Сексот поневоле, стр. 20
— Вот как ты повернул… Ладно… А где ты был в ту ночь, когда задушили твою Катьку? Другой «объект» штурмовал?
— Почти догадался, — подмигнул капитан. — Возьму твердыню — расскажу…
— Ожидаю с нетерпением, — не преминул съехидничать я, но тут же возвратился к деловому разговору. — Впредь, когда станешь отлучаться, поставь в известность. Я возьму Джу в сторожку, боюсь, как бы он не распустил на полоски твои новые бриджи…
— А я разве не предупреждаю?
— В ту ночь не предупредил.
Окончательно растерявшись, Сережкин забормотал о встрече с мифическим другом, с которым засиделись за бутылкой допоздна. Вот и заявился в сторожку, когда начало рассветать… Впредь постарается не задерживаться… Или, в крайнем случае, отправится спать в казарму…
Заглотнул парень примитивную наживку, не заметив спрятанного под ней острого крючка. Ободрившись, я позабыл об осторожности.
— Твоего «друга» случайно не Катькой зовут?.. Не юли и не выкручивайся! Ведь в ту ночь ты провожал секретчицу?
— Кажется, ты подозреваешь…
— Зачем подозревать, когда я своими глазами видел, как ты следил за женщиной… Зачем?
Я отбросил все тонкости сыска, Нужно не упустить удобный момент. Сережкин растерян, напуган, сейчас он расскажет все.
— Форменный допрос, — засмеялся капитан, но я видел — ему сейчас не до веселья. — Успокойся, Баба-Катя, я — не убийца. Просто решил попугать…
Помогая себе взволнованными жестами, Виктор рассказал о событиях той ночи. Мне показалось, что он был предельно искренен, не пытался выгородить себя или подставить кого-нибудь другого. Я никогда не отличался способностью разгадывать людей по их высказываниям и поведению. Недаром твердила мама: ты, Димочка, в вопросах психологии малость туповат.
Но сейчас я чувствовал себя на гребне волны, несущей меня к полному раскрытию преступления.
Если верить Сережкину, он решил последить за Екатериной Анатольевной и «проявиться» только возле ее дома. Дело в том, что первая попытка овладеть женщиной, предпринятая после танцев в вагоне-клубе, закончилась позорным провалом. Ни страстные поцелуи, ни горячие объятия не вызвали у секретчицы ответного порыва. Она была холодна, хотя и не особенно противилась мужским ласкам. Видимо, не полностью доверяла клятвам страстного капитана о предстоящей женитьбе, совместной, счастливой жизни и прочему вранью.
Зато Сережкин с удивлением обнаружил у внешне рыхлой женщины тугие, не скованные бюстгальтером груди и твердые бедра. Желание переполнило любвеобильного капитана.
Виктор — не новичок в вопросах любви. Он давно усвоил, что далеко не все женщины уступают под воздействием ласк. Есть, конечно, «особи», тающие от нежных признаний и поцелуев, но большинство, изображая страсть, анализируют будущие отношения, прикидывают плюсы и минусы.
Екатерина Анатольевна выстояла под градом сказок о вечной любви и знойными предложениями завтра же отправиться в загс. Понятно, дама его сердца предпочитала сначала второе, а лишь после этого — первое. Она заранее готовилась к любовным маневрам опытного кавалера…
А если попробовать неожиданную «сабельную» атаку?
— Получилось? — иронически спросил я, пропуская мимо ушей явно придуманные подробности. — Отдалась негодница?
— Сабельная атака захлебнулась, — признался капитан. — Дело в том, что метрах в двухстах от дома к Катьке подошел какой-то мужик…
— Но ты перед этим все-таки проявился? — уточнил я.
— Тупой ты, будто солдатский разношенный валенок, — огрызнулся Виктор. — Конечно, догнал. Иначе ни о какой атаке и речи быть не могло.
Да, психологи мы с Малеевым никудышные. Ведь, анализируя ситуацию, пришли к твердой уверенности — у капитана и секретчицы были близкие отношения. Самые близкие. А оказалось… Виктор врать не станет. Хотя бы потому, что любовную неудачу считает позором для мужчины.
