Целоваться запрещено! (сборник), стр. 45
– Я знаю, – говорит он тихо. – Не надо, не вспоминай.
– Я скоро вернусь... – человек целует Анины руки, в ее ладонях прячет лицо, берет ее за руки.
– Когда? Разве ты еще не насовсем?
– Не пугайся, я вернусь. Уже скоро, – говорит человек и отдаляется от Ани – вот он уже у яблони, вот в углу сада. – Когда ты забудешь меня. В счастье, в горе и просто забудешь, трижды забудешь, тогда и вернусь... Скоро...
Его уже не видно за деревьями... Аня смотрит на свои пустые ладони.
60
Две девочки на пустом белом берегу.
Опять молчали, только быстрее качались на качелях.
Вторая. Однажды приснился и сказал, что вернется.
Первая. Когда?
Вторая. Когда я его забуду.
Первая. Но ты же не забудешь?
Вторая. Нет.
Первая. И я. Значит, он не вернется?
Вторая. Он специально так сказал, что вернется, когда я забуду, чтобы не говорить, что никогда не вернется. Чтобы не расстраивать.
Первая. Понятно... Хорошо, что ты приехала...
Вторая. Я вообще-то скучала по тебе...
Они обнимаются порывисто, и Вторая выдыхает, прильнув щекой к дутой курточке Первой:
– Тяжело...
– Я тоже больше не могу... – признается та.
Они шепчутся о чем-то.
61
На берегу появляется Саня-Лисапед. Он собирает бутылки, катит велосипед по снегу. Видит девочек и приветливо машет рукой.
– Только этого чучела не хватало. Эй! (свистят). – А ну иди сюда.
Лисапед подходит к качелям, улыбается.
– Значит, так. Ты ужасно хитрый, и мы это знаем.
– Только мы. Все думают, что ты уродский дурак, а мы знаем.
– Ты прикидываешься, что дурак, а сам хитрый и все понимаешь лучше всех.
– Запомни, пожалуйста: ты нас тут не видел. Ничего не видел, ничего не знаешь, и вообще ты дурак. Понял?
– Не вздумай сказать, что ты нас видел. Тебе ясно? А то тебе будет очень хреново.
– Ты вообще знаешь, что должно быть у мужчины? Что самое главное должно у него быть?
– Без чего он никакой не мужчина, а просто неизвестно что? Честное слово, ясно? У мужчины должно быть честное слово.
– Ни у кого нет честного слова. Только у одного человека было настоящее честное слово.
– Дай честное слово, что ты никому не скажешь, что нас здесь видел.
Лисапед кивает торопливо.
– Смотри, чего дам. Видишь бусину? Держи. Она волшебная. С ней всегда можно спастись, если что. Если ты никому не скажешь, что нас видел, бусина тебе поможет.
– А если скажешь, то даже с бусиной пропадешь.
– Теперь закрой глаза и считай до трехсот. Только медленно.
– Ты понял, что дал честное слово?
– Слово, – повторяет Лисапед, кивая. – Честное слово...
– И не вздумай за нами идти, пока не получил.
Лисапед закрывает глаза.
62
Лисапед в участке. Лицо его разбито, руки в наручниках. Перед ним два милиционера, те, что пиво покупали летом. Один за столом сидит, в тетрадку пишет, другой по комнате расхаживает.
– Ты мне давай кончай тут... Это мы видали – мычит, психом прикидывается. Ты давай говори – куда дел девчонок? Свидетели есть – они на берег пошли, а ты за ними, погодя. Они одни на берегу были. И следы только их свежие. И велосипеда твоего. Говори, маньяк, что с детьми сделал? Сука, – устало прибавил он.
– А мы его счас в восемнадцатую камеру отправим, – рассеянно предложил старший. – Тут он и скажет, как чего. Как миленький. Взмолится. На карачках поползет.
– Еще отпирается он... – поддержал младший. – У тебя откуда бусина? Родители признали, ихние это бусы, девчонки на руках носили, шнурок кожаный с бусинами, как браслеты, чтоб...
Старший милиционер, который в тетрадку писал, взял бусину двумя пальцами и стал глядеть сквозь нее на свет.
