Повесть о Великой стене, стр. 49
Тут ее глазам предстало сборище таких странных созданий, что она подумала, не горные ли то оборотни. Их лица были иссечены и заклеймены, у иных не хватало носа или ушей, другие смотрели на мир одним глазом, а вместо второго зияла впадина. Их одежда представляла дикую смесь роскоши и рвани.
— Не бойся, красавица, — сказал приведший ее человек. — Мы, лесные люди, боремся со злом и помогаем несчастным. Был у нас смелый атаман Шу-янь, да уездный начальник содрал с него кожу, набил соломой и повесил в клетке над городскими воротами. Теперь здесь атаманом я, Лань-синь — Волчье сердце. А по мне и вся наша шайка взяла себе имя — Вольные волки. Оставайся с нами. Придет время, мы с тобой еще поколотим императорских солдат.
Туг один из Волков, осмотрев У-яна, воскликнул:
— Ну и толстый череп у этого парня! Ударившись головой о скалу, отделался он шишкой, а скала, наверное, рассыпалась в пыль. Дайте ему чашку подогретого вина, и вы еще увидите чудеса!
Почувствовав себя в безопасности и успокоившись за жизнь У-яна, Лин-лань развеселилась, нагнулась над краем утеса и крикнула солдатам, которые толпились у подножия водопада и недоумевали, куда исчезла их добыча:
— Лови птичку за хвост! — и рассмеялась во весь голос.
Солдаты подняли глаза кверху, ничего не увидели за бурной пеной и радужными брызгами водопада и ушли, думая, что это волшебство.
Вольные волки приняли Лин-лань и У-яна в свое братство. И, прежде чем эта повесть кончится, вы еще раз услышите про них.
В следующей главе ожидайте перемены погоды.
НАЧИНАЕТСЯ ЛИВЕНЬ, ПОДНИМАЕТСЯ БУРЯ
— Жизнь проносится, как шестерка коней над оврагом, — сказал Эрши, император, своему чэнсяну Чжао Гао, — а я трачу ее в трудах. Мне хотелось бы узнать все, что приятно для зрения и слуха, и испытать все наслаждения.
Чжао Гао ответил:
— То, о чем вы говорите, разрешается правителю мудрому, но глупому правителю запрещается.
— Почему это я глупый? — обиженно спросил Эрши. — Я теперь император и всех выше и умней, а вы говорите со мной без должного почтения.
В ответ Чжао Гао рассмеялся совсем непочтительно.
— Вот вы меня всё учите, — продолжал Эрши. — Даже ночью мне нет покоя. А теперь вы надо мной смеетесь. Скажите лучше, как же быть?
— Надо уничтожить всех, кто опасен или может быть опасен, — ответил Чжао Гао. — Надо установить строгие законы и жестокие наказания. Надо казнить тех, кого подозревают в заговоре, и тех, среди кого может возникнуть измена. Не бойтесь казней и крови. Тогда вы сможете жить спокойно!
Двенадцать сыновей Ши Хуанди вывели на торговую площадь столицы Саньян и каждого казнили иным способом. Десять царевен отвезли в пригород Ду и там, привязав к коням и колесницам, разорвали на части. По простым доносам казнили людей на дорогах и на базарах, и горы трупов загромождали перекрестки. Того, кто казнил больше людей, считали преданным слугой, и Эрши, опустив большой палец в знак одобрения, говорил:
— Они умеют наказывать!
Земля лежала невозделанная, потому что крестьян угнали на постройки дворцов. Люди надевали одежду быков и лошадей и ели пищу свиней и собак. Даже солдатам выдавалось на день полмиски грубых овощей. Урожая не хватало, чтобы оплатить налоги. Но тех чиновников, которые взыскивали с народа налогов больше, чем другие, окружали почетом, и о них Эрши говорил:
— Они умеют взыскивать!
Но, как говорит пословица: «Нянь па чжун цю, юе па бань» — «Год боится середины осени, луна — своей половины». Да, когда луна становится полной, она клонится к своему ущербу, когда наступают великие морозы, пробуждается весна, когда отчаяние достигает предела, в людских сердцах вздымается жажда борьбы.
