Журнал «Если» 2010 № 3, стр. 6

И даже если поздно, по крайней мере, ее не будут потрошить на потребу науке.

Уже почти стемнело, туман колыхался над водой сизым покрывалом. Он зашел по пояс в воду и выпустил женщину из рук. Она тут же пошла ко дну. На какой-то миг ему показалось, что желтые глаза смотрят на него из-под толщи темной воды. Потом тело уволокло течением.

Он остался на месте. Через какое-то время ему послышалось… нет, определенно раздался всплеск. Затем другой. И дальше, равномерно удаляясь. Кто-то плыл в сторону Заречья. Но кто — в тумане невозможно разглядеть.

3

— А ты счастливец, парень.

Это было первое, что он услышал, когда пришел в себя. Но счастливым себя он совсем не чувствовал. Мучила жуткая слабость, ныли раны, кружилась голова, вкус во рту был омерзительный, но хотя бы снова можно было дышать, и глаза не слезились. Перед тем как рухнуть на дороге, он уже ничего не видел из-за рези в глазах.

Сейчас с помощью вновь обретенного зрения он был в состоянии рассмотреть, куда попал. На тот свет, каким рисуют его религиозные представления, не было похоже. На пещеру дикарей — тоже… или что там дикарям положено — хижины?

Деревенский дом, бедный, но чистый. Бревенчатые стены, глиняный пол, стол, пара скамеек, очаг, полка с керамическими и деревянными плошками. У стены — ткацкий станок, свидетельствующий, что в доме есть женщина. Но у постели его сидел мужчина. Немолодой, с бледным лицом, иссеченным старыми шрамами, в домотканой рубахе и штанах, на шее — нечто вроде украшения в виде деревянных бус, а может, это обозначало его статус, как монашеские четки…

— Счастливец, потому что лес от реки прошел. Это и местные с первого раза не все могут… я вот не смог. — Он потер шрам на щеке. — А пришлые — один из десятка. Не знают они, что там за трава и деревья…

Он теперь знал. Поневоле узнаешь, когда безобидные с виду мох или кусты, трава и ветки сбивают с ног, пьют кровь, дышат в лицо непереносимой вонью, от которой слепнешь, плюются слизью, разъедающей кожу.

— А пока валялся — не умер. Это уж совсем редко. Большинство умирает.

Когда-то он уже слышал похожие слова… но когда?

— Давно я здесь? — он не узнал собственный голос, слабый и сиплый.

Мужчина посчитал бусины на шее.

— Двадцать дней. Сперва раны, потом болезнь.

У него была знакомая интонация, точнее ее отсутствие… наверное, это особенность местного выговора — такая монотонность речи.

Но этот говорил несколько по-иному. Он не только отвечал на вопросы. Что-то рассказывал. Потому что собеседник больше не был для него чужаком?

И не только рассказывал. Еще и спрашивал.

— Что у тебя там было, если ты на такое решился? Кровная месть, каторга?

— Военный трибунал. — Он не был уверен, что его поймут.

Но хозяин дома кивнул.

— Теперь тебя никто оттуда не достанет. Но запомни — обратно тебе тоже нельзя. Ты двадцать дней дышал здешним воздухом. И если не умер — значит, изменился. Ты можешь жить только здесь. Воздух на том берегу для тебя — яд. Некоторые не верят, пытаются уйти. Они умирают.

Он верил. Больше того — он это видел. Яд растворен во всем воздухе Заречья, в травах и деревьях, в земле и воде, а теперь и в его крови.

Пришла хозяйка дома с корзиной овощей, принялась готовить. Он попытался вылезти из постели, что не вызвало у хозяев никаких возражений. Очевидно, они считали, что хватит ему валяться. И верно, не мог же он пользоваться их гостеприимством до бесконечности.

Несмотря на слабость, он как-то умудрился передвигаться по дому, а после того как поел горячего, силы ощутимо начали прибывать. Странно… хотя, похоже, здешние люди очень сильные и живучие… те, кто выжил… хозяйка, такая же высокая и крепкая, как ее муж… и если он теперь житель Заречья, может быть, станет таким, как они.

Однако что-то в здешней обстановке его смущало, хотя он не мог понять что. Чтобы разобраться, после обеда он выбрался на крыльцо — осмотреться.

