Неопознанный взрыв, стр. 77

— После того, как навестишь тетю — приедешь?

— Обязательно… Но если обманете — не увидите. Лучше ночевать на вокзале, чем под одной крышей с обманщиком.

И ведь сдержит слово — исчезнет… Ну, и черт с ней, пусть исчезает, но после того, как он её попробует. Подумаешь, краса заморская, палка с бугорками грудей и бедер… Мало ли побывало под ним настоящих красавиц, та же ныне покойная Стелла Салова.

Приворожила его «первоклашка», что ли?

Пудель внутренне все ещё колебался, но непослушный голосу рассудка язык, развязанный таблетками плешивого, уже заработал.

— Неподалеку от военного санатория «Кратово» — автобусная остановка «Дачи»… Рядом — коттеджный поселок… Пятый особняк…

Открылся и сразу стало легче. Теперь он имеет право не просить — требовать теплоты и нежности, горячих признаний и сладостных всхлипываний.

Пудель осторожно обнял «первоклашку» и она послушно приникла к нему всем телом. За любую услугу нужно расплачиваться. Кроме того, проститутка не осталась равнодушной к стати могучего самца. Крепко сжатые коленки вдруг раздвинулись, девичьи губа затеребили сосок мужской груди. Ловкие полудетские пальчики помогли партнеру отыскать дорогу. Он медленно, растягивая наслаждение, погрузился в женское лоно…

Когда утомленный любовник проснулся, Светки рядом уже не было. На тумбочке — клочок бумаги с нацарапанными корявыми буквами. «Повидаю тетю, вечером ждите». И — неразборчивая подпись.

Страшно болит голова… Перепил, что ли? Сколько раз запрешал себе переступать раз навсегда установленную норму и вот — в очередной раз не удержался… И почему он спит не в своей спальне, а на тахте в комнатушке, предназначенной бывщими хозяевами для прислуги?

Вдруг пелена, затуманившая сознание, рассеялась.

Девчонка,»первоклашка»? Да какая она девчонка — типичная проститутка. Вспомнил, как Светка обрабатывала его, какие немыслимые позы принимала, доводила до безумия. И он, подталкиваемый мужским желанием, не выдержал — открыл ей адрес тайного особняка… Дурак, трижды дурак!

Пудель спрыгнул с тахты, накинул на себя футболку, натянул тесные джинсы. Звонить в особняк из квартиры не решался — при необходимости пользовался уличным телефоном-автоматом.

Как всегда, ответил Завирюха.

— Срочно позвони Штырю, скажи — прибыл. Время встречи не назначай. Спроси — посылал ли он ко мне племянницу телки, которая живет у вас… Через пятнадцать минут перезвоню.

Незаметно оглядывая полусонную улицу, Пудель зашел в частное кафе. Есть не хотелось — заказал чашку черного кофе. Взбодриться. Потом возвратился домой, уселся в кресло и задумался. Ничего не скажешь, здорово его провели. Интересно, кто стоит за «первоклашкой»: уголовка или конкуренты?…

Завирюха позвонил на квартиру Штыря.

Накачанный угрозами расправы за малейшую попытку предательства, Штырь охотно подтвердил: да, была у него деваха, да, он послал её к Пуделю… Откуда узнал о приезде босса? Один из его шестерок случайно повстречал его, выходящего из дома.

Когда Пудель снова связался с особняком, Завирюха успокоил его. Все подтверждается, все — в норме…

Светка в коттеджный поселок, конечно, не поехала — помчалась сначала в офис Кавказца, потом — на конспиративную квартиру Гаревича. И там, и там её ожидали щедрые вознаграждения.

Завертелись незримые маховички, задергались и пришли в движение приводные ремни. У Кавказца, Гаревича, Панкратова и Ступина возникали и исчезали версии и идеи, предположения и намерения.

Всем было ясно только одно: схватка за обладание пээррушкой подходит к завершению…

Глава 24

Похоже, Пудель вступил в устойчивую розовую полосу своей жизни.

Началась она со встречи с Радоцким, председателем либеральной партии. Обычно партия поддерживала связь со «спонсором» через Сидорчука. Тот передавал директивы, оговаривал методы доставки в партийную кассу добытых боевиками денег, решал все назревшие вопросы.

