Похищение Черного Квадрата, стр. 27
Да ты что!
Симаков холодно взглянул на него и спокойно сказал:
— Иди, иди отсюда. По мне еще милиция только начинает плакать, а по тебе уже давно рыдает. Иди, друг мой. Кто пацана похитил? Кто музей обворовал? Я ведь ничего не знал — так, подвез тебя пару раз, куда ты просил, и все. Иди, иди добром.
И Игоряшка пошел…
По дороге ему встретился беспечный Ростик.
Игоряшка денег ему, конечно, не дал, но не удержался — пожаловался, что тот самый друг, которого они выручали, жестоко обманул его.
— Да ладно, — утешил его Ростик, добрая душа. — Картинка-то не настоящая.
— Как!
Ростик рассказал — как! Игоряшка сначала схватился за голову, а потом посветлел всем своим широким лицом, похожим на блин с дырками.
— Так ему и надо! Ну и влип наш шеф! А настоящая-то картинка где?
Ростик пожал плечами. Простодушный Ростик…
— Где, где… Где положено. На своем месте. Тут Игоряшка озверел, теперь от радости.
Вот так вот, дорогой шеф! Теперь я на коне, а ты под копытами!
И он помчался вначале домой, где захватил газовый баллончик, а потом на вокзал.
…Охранник Вася, ошалевший от постоянных посетителей музея, взял в привычку закрывать Абрека в задней комнате. Выйдя на звонок и узнав знакомую личность, он ничего не заподозрил и своей привычке не изменил.
Отпер калитку…
Получил в лицо струю нехорошего газа, который вырубал человека почти на час, рухнул грудью на штакетник.
Игоряшка заскочил в дом, сорвал с мольберта картину и рванул на станцию…
Мы мчались так, будто не сами кого-то догоняли, а, наоборот, за нами гнались. Бешеные волки с козьими рогами.
Овраг постепенно мельчал, становился все положе, и, наконец, мы вырвались в чистое поле, за которым желтела роща и свистела электричка.
Сбоку, из-за кустов, довольно далеко впереди выбежал Игоряшка. Размахивая руками,
он, как лось, прыжками несся к станции. За спиной у него подпрыгивал рюкзачок. С картиной ценой в миллион. Да не цена главное, это понятно…
— Стой! — закричал я, не выдержав. Игоряшка на бегу обернулся и поддал ходу.
Еще немного, и он скроется в роще. И наверняка успеет на приближающуюся к платформе электричку. «Осторожно, двери закрываются!» Он покажет нам через стекло язык и сделает ручкой. А мы, запыхавшиеся, усталые, останемся на платформе.
Камнем, что ли, в него запустить?
И тут я вспомнил! Сунул руку за пояс и выдернул наш верный пистолет, с которым не расставался в последние дни.
Остановился, обхватил его руками, выбросил их вперед.
— Стоять! Стреляю! Игоряшка опять обернулся.
Я выстрелил. Грохот прокатился по полю, добежал до рощи и звонким эхом вернулся назад.
Игоряшка от неожиданности споткнулся, присел.
Я выстрелил еще два раза.
Смотри, не попади в него, — шепнула за моей спиной Ольга.
Не попадет, — пропыхтел Алешка.
Игоряшка выпрямился. Снял со спины рюкзак, поставил его у ног. Плечи его опустились, голова упала на грудь.
Мы медленно, с опаской, приближались к нему. Я все время держал его «под прицелом». Когда до нашей встречи оставалось всего несколько шагов, Игоряшка вздрогнул, вскинул голову.
И вдруг — нагнулся, распустил тесьму рюкзака, выхватил из него… нет, не оружие. А гораздо хуже.
Он выхватил картину Малеева. Поднял ее над головой и начал мстительно рвать на клочки.
— Все, — прошептала Оля и, опустившись на землю, закрыла ладонями лицо.
От станции, видимо, на шум выстрелов, спешили люди. И впереди всех — милиционер.
Кто стрелял? — громко крикнул он, тоже держа в руках пистолет. Только настоящий. Я в двух словах все ему объяснил.
Этот человек только что украл из музея картину, стоимостью в миллион долларов.
Игоряшка вдруг в бешенстве стал приплясывать на месте, исступленно топтал обрывки и злобно кричал:
— Вот он! Вот он! Вот он, ваш миллион! Подавитесь!
Милиционер собрал с земли обрывки (вещдоки), молча надел на Петелина наручники и повел в поселок. Обернулся:
— И вас, молодые люди, попрошу следовать за мной. Что с девушкой? Ранена?