Это и впрямь была деревня. Довольно скудная, насколько он мог судить, но и не нищая. За домами — квадраты обработанной земли, а вот пастбищ не видно.

Владелец дома вышел, сел рядом.

— Я не думал, что здесь так… мирно.

— Заречье разное. Бывают мирные места. Бывают опасные. Лес у реки ты видел, есть и другие. Присмотришься, что тебе больше по нраву, получишь задание от Хозяина, он даст тебе железо…

Теперь он понял, что в обстановке дома показалось ему неправильным. Там не было ни одного металлического предмета. Доски и бревна скреплялись не гвоздями, а деревянными клиньями, не было даже оловянных мисок и ложек, обычных в самых бедных домах.

И еще…

Хозяин Железа.

Он гнал от себя мысли о нем, но здесь от них деваться некуда.

— У вас нет металла?

— Верно. В Заречье нет рудных залежей, а с тем берегом мы не торгуем. Все железо — у Хозяина. Он дает его нам, а взамен мы выполняем его волю.

— Он правит вами?

— Он владеет железом.

И опять разговор напоминал что-то знакомое…

— Я слышал, Хозяина никто не видит.

— Это так.

— Но как тогда вы получаете от него приказы и железо?

— Мы приходим ко дворцу. Хозяин говорит с нами оттуда. Если мы исполняем то, что он сказал, получаем железо.

— Но если Хозяин не выходит из дворца, откуда он узнает, что вы исполнили приказы, а не обманули его?

— Он знает.

Манера речи собеседника все больше и больше напоминала ту, которую он пытался, но не смог забыть. И он не выдержал.

— Была девушка… она приходила на тот берег подтверждать договор…

— Вот как. — По тону собеседника нельзя было определить, вопрос это или утверждение. — Она ушла во дворец. Ее больше нет.

— Зачем она туда пошла, если во дворец нельзя входить?

— Был вызов. От вызова нельзя уклониться. Такое правило.

— Этот ваш Хозяин… чудовище бессмертное… он живой кровью питается?

— Можно сказать и так. Ты еще не понимаешь. Тебе многое нужно узнать.

* * *

Он многое узнал о Заречье — обособленном мирке, ограниченном изгибом реки, лесом и горами. Границы не были непроходимы, но жители Заречья не могли надолго покинуть свой мир. Он затруднился бы назвать их дикарями, при том, что таковыми их считали в цивилизованных землях. Здесь строили дома, обрабатывали землю, знали много ремесел, изготовляли лекарства от болезней, нигде, кроме Заречья, не известных. Многие знали письмо и счет. И все, чем заняты были здесь люди, сходилось на одном существе — Хозяине Железа.

Потому что в инструментах можно сколь угодно заменять металл камнем и костью, но совсем обойтись без него нельзя. Невозможно обороняться от чудовищных тварей, обитающих в здешних лесах и горах. Раньше их не было, говорили ему, они появились после того, как Заречье изменилось и отпало от королевства. Некоторых он видел, пока брел от берега, останки других — шкуры, черепа, кости — ему показывали в поселках. Самых страшных, по уверению местных, вообще нельзя было убить, но наиболее сильные и ловкие умели отбиться. Теперь он понимал, откуда у здешних жителей, даже тихих и миролюбивых, столько шрамов. Отнюдь не все они занимались охотой, но им приходилось оборонять себя и свои дома. И это при полном отсутствии в Заречье огнестрельного оружия.

Без железа лес поглотил бы распаханные участки. Без железа ремесла пришли бы в полный упадок. Поэтому ножи, топоры, иглы — не обязательно железные, бронзовые или сделанные из каких-то непонятных сплавов — были величайшим сокровищем каждой семьи. Не с чем даже сравнить, потому что денег здесь не знали, а если бы они появились, медная мелочь, как материал для плавки, оказалась бы дороже золота. В семьях хранились металлические инструменты и оружие, но человек новый и одинокий должен их заслужить.

И ему приходилось идти к Хозяину.

Хозяин указывал также, где можно расчистить очередной участок леса, откуда ожидается набег или налет лесных тварей, где произошел оползень, открывший залежи полезных камней или пробились источники вод. Каким-то непостижимым образом это было ему ведомо. Поэтому в Заречье не проклинали Хозяина, равно как и не испытывали к нему любви. Хозяин был необходим для здешней жизни, вот и все.