Норки, Клава и 7"А", стр. 9

Я рассказал Клаве, какие видения мне чудились с вечера и попросил, чтобы он не очень-то распространялся про купание на Шумихе, если вдруг мама придет.

Клава принес мне лекарства и отправился домой. А вечером заявился снова. Он неторопливо угнездился в кресле, подпер голову ладонью и многозначительно спросил:

— Ты знаешь, кто такой вдовец?

Я удивленно посмотрел на него.

— Ну, вдовец — это человек у которого умерла жена.

— Понятно. А кто такой бобыль?

— Бобыль — это у кого нет никаких родственников, а только знакомые или друзья-приятели, вроде нас с тобой.

Клава задумался, потом вздохнул и произнес:

— Я дома спросил у мамы про Графыча. Она говорит: «Вдовец он. Работящий бобыль…»

В Пушном многие знали совхозного кормача Павла Евграфовича. Он привез в поселок первую партию норок, когда совхоз только-только начинал строительство шедов. Понравился ему Пушной, так он здесь и остался. Готовил зверькам корм и жил в пристройке кормокухни.

— Ты бы видел, какая норка у Графыча получилась! — восхищенно проговорил Мятлик.

— Как получилась? — удивился я.

— Ну та, которую он поймал.

Оказывается, Мятлик уже побывал у старика и видел, как Графыч обрабатывает шкурки. Клава рассказал Графычу про мою простуду и договорился, что после того как я поправлюсь, мы все вместе пойдем проверять капканы. Правда, лыж у меня нет, но могу же я попросить у кого-нибудь из ребят. Любой из наших мальчишек даст покататься. Ну а то, что мы пойдем по охотничьему путику Павла Евграфовича, мы, конечно, никому не скажем.

Городской гость

Сидеть целыми днями дома, когда все ребята в школе, не так-то интересно. Хорошо, хоть Мятлик навещает. Правда, что у нас в классе делается, он не знает. Но придет, потараторит — все веселей.

Как-то под вечер прибегает запыхавшийся Клава и говорит:

— Слу-у-шай, Славка, что я тебе расскажу! Давай одевайся скорей, пойдем в гости к Графычу.

— Так меня же еще не выписали в школу.

Но Мятлик настаивал:

— Тебе же надо дышать свежим воздухом. Вон какой ты бледный.

Мне и самому хотелось на улицу. А тут еще Клавины уговоры, и я стал торопливо одеваться.

Клава рассказал, что после уроков он катался с горки за фермой и увидел лыжню. Хорошую лыжню, накатанную охотничьими лыжами.

«Конечно же, это Павел Евграфович на охоту пошел», — подумал Мятлик и, забыв про друзей-приятелей, пустился вдогонку за Графычем.

Не заметил, как оказался на опушке леса. И тут вдруг услышал громкий окрик:

— Стой! Кто идет?

Клава ойкнул и подался в сторону. Но когда поднял глаза, увидел какого-то незнакомого дядьку. Он сидел на бревне. Рядом были воткнуты в снег лыжные палки, а возле них валялся рюкзак. На коленях у незнакомца лежало одноствольное ружье.

— Вы тут собаку не встречали? — тотчас придумал Мятлик. — С утра ищу, как сквозь землю провалилась.

— Как это с утра, ты разве в школу не ходишь? — в свою очередь спросил незнакомец.

— Хожу, но она еще утром куда-то делась, вот я и пошел ее искать. — Клава начал лихорадочно соображать, что бы еще сочинить, но в это время за спиной незнакомца качнулись еловые лапы, и на лыжню, отряхивая с плеч осыпавшийся снег, выкатил Павел Евграфович.

— О-о, Клавдей объявился, — широко улыбаясь, проговорил Графыч.

— Вот, дядя Павел, человек собаку потерял, — сказал незнакомец, кивая на Мятлика.

— Как, разве у тебя собака есть? — полюбопытствовал старик.

— Да не совсем моя… Мы с Васькой… Это мой сосед… Общая собака…

Клава смутился окончательно и покраснел. Он никак не думал, что незнакомый человек окажется другом Павла Евграфовича. После той истории с шофером-газовщиком Клаве теперь на каждом шагу чудились браконьеры.

— Да ты присядь с нами, ноги-то, чай, свои. Передохнем и к дому вместе двинемся, — пригласил Графыч. — А ты, Волоха, ходко катишь, насилу угнался, — добавил он, присаживаясь рядом с незнакомцем.

Клава словно ждал этого приглашения. Смахнул снег с бревна и, подложив под себя рукавицы, уселся к самому рюкзаку.