На второй год правления Эрши случилось, что девятьсот новобранцев из Юяна были направлены в Дацзе для пополнения гарнизона. С самого начала их пути полил с неба великий дождь. К вечеру они выбились из сил. Их соломенные сандалии расползлись, и ноги увязали в размокшей почве. Ручьи и речонки разлились, их нельзя было перейти вброд, и приходилось иногда за несколько ли подниматься вверх по течению, чтобы обойти их или найти узкое место., Новобранцами овладело отчаяние, потому что они опаздывали, а по законам Эрши запоздавшим явиться по месту назначения рубили головы, и все девятьсот знали, что, когда они достигнут Дацзе на берегу большого озера, то больше им уже не жить.
Тогда один из них, по имени Чэнь Шэн, крестьянин из Янчэна, сказал:
— Свинья и та визжит, когда ее режут. Курица и та пытается взлететь. А мы, ребята молодые и здоровые, неужто покорно подставим головы под меч?
— Как же быть? — спросили его.
— Лучше нападать самим, чем дожидаться, пока на тебя нападут, — ответил Чэнь Щэн.
Все с ним согласились и спросили, как это сделать, когда они безоружны.
— Если нет у нас другого оружия, кроме хитрости, пустим ее в ход, — сказал Чэнь Шэн. — Смотрите, что я буду делать, делайте то же, и мы спасем нашу жизнь!
Эти слова вселили в них уверенность и спокойствие. Они выбрали местечко посуше и легли отдохнуть.
На другой день добрались они до Дацзе. Сторожевой солдат открыл им ворота и крикнул:
— Поторапливайтесь, ребята! Палач устал вас дожидаться!
На это Чэнь Шэн ответил:
— Мы плелись по бездорожью, обходили ваше большое озеро, ноги отказываются нам служить, — и сел на корточки у самого берега.
И все девятьсот сделали то же.
Солдат побежал за своим начальником, тот вышел и начал браниться:
— Эй вы, черепашьи дети, вставайте, идите на городскую площадь, там вам отрубят головы!
— Наши ноги отнялись от страха и не в силах двинуться, — ответил Чэнь Шэн. — Если это нужно, прикажите вашим солдатам отнести нас на площадь.
Он остался сидеть, и все девятьсот сделали то же.
Начальник испугался, потому что гарнизон Дацзе был невелик и не смог бы справиться с упрямцами. Он побежал к главному начальнику и спросил, как быть. Главный начальник вышел за ворота и закричал:
— Эй вы, черепашьи дети! Как вы смели опоздать, а теперь сидите и отдыхаете! За такую вину полагается смерть.
— Мы не виноваты, — ответил Чэнь Шен, — и просим нас помиловать. Мы плелись по бездорожью и обходили ваше большое озеро, оттого мы задержались.
— Эх вы, чурбаны! — воскликнул главный начальник. — Надо вам было телами товарищей вымостить дорогу и запрудить озеро, торопясь выполнить приказ.
— Слушаю и повинуюсь! — вскричал Чэнь Шэн, вскочил на ноги, схватил главного начальника и бросил его в озеро.
И все девятьсот вскочили, схватили других начальников и солдат и тоже покидали их в озеро.
Солдаты барахтались в мутной воде и жалобно вопили, а один из них, выбравшись на торчащую над водой кочку и приплясывая, чтобы не упасть, потому что кочка была глинистая и скользкая, закричал и забранился:
— Эй, Чэнь Шэн, где твои глаза? Покидал в воду зерно вместе с мякиной! Выплеснул кашу заодно с помоями! Смыло с тебя дождем и память и понятие! Стоишь перед горой Тайшань и не узнаешь ее! В солдатской одежде не признал соседа! Ведь года не прошло, как я снял синюю повязку. Ты ведь не своей волей пошел новобранцем, и я тоже не своей. Чэнь Шэн, оглох ты или тебе уши заложило? Вытащи меня отсюда, да поскорей, или кочка осядет и я потону! Скорей тащи, а не то я сам вылезу и надаю тебе тумаков!
Тут многие из новобранцев узнали среди солдат знакомых парней из соседних деревень, протянули им шесты, выудили их из воды, и солдаты тут же поклялись Чэнь Шэну в верности.
Они вошли в открытые ворота города, освободили из тюрьмы каторжников и подожгли тюрьму и присутственные места.
Крестьяне окрестных деревень увидели огонь и дым, крикнули: «Братцы! Час настал!» — и, захватив кирки, ножи и дубинки, поспешили на помощь.
В арсенале Дацзе было много оружия, и его хватило на всех. А так как все восставшие были крестьяне и покрывали волосы синими головными повязками, Чэнь Шэн назвал свой отряд «Цантоу цзюнь» — Синеповязочники.