— Расстроилась, — сказал Алешка. — А зря. Он достал из кармана лепешку и спокойно
принялся ее уплетать.
Я подошел к Ольге, помог ей подняться.
Все пропало, — прошептала она сквозь слезы.
Да, — подтвердил Алешка. В сочувственных тонах. — Теперь его точно посадят.
Да не о нем печаль, — вздохнул я. — Нет больше картины.
Вот еще! Я таких хоть сто штук за вечер нарисую. Подумаешь, черный квадрат. Шедевр. Одним больше — одним меньше. — И протянул Ольге огрызок лепешки: — Хочешь кусочек?
Утешил девочку.
Но что-то такое было в его словах, что мы с Ольгой насторожились. Но Алешка не спешил, он любил эффекты. Спецэффекты, я бы сказал.
Вот на этот квадрат, — он указал на то место, где сохранились следы бессильной Игоряшкиной злобы в виде глубоких вмятин от каблуков, — на этот квадрат у меня ушло двадцать минут чистого времени.
Что ты хочешь сказать? — Ольга так широко раскрыла свои синие глаза, что у меня сердце заколотилось. Будто я все еще бегу изо всех сил по чистому полю без конца и края.
Да это моя картина, — спокойно объяснил Алешка с набитым ртом.
А дедушкина? — Ольга прижала руки к груди. — Да прожуй ты, наконец.
А дедушкина в банке, под охраной. Мы с папой на днях ее туда пристроили. Можешь приезжать за деньгами. Миллион тебе, конечно, сразу не дадут, но на учебу пока хватит.
Так вот они о чем с папой так подозрительно перемигивались, когда папа говорил о своем надежном банкире! Так, значит, умница Алешка и это предусмотрел: две копии сделал!
Алешка проглотил наконец кусок лепешки и посмотрел на нас ясными глазами. Ольга обхватила его обеими руками и звонко чмокнула в щеку..
— Вот еще! — смутился он. — Мне это надо? — И усмехнулся так задорно, так хитро, что мне захотелось дать ему… подзатыльник? Нет, еще одну лепешку…
Мы зашли в милицию. Нас уже ждали.
Опять вы! — сказал знакомый милиционер. — Я вот сейчас вас…
Не спешите, — сказал я. — Позвоните вот по этому номеру, — и я назвал папин телефон, — и вам там все объяснят — вежливо и культурно.
Так и получилось. Поэтому мы задержались в отделении недолго, оставили свой адрес и телефон, а сами вернулись в Малеевку — узнать, как там бедный соня Василий?
С ним было все в порядке. Бабушка Света притащила и подложила под него матрас и поила козьим молоком.
— Ой! Пьет-то как хорошо. Ничего, милый, сейчас я еще куфаечку принесу, укрою тебя — ты и поспишь. И лихо твое сном перебудет.
Васе только того и надо.
Глава XVI
КАЖДОМУ СВОЕ
За завтраком папа с сожалением отложил газету и взглянул на часы:
— Пора.
— Опять на работу? — огорчилась мама. — Сегодня же выходной.
— Ну не у всех же, — вздохнул папа. — Да я ненадолго. Сгоняю в аэропорт и обратно. Встречу приятеля и провожу его.
В камеру? — догадался Алешка… Папа не ответил, только подмигнул.
Вечно у вас секреты! — надулась мама.
Пап, — сказал Алешка. — Ты меня уважаешь?
Уважает, — ответила мама. — Он в нашей семье только тебя уважает. От остальных у него одни секреты.
Папа обнял маму, а Лешке ответил:
Уважаю. Но в аэропорт не возьму.
Пап, а кто картину спас? А кто жуликов разоблачил? Кто Игоряшку задержал? — И без всякого перехода, в тех же занудливых тонах: — Пап, ну мы никому там мешать не будем. В сторонке постоим, мороженое поедим.
Это шантаж, — сказал папа.
Отец, ты к ним несправедлив. Ну, постоят в сторонке, поедят мороженого… Тебе жалко?
Это не цирк.
А мы в цирк и не просились.
Пап, а кто…
Все, — сказал папа, еще раз взглянув на часы. — Уговорили. Едем.
Оба два? — спросил Алешка.
— Оба два.
У подъезда стояли две черные машины. В одной из них уже сидели люди — добры молодцы. Мы сели в другую. И к нам еще двое подсели. В черных плащах, в черных костюмах. Одинаковые с лица. Из одного ларца — Интерпол называется.