда снеди. Захочешь, мол, подкрепиться — будет чем…
— Кстати, я проголодался за дорогу… Не угостите?
На этот раз сомневаться не приходилось — на лице Никифора Васильевича проскользнуло смущение. Он явно не хотел открывать свой сундучок… Почему? Если бы не инструкции, которые мне навязал Малеев, обязательно оттолкнул бы хитреца, и залез в телегу… Вдруг там лежит упакованная рация?