Оппозиция: выбор есть, стр. 47

Так что общий вывод: никуда мы не двинемся и никакого выхода из кризиса не найдем, пока то общество не «узнаем». Во-первых, оно и не даст никуда двинуться ни Чубайсу, ни Примакову, потому что не уничтожено. А добить его сил нет, потому что люди сопротивляются. Просто из инстинкта сохранения жизни. Во-вторых, трудно что-то восстановить, поскольку мы не знаем, что именно надо восстанавливать. Говорят о национализации. А в ней ли дело? Разве все равно – национализирует советское государство или ельцинское? Какая разница, получает ли сопляк Бревнов сто профессорских окладов как государственный чиновник или как держатель акций?

Давайте назовем несколько жестких фактов, которые бесспорны, но не объяснены. Пока мы их не объясним, бесполезно переходить к более спорным и туманным вещам.

– Честное правительство сегодня представило бюджет, который не оставляет никакой надежды. Он не предусматривает никаких изменений в хозяйстве, и в то же время делает очевидным, что с таким хозяйством Россия как страна прекращает существование. У нее нет денег ни на армию, ни на науку, ни на учителя и врача. Да и пахать уже не на чем. Принимать или не принимать этот бюджет Думе – абсолютно надуманная проблема. Раз изменений не предвидится, какая разница.

– Всего 15 лет назад на той же земле и с теми же людьми страна имела мощную экономику. Ежегодные инвестиции росли намного быстрее, чем на Западе. Вспоминаешь, и не верится, что это было. Откуда все бралось? Одних танков и ракет столько наделали, что весь Запад и помыслить не мог нам угрожать. Зарплату платили час в час. Если день получки приходился на воскресенье, то давали в пятницу, а то народ был недоволен. На Севере города строили с бассейнами и зимними садами, а детей оттуда летом поголовно вывозили в Крым. И это было всем выгодно! Вот ведь в чем загадка. И государству было выгодно добывать там никель, и люди на Север ехали за длинным рублем.

– Захотелось чего-то новенького, начали менять хозяйство. Реформаторы получили в свои руки такие средства, каких ни одно правительство в мире никогда не имело. Прекратили производство вооружений – это умопомрачительная величина. Отобрали все сбережения целого народа. Снизили зарплату и пенсии в 4 раза, а после 17 августа уже в 8 раз. Прекратили все капиталовложения в хозяйство – еще еле-еле дышит на старой технике и ладно. Заморозили все стройки. Распустили армию. Распродали заводы и флот. Почти всю нефть и газ гонят за рубеж, как в пасть зверю. Долгов набрали невероятную сумму. И все это провалилось в какую-то черную дыру.

Конечно, украли очень много. Но все же никакой вор столько не утащит, сколько всего пропало. Концы с концами не вяжутся. Дело глубже: что-то такое с нами сделали, что страну парализовало. Живем, проедая старые запасы. Как будто умерли в семье родители-кормильцы, а дети-паралитики сидят в холодной избе, доедают остатки и ждут смерти.

А ведь реформа началась в 1988 г. – десять лет! Мы после войны за пять лет полностью восстановили страну, в которой немцы разбомбили половину жилья и убили половину молодых мужчин. Как-то надо эту разницу объяснить. Ведь ясно, что сломали у нас что-то самое главное, на чем Россия держалась, в чем была ее сила. Разговорами о некомпетентности, отсутствии программы или вороватости здесь не обойдешься. Ничего не говорят и пустые слова типа «системный кризис». Мол, все понемножку ухудшилось, а в сумме – катастрофа.

Уводят от главного и разговоры о «смене курса». Сама расплывчатость понятия «курс реформ» вполне позволяет политикам под прикрытием этого лозунга спокойно провести еще один виток своего проекта. Поди определи, когда следует считать, что курс реформ изменился. Когда выплатили зарплату? Когда напечатали денег? Когда Чубайса заменили на Шохина? Наша оппозиция сама предупредила, что в своих требованиях о смене курса она удовлетворится очень малым – когда заявила, что на общественный строй она не посягает и отношений собственности менять, в случае ее прихода к власти, не собирается.