Но я отбросил несвоевременно возникшие мысли. Сейчас самое главное — не торопя, не подстегивая рассказчика, заставить его выложить все, связанное с той страшной ночью…
— … вот я и говорю: подошел незнакомый мужик… Кто именно — сказать не могу, темно было, как у негра… в одном месте. Взял Катьку под руку и повел за угол. А меня, вроде, и не заметил. Будто я вовсе не человек, а тумба афишная либо дерево… Хотел проследить за ними — гордость не позволила. Все же командир роты, капитан и — стану подглядывать, вытирать слюнки?
— Больше ничего не видел?
— Нет. Развернулся, щелкнул каблуками и — домой, в сторожку… А ты подумал, что убийца я? Друг называется! Да будь передо мной не Баба-Катя, за подобные подозрения мигом проверил бы наличие зубов!
Кажется, сексот в очередной раз попал в «молочко»…
ГЛАВА 4
1
Юбилейный Сиюминугкин день выдался ветреным. Солнце изредка выглядывало в прорехи облаков и тут же пряталось. Если бы не ветер, погода была бы сносной, и день был бы по-настоящему праздничным.
Рано утром мы с капитаном пошли к поезду. Старый, скрипучий, облезлый он получил у местных жителей ехидное прозвище «Радикулитик». По субботам и воскресеньям на нем ездили «в гарнизон», где, не в пример Болтево, работали военторговские магазины, а на привокзальной площади шумел неофициальный «черный» рынок. На нем можно купить-продать не только съестное и спиртное, но и кой какие вещи, включая колготки и косметику дефицитную обувь и хрусталь.
Поэтому к щербатому перрону со всех сторон торопились мужчины и женщины. С полными и пустыми сумками мешками, корзинами.
В сопровождении Джу, который подозрительно оглядывал прохожих и иногда ворчал, выражая неудовольствие многолюдьем, мы подошли к избушке, изображавшей вокзал. Купили в кассе билеты, и присели на лавочку
Скоро к нам присоединился Сичков.
В принципе, с Виктором все ясно и я мог бы не тратить время на поездку в Школьнинск. Но оставались Валера и Катька-секретчица… Странно получается — женщины нет в живых, а приходится исследовать частицу ее прежней жизни…
Да и командир роты, по-моему, открылся далеко не полностью. Несмотря на ночную тьму, он должен был разглядеть хотя бы общие черты человека, поджидавшего секретчицу. Худой или толстый? Высокий или низкого роста? В куртке или в пальто? Манера передвигаться?
Вникать, пытаться выяснить детали я не мог — Сережкин вполне заподозрил бы допрашивающего. Перед ним же не полномочный представитель той же прокуратуры — примитивный прораб особого участка…
Пока Сичков, раскачиваясь неуклюжей фигурой, будто осина на ветру, ходил за билетом, я решился немного углубиться в интересующие меня, как сексота, события. Так, ненавязчиво, слегка.
Едва открыл рот, чтобы выстрелить по капитану заранее приготовленной фразой, — рядом на лавочку уселся наш кладовщик Никифор Васильевич. В коротком тулупчике, лисьем малахае, с емкою корзиной. Видимо, нацелился кое-что реализовать на «черном» рынке. Знал я — недавно заколол кабанчика, вот и вез на продажу сальце и мясо.
— Тоже — в гарнизон? — осведомился я на всякий случай.
— Вроде, туда…
Я досадливо поморщился. Вот невезение! Неужто кладовщик в эту субботу не мог посидеть дома? Отделаться от него не так-то просто.
Никифор Васильевич отличается удивительной общительностью. Всех в поселке — не удивлюсь, если и за его пределами! — он знает досконально. По-моему, поселковые новости становятся ему известными задолго до своего возникновения. Если он говорит, что соседка Дарья разродилась, а она все еще таскает воду из колодца, можно быть уверенным, что завтра послезавтра в ее хате запищит новорожденный. Если Никифор Васильевич утверждает, что стрелочник Сергей умер — заранее готовься к поминкам.
Маленький, шустрый, кладовщик влезает в любой разговор, используя любую малозаметную щель. Он старательно расковыривает ее, постепенно превращая в пролом. Не проходит и получаса, как, к удивлению беседующих, они превращаются в бесправных слушателей, а в центре внимания оказывается щуплый старичок.