Нежная обманщица, стр. 42
Страшно леди закричала,
И зима к ней прибежала,
Чтоб спасти детей от смерти,
Чтобы кровь остановить!
Слова заклинания стихли, и только тут Симона заметила, что все это время стояла, затаив дыхание. Она облегченно выдохнула и посмотрела на Хандаара. Тот лежал спокойно, с умиротворенным выражением на лице. Как ни странно, кровь больше не сочилась из-под быстро уменьшающегося куска льда, а талая вода словно бы обволакивала рану.
Какой же волшебной силой обладает эта старуха, если она способна остановить такое кровотечение? В присутствии Минервы Хейт и Женевьева быстро успокоились. Вдовствующая баронесса перестала плакать и, бормоча благодарности, обнимала целительницу.
Однако Минерва легко высвободилась из ее объятий.
— Ну все, все! Теперь вам надо отдохнуть, а племяшка пусть займется своим ребенком. Мы с Симоной позаботимся о больном, пока вы не вернетесь.
Симона испуганно следила за Женевьевой. Неужели эти две женщины — ее единственные союзники — оставят Симону наедине с умирающим воином и этой невероятно старой знахаркой? У Симоны оборвалось сердце, когда Хейт вскочила на ноги.
— Спасибо, Минерва. Я скоро спущусь и помогу тебе. — И она побежала к лестнице.
Женевьева с сомнением взглянула на Симону:
— Ты справишься, дорогая?
Симона хотела крикнуть — нет, она ни за что не справится, но изо рта волшебным образом вылетели совсем другие слова:
— Да, миледи, конечно, справлюсь.
И Женевьева удалилась в свои покои. Симона прижала ладонь к губам.
— Это вы заставили меня сказать эти слова. И раньше — тоже, когда вы еще не приехали.
— Конечно, я. — Минерва подобрала лоскуток и стала протирать Хандаару лицо. — Я не могла проникнуть под череп племяшки, иначе бы я все сказала ей.
Симона ошеломленно смотрела на старуху, которая как ни в чем не бывало продолжала свою работу.
— Кто вы?
— Некоторым образом родственница, — ответила Минерва и окунула лоскут в воду. — Подай мне мыло.
Симона передала целительнице кусок темного мыла и спросила:
— Это вы можете мне помочь с… с моим братом?
— Не смогу, если ты будешь сидеть сложа руки.
Симона схватила тряпицу и начала вытирать грудь Хандаара.
— Как умер твой брат? — самым обыденным тоном спросила Минерва.
— Он вместе с моей мамой не смог выбраться из горящей конюшни.
Минерва минуту помолчала.
— А твоя мама приходит к тебе?
— Нет.
Вскоре тело Хандаара было отмыто от крови и грязи. Казалось, старый воин спокойно спит. Минерва взяла черное меховое одеяло и накрыла его, потом взглянула на Симону и устало вздохнула. Странно, но на одеянии старухи не было ни единого красного пятнышка, тогда как и Симона, и Хейт, и Женевьева— все перепачкались кровью Хандаара.
— Это неприятное дело, — предупредила Минерва. — Он будет привязан ко мне. И если мы начнем, то уже не сможем остановиться. Я… — Минерва посмотрела вниз, на Хандаара. — Я не знаю, смогу ли начать все сначала. Наверное, для тебя это будет тяжелее, чем ты думаешь.
Симона вздрогнула.
— Я понимаю.
— Понимаешь? — с легким сарказмом спросила Минерва.
Помолчав, Симона ответила:
— Нет.
Старуха оглядела зал, как будто кто-то ее позвал.
— Пойду поищу свою комнату, — сказала она, снова оборачиваясь к Симоне, и с кряхтением поднялась на ноги. — Оставайся с лордом, пока я или племяшка не вернемся. Если он проснется, позови нас. — Она подхватила свою странную суму и пошла к лестнице, держа свободную руку ладонью кверху. — Пойдем, малыш.
Удивленное выражение исчезло с лица Симоны, когда она увидела серебристый ручеек, струящийся над каменным полом, а в следующий миг рядом со старухой появился Дидье и взял ее за руку. Он оглянулся на сестру, грустно улыбнулся ей, помахал рукой, и странная парочка скрылась за поворотом лестницы. Симона осталась в зале одна.
Глава 20
Хейт вернулась довольно скоро — свежая, в чистом платье, с влажными волосами. Изабелла сидела у нее на руках.