Даже не надо быть марксистом, чтобы понять: курс реформ предопределен не плохими моральными качествами «олигархов», не ошибками Черномырдина и не капризами Ельцина. Он задан интересами той социальной группы, что завладела собственностью, финансами и информацией. Не ущемив эти их интересы, изменить курс реформ невозможно. Можно, оказывая давление или торгуясь, сделать реформы чуть-чуть более медленными и менее болезненными – как во время войны убедили фашистскую Германию не применять химического оружия. Но это же не изменение курса.

Я не сторонник принципа «чем хуже, тем лучше». Когда тебя душат, любое послабление – благо, и его надо выторговывать. И мы аплодируем за это Примакову. Но пока в голове совсем не помутилось, надо же думать о том, как совсем выскользнуть из петли. Тем более если ты сам сунул туда шею.

Трудность в том, что сломанная суть России – такая незаметная глазу вещь, что людям никак не верится, будто в ней все дело. Они думают, что суть прячется в чем-то большом и грозном, вроде танка или Кремля. А дело в жизнеустройстве. Оно же соткано из тонких ниточек. Их и надо нам распутать, чтобы понять, где порвали и что можно связать.

Вот я и предлагаю: давайте в будущем году рассмотрим без надрыва, из чего вырос советский строй и в чем была его суть – выраженная в языке, понятии о человеке и власти, в хозяйстве и страхах. Тогда и будет видно, почему не мерзла Камчатка и чем за это приходилось платить. Только взвесив выгоды и потери на каждом пути, мы наконец-то сможем сделать выбор, а потом договориться с несогласным меньшинством или подавить его. А так мы лежим, как рыба на песке, и ждем неминуемой гибели. Неминуемой.

1998

Секта – или ополчение?

В России сложилось действительно тяжелое положение, которое вовсе не «чревато» прорывом, как это было в 1917 г. Около 90-95% граждан в душе отвергают (по разным причинам) не только нынешнее безвременье, но и в принципе «проект Чубайса». Однако в них не рождается политической воли, чтобы воплотить свое отрицание в деятельную позицию – хотя бы на выборах. Более того, в них не возникает диалога, чтобы договориться хотя бы по немногим главным вопросам. В народе, который, в общем, един в отрицании «Чубайса», не возникло того авторитетного меньшинства, что могло бы договориться внутри себя и предложить какой-то положительный проект.

Противостоящее большинству явно антинациональное меньшинство оказалось способно так манипулировать общественным сознанием, что вырабатываемые интеллектуальными службами режима мифы раскалывают большинство на множество неустойчивых, не имеющих прочной идейной основы групп. Эти группы погрузились в слабый, текучий взаимный конфликт, из которого не возникает никакого сильного, сплачивающего мнения.

В момент культурного кризиса в Испании, похожего на наш, Ортега-и-Гассет писал: «Фихте гениально заметил, что секрет политики Наполеона и вообще всякой политики состоит всего-навсего в провозглашении того, что есть, где под тем, что есть, понимается реальность, существующая в подсознании людей, которая в каждую эпоху, в каждый момент составляет истинное и глубоко проникновенное чаяние какой-либо части общества».

Казалось бы, чего проще: не надо ничего изобретать, провозгласи именно то, чего хочет «какая-либо часть общества». Но именно это понять сегодня в России очень трудно. И в Российской империи, и в СССР существовали в каждой части общества «форумы», на которых вырабатывалось и выяснялось чаяние каждой части. Сельские сходы и дворянские собрания, земства и экономические общества, кадеты и профессура – все это были ячейки единой сети. Через многие каналы, без всяких СМИ, из каждой ячейки в общество поступал «голос», который находил своего выразителя. И довольно точно можно было понять, каково проникновенное чаяние крестьян, рабочих, дворян, инородцев и т.д. В советское время, пока возникшие во времена Хрущева кланы региональной элиты не начали активно деформировать «голоса», также можно было понять чаяния и обиды каждой части общества. Сегодня мы впервые оказались в таком положении, когда совершенно все форумы разрушены и почти все каналы информации передают ложные сигналы. В результате невозможно сказать, например, каковы чаяния рабочих, учителей, торговцев. Они уже не являются «частями общества». Наполеон бы, конечно, не остановился перед тем, чтобы сплавить их огнем. Но у нас, слава богу, такого Наполеона пока что не видно.