И вдруг приглашение к Радоцкому.

Когда Пудель перешагнул порог ухоженного кабинета и остановился в центре богатого ковра, дубоватое лицо Ефима Ивановича озарилось приветливой улыбкой. Странной была эта улыбка. Раздвинутые губы никак не сочетались с холодным подозрительным взглядом; глубокие морщины, появившиеся на лбу, свидетельствовали разве о глубокой озабоченности, мясистый нос нависал над губами. По-наполеоновски скрещенные на груди руки как бы отстраняли собеседника, напоминали ему о дистанции между председателем партии и рядовым её членом.

Короче в облике Ефима Ивановича сливались доброжелательность и подозрительность, мягкость и твердость, уважение и презрение. Эти противоположности переплетались друг с другом, создавая непробиваемую броню.

Радоцкий был политиком нового поколения, хитрым и увертливым, из его длительных речей невозможно выудить что-либо конкретное. Казалось, сказано достаточно много, а станешь анализировать — пустота, обычное сотрясение атмосферы.

Из более чем часовой беседы Пудель уяснил только одно: его ввели в состав политсовета, мало того — назначили заместителем председателя партии. Все остальное погружено в болото отдельных, ни о чем не говорящих фраз и образных сравнений.

— Маловато для меня — член политсовета, — напрямую заявил новый политический деятель. — Кажется, заслужил большего… Да и пост вашего заместителя — далеко не сладость. Скорее — наоборот.

Радоцкий высоко поднял седеющие брови и разразился монологом, в котором говорилось о престижности поста заместителя председателя, о необходимости не рваться к власти, а работать на благо народа, о тяжелом времени, когда либералы просто обязаны отдавать все свои силы…

Слова лились то слабосильным ручейком, то полноводной рекой. Соответственно менялось выражение лица оратора: от горестно-похоронного до митингово-торжественного.

Пудель, нагло развалившись в кресле, откровенно смеялся. Газетные страсти, театральные передряги! Чем бы занималась либеральная братия, перекрой он им денежный поток?

Кажется, Радоцкий тоже натолкнулся на аналогичную мыслишку. Потирая морщинистый лоб, ероша короткие волосы неопределенного цвета, он несколько минут недоуменно глядел на нового члена политсовета. Будто старался предугадать, что тот запросит в качестве платы за услуги. Ибо, при всех внешних приличиях, шел самый настоящий торг, на фоне которого пылкие изречения председателя партии — похоронные венки преподносимые младенцу в годовщину его рождения.

— Все это — проблемы будущего, которые мы разрешим вместе с вами… На что вы претендуете?

— Думаю, звание депутата Госдумы не слишком большая плата за все мои старания?

— Конечно, конечно…но, как бы это выразиться, электорат…

Наворочали иностранных словечек, будто залежей мусора на городской свалке. Нет того, чтобы прямо сказать: всех избирателей подкупить не удастся, для подделки избирательных бюллетеней тоже нужны немалые средства.

— Если депутатство не прорежется, согласен занять пост губернатора в каком-нибудь приличном городишке… Скажем, в Красноярске…

— Идея знатная… Подумаем, посоветуемся… Красноярск не обещаю, там мы не очень сильны, а вот город помельче… Вообще, нам сейчас нужно решать сиюминутные проблемы. Их набралось достаточно много. Детали одного из них прошу обсудить с моим помощником…

Кажется, не сказано ничего определенного, но Пудель не ожидал, что его тут же возьмут под локотки и усадят в руководящее кресло. Он просто подбросил Радоцкому идею, а подкормить её и вырастить нечто большое и, главное, ценное — дело времени и старания.

Через десять минут Пудель, беззаботно насвистывая, развалился в кожаном кресле напротив помощника Радоцкого.

Обстановка знакомая. Сидорчук бегает по комнате, беспрерывно говорит, хватает и тут же отшвыривает в сторону брошюры, книги, листы бумаги.

Пудель почувствовал легкое головокружение, заболели глаза, сопровожающие бегающего помощника Радоцкого, поднялась к горлу отвратная тошнота.