Потерянный разум, стр. 177
Если реформы в РФ и дальше будут идти по заданной в конце 80-х годов «либеральной» траектории, то ни о какой демократизации не может быть и речи — государство с неизбежностью будет становиться все более полицейским, разбогатевшая часть будет отделять себя от общества все более непроницаемыми сословными барьерами, а внизу будет господствовать преступность и борьба за скудные жизненные ресурсы и идти архаизация жизни как единственный способ выживания. В меньшем масштабе, но достаточно отчетливо это проявилось и на Западе в ходе неолиберальной волны. Лэш писал: «Отринув былой республиканский идеал гражданственности, как и республиканский обвинительный приговор роскоши, либералы лишили себя основания, опираясь на которое они могли бы призывать отдельных человеческих особей подчинять частную корысть общему благу» (Лэш, с. 77).
Дж.Грей как будто прямо обращается к нашей интеллигенции, поддержавшей неолиберальную реформу в РФ: «Будет жаль, если посткоммунистические страны, где политические ставки и цена политических ошибок для населения несравнимо выше, чем в любом западном государстве, станут испытательным полем для идеологий, чья стержневая идея на практике уже обернулась разрушениями для западных обществ, где условия их применения были куда более благоприятными» (Грей, с. 89).
Глава 37. Реформа и изменения в социальной сфере: отступление рациональности
Воздействие проводимой в России реформы на общество («социальную сферу») было чрезвычайно разрушительным. Это настолько очевидный факт, что нет необходимости останавливаться на его доказательстве. Достаточное количество совершенно объективных показателей приведено, без всяких комментариев, в специальном издании 378.
Так же очевиден и не требует обсуждения тот факт, что разрушение структур жизнеустройства населения создало ту питательную среду, в которой небольшое меньшинство могло «наскрести» огромные состояния. Иными словами, обеднение большинства населения РФ и деградация систем его жизнеобеспечения были выгодны некоторым социальным группам и явились результатом их целенаправленных действий. Можно сказать, что они явились следствием молниеносной гражданской войны, в которой неорганизованное большинство потерпело сокрушительное поражение и было ограблено победителями.
Тот факт, что война эта велась непривычными, в основном ненасильственными средствами, дела не меняет. Если говорить именно об объективной стороне реальности, то распределение собственности и доходов, которое сложилось в результате реформ, отражает баланс сил, принявших в конце 80-х годов участие в остром и непримиримом социальном конфликте 379.
Но в этой книге речь идет не об объективной стороне реальности, а о том, как она преломляется в сознании, и прежде всего в сознании образованной части населения — интеллигенции. От того, насколько реалистично, взвешенно и разумно осваивается реальность в сознании, в каких словах, знаках и символах выражается складывающаяся в сознании картина, во многом зависит дальнейший ход событий, сроки преодоления кризиса и масштаб тех потерь, которые при этом понесет общество.
Главный тезис этой главы состоит в том, что и социальная доктрина реформ, и трактовка происходящих в социальной сфере процессов, и планы исправления самых вопиющих антисоциальных последствий — все это отмечено знаком глубокого поражения рационального мышления во всех его срезах. Это поражение наблюдается как в рассуждениях политиков, так и в широких кругах интеллигенции, принявшей структуру этих рассуждений — их язык, постулаты, логику и меру. При этом оказывается не так уж важно, какую политическую позицию занимает мыслящий в терминах этих понятий и логики интеллигент. Сам «дискурс» реформ (и, хотя и частично, их отрицания) неадекватен реальности. Он неразумен.
Масштабы этого явления таковы, что его нельзя принять просто за идеологическое прикрытие реформ, за технологию отвлечения массового сознания от социальной реальности. Хотя изначально этот дискурс создавался именно как инструмент политической борьбы, он довольно быстро стал действовать в сознании интеллигенции как «вирус», перестраивая мыслительные программы и подрывая способность сознания вести «двойную бухгалтерию» — пропагандировать реформы, но в то же время не верить в собственную пропаганду и параллельно с нею продумывать реальность в реалистичных понятиях, взвешивать явления верными гирями. Сил на это не хватило, и мы погрузились в патологическое состояние ума.
Начнем с фундаментального замысла реформы. Вот уже двенадцать лет политический режим (правительства президента Б.Н.Ельцина, а теперь В.В.Путина) проводит в России программу перевода всех сторон нашей жизни на рыночные отношения. Множество мыслителей и ученых показали, под разными углами зрения, что эта утопия недостижима нигде в мире, в России же она убийственна и ее реализация неминуемо повлекла бы физическую гибель значительной части населения. На эти вполне корректные, академические указания ни президенты, ни правительства не просто не отвечают — они делают вид, будто всех этих трудов русских экономистов, географов, социологов, начиная с XIX века, просто не существует. Этот факт примечателен сам по себе и является свидетельством радикального отхода от норм рациональности. Вся доктрина реформ в России излагалась на языке веры, а не разума.
Очевидно, и этого не думали отрицать классики либерализма, совместная деятельность и общежитие людей могут быть организованы и без купли-продажи и эквивалентного обмена — эти институты вообще возникли очень недавно. Существуют разные способы предоставления друг другу и материальных ценностей, и труда (дарение, услуга, предоставление в пользование, совместная работа, прямой продуктообмен и т.д.). Существуют и типы хозяйства, причем весьма сложно организованного, при которых ценности и усилия складываются, а не обмениваются — так, что все участники пользуются созданным сообща целым.
К такому типу относится семейное хозяйство, которое даже в «самых рыночных» США составляет около 1/3 всей хозяйственной деятельности в стране. Этот тип хозяйства экономически исключительно эффективен (при достижении определенного класса целей) — замена его рыночными отношениями невозможна, т.к. оказывается, что ни у одного члена семьи не хватило бы денег расплатиться по рыночным ценам с другими членами семьи за их вклад. Это показали расчеты американских экономистов, проведенные в 70-е годы.
К этому же типу хозяйства относилось и советское плановое хозяйство. Именно сложение ресурсов без их купли-продажи позволило СССР после колоссальных разрушений 1941-1945 гг. очень быстро восстановить хозяйство. В 1948 г. СССР превзошел довоенный уровень промышленного производства — можно ли это представить себе в нынешней рыночной системе РФ?
Советский строй породил тип промышленного предприятия, в котором производство было неразрывно (и незаметно!) переплетено с поддержанием важнейших условий жизни работников, членов их семей и вообще “города” 380. Это переплетение, идущее от традиции общинной жизни, настолько прочно вошло в коллективную память и массовое сознание, что казалось естественным. Его и стали сразу же искоренять реформаторы под присмотром западных экспертов.
Наблюдение за попытками разорвать это переплетение, отделить производство от создания условий жизни позволило увидеть важную вещь, о которой мы не думали при советском строе (и о которой не думают люди Запада при их капитализме, ибо там этой вещи давно нет). Соединение, кооперация производства с “жизнью” является источником очень большой и не вполне объяснимой экономии. Отопление бросовым теплом, отходящим при производстве электричества на теплоцентрали — один из примеров.