Тройка без тройки, стр. 17
— Как же мы узнаем нашего Смирнова? — спрашивает он озабоченно.
Наташа незаметно кивает головой в сторону старенькой вахтерши и шепотом сообщает:
— Уже без тебя догадались. И без тебя договорились. Она нам покажет Смирнова.
— Может, он совсем в другой смене, и мы его никогда не дождемся, — предполагает мальчик. — У меня уже терпения нет ходить, ждать…
— А вот ты послушай, — говорит Таня и также поднимает кверху палец, как это делал совсем недавно ее брат. — Что ты слышишь?
Слышна мелодия вальса «Березка», причем оркестр разучивает все ту же музыкальную фразу. Только теперь ее старательно выводит один кларнет.
Таня опускает палец и поучительно произносит:
— С таким упорством надо все делать! И ждать надо также упорно.
Наташа тоже хочет сказать что-то очень убедительное. Но в это время ее внимание привлекает выходящий через проходную будку высокий плечистый мужчина в длинном белом плаще. Она подбегает к вахтерше и, указывая головой на удаляющегося человека, спрашивает:
— Тетя, этот товарищ в белом пальто — Смирнов?
Но вахтерша только всплескивает руками.
— Что же это я наделала!
Наташа испуганно оглядывается вокруг — что могла наделать эта спокойная приветливая старушка?
— Как же это я вас подвела! Ведь Смирнов уже прошел. Вот несчастье!
И снова всплескивает руками.
Несчастье?! Разве так можно определить случившееся? Катастрофа, не меньше!.. И Наташа уже готова наговорить этой рассеянной, забывчивой, невнимательной женщине все, что угодно: и что она испортила мальчикам все лето, и что из-за нее у них во дворе срывается весь футбольный сезон, и что… Да мало ли найдется слов, когда человек возмущен! Но вместо всего этого она, взглянув на расстроенную вахтершу, говорит:
— Это со всяким бывает, тетя. Я тоже недавно должна была сказать маме, когда придет точильщик. У нас очень ножи затупились. Точильщик пришел, я его видела своими глазами, а маме забыла сказать.
— Да вы нас совсем и не подвели, — старается успокоить вахтершу Таня. — Нам Смирнов не очень-то нужен был.
— Совсем он нам не нужен был, — вставляет свое слово Володя.
Затем все трое отходят в сторону.
— Что же нам теперь делать? — спрашивает Таня у Наташи.
— Что теперь делать? Теперь ничего не сделаешь. Не пойдешь же к нему на квартиру!
Володя понимает, что опасность дальнейших походов явно миновала, и сам переходит в наступление:
— Всегда вы так! Малейшее затруднение — вы и лапки кверху. Наде действовать! Надо искать! Упорно добиваться, как те музыканты…
Таня, косясь на вахтершу, тихо говорит:
— Ты не очень кричи. И вообще не так волнуйся…
Музыкант! Володя фыркает и замолкает.
Молча все трое идут по улице, доходят до угла. Здесь надо расставаться. У девочек есть и свои обязанности: Таня — председатель совета отряда, а Наташа — звеньевая. Надо спешить в школу — вечером всем отрядом они идут на экскурсию. А Володя может даже не просить, чтобы его взяли с собой! Смешно — двадцать две девочки и один мальчик! А потом — опять что-нибудь нарисует, обидит чего доброго подруг. Или надоест ему ходить, так потянет домой. У него же совсем нет упорства…
Трое на скамейке
Фабричный автобус несется по шоссе, обгоняя грузовые и легковые машины. Это старая истина — домой всегда едешь быстрее, чем из дому.
Сегодня на фабрике выходной день, и футбольная команда выезжала в подшефный колхоз. Встреча закончилась вничью. И то хорошо — в колхозе очень сильные футболисты.
Ипполит сидит у открытого окна. Ветер растрепал его всегда гладко зачесанные назад волосы, в лицо и глаза бьет мелкая дорожная пыль. Он то и дело поправляет рукой прическу, носовым платком протирает глаза и, не отрываясь, продолжает смотреть в окно. Вдали уже видна Москва. Из заводских труб плывут в небо легкие струйки дыма, повсюду тянутся провода высоковольтных передач, темнеют громады домов. И надо все этим возвышается белое строение со сверкающей на солнце конусообразной верхушкой. Это — высотное здание.
