Охранник, стр. 3
С того дня дома — уже не на столиком, а над шахматной доской — мы с Томом продолжали сражаться.
Впрочем, никаких «сражений» в буквальном смысле не было: я активно и с удовольствием партию за партией ему проигрывал. До тех пор, пока он мне не сказал:
— Вы нарочно проигрываете. Так неинтересно. Мама играла со мной по-другому… И я один раз у неё даже выиграл.
Упомянув вслух про маму, он потом по-прежнему на весь день умолкал. И Полина приказала мне не нарушать эти молчания.
— Дети предпочитают, чтобы с ними общались «на равных» — поздним вечером поучала меня Полина.
Она, видимо, перенимала опыт Томиной мамы.
«Умные дети вообще хотят, чтобы им не предоставляли скидку, некую „фору“ на возраст», — наконец, дошли до меня, неопытного, запоздалого отца, слова жены.
— Давай-ка и я с ним буду играть, — предложила Полина. — Поддаваться не стану, чтоб не обидеть Тома. Игра в поддавки ему не нужна…
Её сближало с мамою Тома и то, что Полина ничего не делала поверхностно. И в шахматы тоже играла мастерски. Когда-то, в юные годы, она обучалась в шахматном кружке. Вместе со мной, но куда более преуспела. Кажется, как и во всём остальном…
Будучи онкологом, Полина играла в шахматы и со своими пациентами прямо в больничных палатах. Она увлекала их игрой, считая, что такое увлечение — тоже болеутоляющее средство. Полина изобрела немало способов облегчать человеческие страдания.
Но на новом месте нашего пребывания этими её умениями пока не заинтересовались…
Беда обычно не удовлетворяется одним ударом. Она имеет беспощадную склонность ошарашивать новыми потрясениями.
Теперь охранников «храма заботы» было, вроде, уже трое. Мы с Томом после окончанья его занятий и до конца нашего дежурства не разлучались. К двум стульям у входа прочно добавился еще один. Свою «внешнюю» охрану мы с Полиной вслух продолжали считать необходимой, а про себя — «перестраховочной». Не нарушая своих обязанностей, мы и стулья пристроили таким образом, чтобы они выглядели «преградой».
… В тот день Том, что стало уже правилом, был рядом с нами у входа, а все остальные дети, ожидая когда за ними придут родители, — вдали, на лужайках и в парке — по-прежнему радовались жизни.
Но вдруг воздух и смех были разорваны безумным воплем: «Смерть еврейским детям!» Мы, все трое, вскочили…
Немолодой, лысый мужчина в очках, с профессорской внешностью, пытался прорваться на территорию «храма», сквозь задуманно суженный нами вход. Наше присутствие и стулья ему тоже мешали. Его внешность и его крик существовали, казалось, раздельно сами по себе.
Полина, раскинув руки в стороны, стремительно бросилась ему наперерез. И заслонила нас с Томом собой. А заодно еще надёжней заслонила и вход…
Ружье, которое не висело на стене, а было у маньяка в руках, дважды выстрелило. У нас же был только пистолет, да и то игрушечный.
«Смерть еврейским детям!» Вопль утерял свой сатанинский надрыв, потому что подоспевший садовник и двое родителей, пришедших за своми «еврейскими» детьми, скрутили маньяка.
Полина стала медленно оседать. Я удержал её тело, крепко прижал к себе. А защитить не сумел.
На асфальте, у входа, валялись стулья…
Мы с Томом остались вдвоём на всём белом свете.
Который стал для меня черным. И для Тома тоже…
Я увидел это в его глазах. И даже это услышал… хотя он молчал.
От автора
Это произошло в Калифорнии. Почти уменя на глазах…
Июль-август 2007 год