— А там что, белки? — торопился он перевести разговор на другое.

— Не-ет, — охотно ответил Графыч. — Белка в такую пору верхом ходит. Мы тетеревишками занимались. На чучалку.

— Можно посмотреть? — загорелся Клава.

— Отчего ж. Давай-ка, распотрошим сидор.

Графыч взял рюкзак, дернул за кончик шнура и вытряхнул к ногам Мятлика пять тетеревов. Краснобровые черныши на чистом снегу казались огромными. Их крутые груди отливали синевой. Когтистые лапы и изогнутые перья хвостов впечатались в снег.

— Вот это да! — восхитился Клава, затем приподнял за лапы одного петуха. — Тяжелый…

— Забирай его себе, — предложил Графыч. — Я и то думаю, как мы с Володимером поделим такую груду. Как ни крути — один петух лишний получается. Выходит, и у тебя собака охотницкая, коли вывела хозяина к самой дичи.

Напарник Графыча многозначительно хмыкнул и чуть не поперхнулся дымом цигарки.

— И то верно, дядя Павел, — проговорил он. — Куда нам пять штук. А так ровно по паре будет.

— Да нет, что вы, — отнекивался Мятлик. Но глаза его загорелись от счастья.

— Бери, бери, — уговаривал Графыч. — От подарков, паренек, не отказываются. Складывай тетерей в мешок, поднесем до Пушного, а там забирай. И мамка обрадуется.

Графыч затянул тесемку рюкзака, а его спутник забросил мешок за плечи.

До самого Пушного шли вместе.

Когда пришла пора расходиться, охотники остановились. Напарник Графыча начал было снимать с плеча рюкзак, но Клава остановил его.

— Как же я понесу тетерева? Ведь у меня даже веревочки нету. Лучше я домой сбегаю за сеткой и к вам приду. Я мигом…

— Ну, ступай, — согласился Графыч, и они направились к кормокухне.

— Что же это за дядька охотился с Графычем? — спросил я Клаву.

— Ну, обыкновенный… — Мятлик наморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить. — В ватнике… в сапогах. Да я сто первый раз вижу. Он откуда-то взялся.

Я оделся и, махнув Мятлику, шагнул за порог.

— А сетку, сетку! — остановил меня Мятлик. — Ведь я же пошел за сеткой.

Я вернулся на кухню, сдернул с гвоздя авоську и подал Клаве.

Вскоре мы подошли к пристройке за кормокухней. Клава протиснулся а тугую дверь и, словно воробей, спрыгнул с высокого порога. Следом вошел и я. Тяжелая дверь хряпнула подмороженным инеем и поддала мне в спину. Сделав пару шагов, мы с Клавой очутились на самой середине комнатки Графыча.

Хозяин и его гость сидели за столом и пили из эмалированных кружек чай.

— Ну вот, Волоха, а ты говорил, что Клавдий не придет. Гляди-ка, заявился да еще с компаньоном. Ну как, купальщик, оклемался?

Я кивнул головой и тут только вспомнил, что надо поздороваться:

— Здрас-сьте, — торопливо пробормотал я.

— Проходите да хвастайте, — подхватил гость.

— Давайте чаевать с нами, — предложил Графыч. — Налей-ка, Володимер, мальцам позаваристей.

— Да нет, спасибо, — проговорил я. Неловко как-то — первый раз пришел к Графычу и уже за стол. А Клава, не смущаясь, стянул с себя пальто. Мне пришлось тоже раздеться. Пока я пристраивал вещи среди пахнущих рыбьим жиром и зверем ватников Графыча, Мятлик уже уселся за стол и принялся за чай.

Мне тоже дали кружку. Но чувствовал я себя довольно неловко.

— Вон сколько у меня гостей нонче, — улыбнулся Графыч. И от улыбки сухие морщины на его лице разгладились. Он словно бы помолодел. — Семеро по лавкам! Сперва, вишь, ты, Володимер, подкатил. С тобой мы Клавдия отыскали. А он дружка с постели стащил. Этак дело пойдет, самовар заводить придется. Чайником не обойдешься.

Я неторопливо потягивал из кружки чай, слушал старика и осматривал его жилище. Это была небольшая комнатенка. Посредине стояла плита с высокой, под самый потолок, кирпичной стенкой. У одной стены стояла железная кровать, а вдоль второй тянулась широкая лавка. Над кроватью на вделанном в стену лосином роге висели два одноствольных ружья. А чуть поодаль — с гвоздя свешивались три вывернутые беличьи шкурки с пушистыми хвостами и белый «кот», который чудился мне в бреду.