Черная же вроде бусина, а поворачиваешь ее и видишь то янтарное, то зеленое, то голубое. Горы, или море, или луна, или лес... Старший милиционер смотрит сквозь бусину. Ведь вот же пустяковина, а смотришь через нее, и совсем другая история получается... Милиционер хмыкает. Бусина нагревается в его крупных пальцах.
И вдруг старший милиционер почувствовал то, о чем никому никогда не сможет рассказать, потому что не бывает слов для этого, он бы нашел слова, ведь он же сыщик, он бы постарался, но их нет на свете – как будто давнишняя, затаенная, им самим позабытая мечта или надежда навсегда покинула его, так и не сбывшись, и он хочет успеть благодарно и светло попрощаться с ней, изо всех сил старается успеть попрощаться, пока пронзительная печаль и невыносимая безысходная нежность не разорвали сердце.
– Товарищ капитан, товарищ капитан! – забеспокоился младший. – Вам что, плохо?
– Оставь ты его, Садчиков, – проговорил капитан, силясь ослабить галстук. Бусина покатилась по полу. – Не видишь, больной... Оставь... Не нашего ума это дело...
63
Лисапед возвращается в свою избушку, где всего одна комната с печкой и советские киноартисты на стенах. Кошки мурчат и толкутся у него под ногами. Лисапед тыркается по избушке, не зная, что делать сперва – кормить кошек, топить печку, греть железный электрический чайник, и вдруг прислоняется лбом к стене, гладит старые бревна, как живых, бормочет свое и хлюпает носом, вытирает ладонью слезы.
Напившись чаю, Лисапед ложится спать. Избушка еще не протопилась как следует. Кошки склубочиваются рядом, греясь и грея человека. Лисапед укрывается тулупом и зябко натягивает его на плечи. Закрывает глаза и видит...
БЕЛЫЙ БЕРЕГ
ДВЕ ДЕВОЧКИ В ЗИМНЕЙ ОДЕЖДЕ,
ВЗЯВШИСЬ ЗА РУКИ,
УХОДЯТ ВГЛУБЬ
ПО СВИНЦОВОЙ ШТОРМЯЩЕЙ ВОДЕ.
64
Тихим солнечным днем... В конце августа. Со стороны шоссе в поселок Кораблево приходит парень, вроде туриста, и идет по улицам. За спиной у него рюкзак, в руке – узел, что-то замотанное в темную ткань.
– Это поселок Кораблево? А где улица Песочная? Ага, спасибо...
И дальше по песчаной дороге. Останавливается у забора, зовет.
– Это какой дом? Где дом пять по улице Песочной?
Тетка выходит на крыльцо, вкусно ест яблоко.
– Я говорю, где дом пять по улице Песочной? Там живет Амаранта Серова?
– Хватил! Амаранта! В мореходном училище она. Учится на капитана дальнего плавания. Всем нос утерла. Про нее даже заметка была в журнале «Меридиан». Читал?
– Нет... А Аня?
– Какая Аня?
– Не знаю. Которая дружила с Амарантой.
– А ты чей? Что-то я тебя не помню.
– Я в Пречистое иду. Проездом из Архангельской области. Монастырь восстанавливал, по подряду. Там у нас был один... просил передать привет...
– Привет, это что же... Это можно...
– А Аня? Была еще девочка... Летом жила по соседству, дачница, дружила с Амарантой. Он так и сказал – Аня и Амаранта. Две.
– Аня? Это не Леонтьевых? Если Леонтьевых, то знаю... Заграницей она. На скрипке больно хорошо играет.
Парень пожимает плечами огорченно.
– Жалко... Он просил очень. Проводить меня вышел и все говорил: «Только не обмани». Не послушник даже, а так... Кирпичи таскал на колокольню. Молчал всегда. Никто и голоса его не слышал. И вдруг со мной заговорил, когда узнал, что я в эти края...
Тетка тоже сочувственно пожимает плечами. Чего, мол, только не бывает на свете.
– Куда же мне ее теперь? – растерянно спрашивает парень.
– Кого?
– Да вот...
Парень ставит на стол круглое и закутанное в темное. Разматывает темную материю. Показывается клетка, в клетке – птица. Молчание. Тетка смотрит на птицу, оторопев.