По обеим сторонам шоссе внезапно возникают деревья, и за ними скрывается вид на Москву. Остро пахнет елью и сосной, из леса тянет приятным холодком.
Но вот лес кончается, и сразу открывается широкая зеленая поляна. По ней с футбольным мячом носятся ребятишки.
— Вчера я уже принял боевое крещение вот с такими, — смеясь, говорит кто-то за спиной Ипполита.
— Ну и как? — спрашивает другой голос.
— Пришел я в наш фабричный дом на Дальней улице. Мальчики меня встретили, как будто я каждому принес по торту.
— Нужны им твои торты…
Автобус подходит к заставе и останавливается. Сейчас же за заставой — жилые дома кондитерской фабрики. Несколько человек выходят из автобуса. Дверь захлопывается, автобус трогается.
Футболисты, сидящие сзади Ипполита, продолжают переговариваться.
— Был я вчера в больнице, у Гаврилова. Посидели мы с ним, поговорили. Простились. Иду я халат сдавать. А меня доктор в сторонку отзывает. Думаю, что-нибудь о здоровье Гаврилова скажет…
— А он?
— А он совсем о другом. Понимаешь, заявилась в больницу целая делегация — две какие-то девочки и мальчишка. Из Грибного переулка. К Гаврилову делегация. Смирнов же наотрез отказался.
— Такого разве уломаешь!
— И одна девочка такое наговорила! Что ребята совсем погибают, что их обидели ни за что, что надо принимать какие-то особенные меры… Даже доктор расстроился.
— Понятно.
— Во всех дворах занятия идут, а у них неизвестно, когда будет. Обидно за ребят.
— Еще бы!
Ипполит срывается с места и кричит шоферу:
— Вася, останови машину! Прошу тебя, останови!
Автобус останавливается. Ипполит выпрыгивает из него на мостовую и, обернувшись назад, кричит:
— Спасибо, Вася! До свидания, товарищи!
Потом осматривается: ну да, вот он — Грибной переулок, справа, за повозкой с квасом. Подходит к повозке, сворачивает за угол. У дома номер пять останавливается, минуту-другую стоит в нерешительности но затем, не оглядываясь по сторонам, входит во двор.
Возле ворот, наклонившись к водопроводному крану, стоит Тихон Максимович. В дальнем конце двора в открытый люк котельной рабочие сбрасывают каменный уголь, захватывая его из большой кучи железными, с вогнутыми краями, лопатами. У одного из подъездов дома на скамейке сидят Наташа и Володя и о чем-то горячо спорят.
Ипполит подходит к ним.
— Скажите, ребята, это дом рабочих кондитерской фабрики?
— Да, — отвечает Наташа.
— Большое спасибо. Где-то здесь живет наш мастер Антон Яковлевич. Не знаете, в какой квартире?
Наташа любит, когда с ней так вежливо разговаривают взрослые. Она с готовностью встает, чтобы проводить этого вежливого незнакомого человека к Антону Яковлевичу. Но Ипполит вместо того, чтобы идти за ней, вдруг садится на скамейку рядом с Володей. А Наташа так и остается стоять перед ним.
— Большой у вас двор, — замечает он, оглядываясь по сторонам.
— Порядочный, — соглашается Володя.
— А где же играют ваши футболисты?
Володя неопределенно машет рукой куда-то в сторону:
— Где придется.
— Что же никого не видно?
— А разве вам интересно посмотреть на наших мальчиков? — удивляется Наташа. — Они же совсем не умеют играть в футбол.
— Неужели не умеют? — в свою очередь удивляется Ипполит. — Интересно, как же это они не умеют играть в футбол?
Наташа подходит ближе, садится на скамейку и очень обстоятельно начинает объяснять:
— Взрослые у нас никогда не смотрят на игру наших мальчиков. Взрослые ходят на стадион. Там умеют играть. Там настоящие игроки.
Володя вынимает из кармана свернутый вчетверо листок бумаги, разворачивает его и подает Наташе:
— Вот такие.
Ипполит и Наташа разглядывают рисунок. Вначале Наташа выдерживает характер, но потом дает себе волю и громко хохочет.
— Ты всегда выдумываешь! Такие толстые-претолстые кондитеры в колпаках бывают только в сказках братьев Гримм. Среди наших кондитеров таких нет.