— О Господи! Симона! — воскликнула Хейт, останавливаясь рядом. — А где Минерва?
Симона вздохнула и поднялась с пола.
— Она ушла с Дидье. Я думаю…
— Как же она оставила тебя одну? — сердито воскликнула Хейт.
— Нет, Хейт, нет. — Симона хотела коснуться ее плеча, но увидела пятна крови на своих ладонях и опустила руки. — Она ушла только что. Не ворчи на нее.
Симона сама не знала, почему ей показалось важным защитить Минерву. Может, потому что она помогла им с Хандааром? Без нее бы он, конечно, умер.
И оставил бы Ивлин в Хартмуре совсем без родных.
Хейт хотела снова заговорить, но тут появился Тристан, а следом за ним в зал вошел Николас. У Симоны защемило сердце. Ник с ног до головы был покрыт грязью, оставленной на нем событиями этих двух дней. Казалось, скорбное выражение не покидало его лица все это время.
Увидев Симону, он сбился с шага, но тут же взял себя в руки и подошел. Она надеялась, что он спросит о ее самочувствии, извинится за свои суровые слова, объяснив их гневом на валлийцев. Она неуверенно улыбнулась.
— Он приходил в себя?
Улыбка сползла с ее лица.
— Что?
— Лорд Хандаар, Симона. Он говорил что-нибудь? — нетерпеливо переспросил Ник.
— Нет. Нет, он же так плох.
Николас коротко кивнул, не сводя глаз со своего друга.
— Мне кажется, он выглядит получше.
В разговор вмешалась Хейт:
— А его нога… Это в бою?
Ник перевёл взгляд на нижнюю часть туловища Хандаара.
— У меня не было выбора. В Обни он умер бы сразу.
Симона замерла, осознав, что пришлось вынести ее мужу.
Отрезать ногу старому другу.
Леди Хейт мягко положила руку на плечо Николаса:
— О, Ник. Как я тебе сочувствую.
Симоне тоже хотелось так же легко коснуться мужа, но после его возвращения она не знала, как он воспримет такую ласку.
«Перестань меня мучить сказками о причудах твоих родных. Я не хочу слышать о них ни сегодня, ни в будущем».
— Ничего не поделаешь, — резко ответил Ник. — Что сделано, то сделано. Я лишь надеюсь, что он очнется и я смогу с ним поговорить. — Он окинул Симону мрачным взглядом и спросил: — А моя мать?
Симона кашлянула.
— Минерва отослала ее в спальню, чтобы она…
Слова Симоны были прерваны раздавшимся пронзительным, но негромким стоном, скорее даже визгом, похожим на скрип старого дуба под ударами урагана. Звук становился все громче. Симоне показалось, что она узнала его источник. По спине побежали мурашки. Она слишком хорошо знала, как звучит горе.
— Папа!
Этот крик проник в самое сердце. Дверь в зал распахнулась. В проеме появилась женская фигура.
— Папа!
Опухшие глаза гостьи обежали зал, не сразу обнаружив тело Хандаара у ног Симоны. Ивлин подавила рыдание, побежала по устилавшему пол камышу, упала возле отца на колени и склонилась к его лицу. Никто не шевельнулся и не произнес ни слова. Только Симона инстинктивно отступила. Ивлин была одета в просторное одеяние из грубой коричневой шерсти. Даже голова и шея были закрыты. На шее висел простой деревянный крест.
Ивлин сцепила руки у груди и подняла заплаканное лицо к потолку. Слезы градом катились по бледным щекам. Ивлин быстро-быстро шевелила губами, исступленно произнося молитвы. Все ее тело сотрясалось от дрожи.
Симона завороженно смотрела на эту горестную сцену, не в силах отвести глаз от тонкого, чуть покрасневшего носа с россыпями веснушек, от темных, слипшихся от слез ресниц, от губ, в отчаянии просивших милости у Создателя.
«Мой дорогой Николас…»
Даже в таком страшном горе чистая красота Ивлин сияла, как утренняя звезда.
Симона чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Перед ней была та, которой принадлежало сердце Ника и симпатии всей семьи. Симона не могла не чувствовать, насколько она проигрывает от такого сравнения: полусумасшедшая француженка, похожая на какую-то экзотическую дикарку. Глаза Симоны наполнились слезами.