Рыцарь в черном плаще, стр. 6

V

«Самаритянка»

Любуясь современным Новым мостом в Париже, украшенным и отреставрированным, мы не можем и представить себе Новый мост в том виде, в котором он существовал в прежние времена.

Раньше Новый мост, со своими узкими и высокими тротуарами, и особенно со своей «Самаритянкой», имел вид поистине живописный. Все иностранцы, приезжавшие в Париж, стремились в первую очередь осмотреть Новый мост. Наибольший восторг вызывала «Самаритянка».

Она находилась на второй арке, где на сваях возвышалось над мостом здание, украшенное скульптурной группой, представлявшей Спасителя и самаритянку. Из раковины, располагавшейся между двумя этими фигурами, падала вода в позолоченный бассейн. Над скульптурой находились знаменитые часы, игравшие арию, отмеряя время. Механизм, устроенный фламандцем Жаном Линтрлайром, поднимал воду и разливал ее в соседние фонтаны. Сваи Самаритянки не позволяли проходить судам под второй аркой, а под третьей проход был почти невозможен. У первой же арки вода была так низка, что соседство насоса не мешало ей.

Зимой 1745 года Сена обмелела, и под аркой было почти сухо. Холод несколько дней был таким сильным, что на реке появились большие льдины. Во избежание опасного столкновения со льдинами около Самаритянки железными лентами укрепили толстые бревна, о которые должен был разбиваться лед. Это остановило льдины и собрало их в одном месте, и Сена от берега до третьей арки сплошь покрылась льдом.

Пробило половину четвертого пополуночи на часах Самаритянки. Это было через несколько минут после того, как А прислонился к двери дома на улице Сонри.

Под аркой какая-то черная масса еле заметно выделялась из сплошной темноты. Это были двадцать человек, прижимавшиеся один к другому и сохранявшие глубокое молчание. Вдруг раздался легкий шум. Между людьми, находившимися тут, проскользнул человек и сказал чуть слышно:

— Да!

Это слово, произнесенное в тишине, произвело магическое действие: радостный трепет пробежал по собравшимся, все выпрямились и, видимо, воодушевились.

— Внимание и молчание, — сказал пришедший.

Моментально воцарилась тишина. Снег продолжал идти все сильнее и сильнее и был до того обильным, что превратился в занавес, через который не мог проникнуть взор.

На «Самаритянке» пробило четыре часа, когда еще один человек, держась за конец веревки, другой конец которой был прикреплен к высоким сваям, спрыгнул под арку.

Все расступились, и человек этот остался один среди круга. Он был одет в темно-коричневый костюм, прекрасно обрисовывавший его красивую фигуру. На нем были большие сапоги, узкие панталоны и куртка, стянутая кожаным поясом. Голова его была не покрыта, волосы так густы и роскошны, что сам Людовик XIV позавидовал бы ему. Лицо украшали огромные усы и борода, покрывавшие всю нижнюю его часть. Густые брови нависали над глазами. Невозможно было разглядеть черты лица, потому что видна была только черная масса из бороды, усов, бровей и волос. Пара пистолетов, короткая шпага и кинжал были заткнуты за пояс. Через левое плечо человека был перекинут черный плащ. Он осмотрел всех быстрым взором.

— Вы готовы? — спросил он.

Все сделали утвердительный знак.

— Каждый из вас может стать богачом, — продолжал человек, — но дело опасное. Дозорные предупреждены. Выбраны лучшие солдаты. Вам придется драться. Половина из вас, может быть, погибнет, но другая половина получит сто тысяч ливров.

Послышались возгласы восторга.

— Дети Курятника! — продолжал человек. — Вспомните клятву, которую вы дали, когда признали меня начальником: чтобы ни один из вас не отдался в руки врагов живым!

Он направился к набережной, и все последовали за ним. Снег падал густыми хлопьями.

VI

Конфетница

В эту ночь знаменитая балерина Комарго давала ужин.

Комарго была тогда на пике своей славы и великолепия.

Дочь Жозефа Кюппи, воспитанница знаменитой Прево, Марианна Комарго начала свое восхождение к успеху скандальным новшеством и громким приключением.

Новшество состояло в том, что Комарго была первой танцовщицей, которая решилась надеть короткое платье. В балете «Танцы характеров», она выступала как раз в таком платье. Весь Париж толковал об этом в продолжение целого месяца. В один прекрасный вечер, во время представления, один из дворян, сидевший недалеко от сцены, бросился на сцену, схватил Комарго и убежал вместе с ней, окруженный лакеями, которые были расставлены им так, чтобы помочь ему в похищении. Этим дворянином был граф де Мелен. Он увез Комарго и запер в особняке на улице Кюльтюр-Сен-Жерве.

Отец Комарго обратился к королю, и только повеление Людовика XV возвратило свободу очаровательной пленнице.

Это приключение доставило ей шквал рукоплесканий, когда она снова появилась на сцене, и только увеличило ее успех.

В том же 1745 году Комарго жила в маленьком очаровательном особняке, на улице Трех Павильонов, подаренном ей к Новому году герцогом де Коссе-Бриссаком. На фасаде, над парадным входом, было вырезано слово «Конфетница». Каждая буква представляла собой несколько конфет. В первый день нового года, когда этот особняк был подарен, все его комнаты, от погреба до чердака, были завалены конфетами. Таким образом, название было оправданно.

Столовая в «Конфетнице» была одним из чудеснейших отделений этой позолоченной шкатулки. На белых стенах — лепнина, разрисованная гирляндами ярких цветов. Люстры были из хрусталя, а вся мебель — из розового и лимонного дерева. На потолке летали амуры в нежных облаках.

В эту ночь за столом, отлично сервированным и стоявшим посреди чудесной столовой, сидели двенадцать гостей.

Комарго, как подобает хозяйке, занимала первое место. По правую ее руку сидел герцог де Коссе-Бриссак, а по левую — герцог де Ришелье, напротив нее — мадемуазель Дюмениль, знаменитая трагическая актриса, имевшая огромный успех в роли Меропы, новом творении Вольтера, который был уже известен, хотя еще не находился в зените своей славы.

По правую руку Дюмениль сидел остроумный маркиз де Креки, впоследствии прекрасный полководец и хороший литератор. С другой стороны без умолку болтал блестящий виконт дё Таванн, который в царствование Людовика XV сохранил все привычки регентства.

Между виконтом де Таванном и герцогом де Коссе-Бриссаком сидели Софи Комарго, младшая сестра балерины, и Катрин Госсен, блистательная актриса, «трогательная чувствительность, очаровательная речь и восхитительная фация» которой, по словам современников, приводили публику в восторг.

Молодой красивый аббат сидел между этими женщинами. Это был аббат де Берни, тот, которого Вольтер прозвал Цветочница Бабета и который ответил кардиналу Флери, сказавшему ему грубо: «Вам не на что надеяться, пока я жив». — «Ну что же, я подожду!»

Наконец, между герцогом де Ришелье и маркизом де Креки сидели: мадемуазель Сале, приятельница Комарго и ее соперница на хореографическом поприще, князь де Ликсен, один из молодых сумасбродов своего времени, и мадемуазель Кинон, которой тогда было сорок лет, но которая была красивее всех молодых женщин, окружавших ее. Кинон, уже получившая двадцать два из тридцати семи писем, написанных ей Вольтером, в которых он называл ее «остроумной, очаровательной, божественной, мудрой Талией», «любезным рассудительным критиком и владычицей», в то время уже четыре года как перестала выступать на сцене.

Пробило три часа. Никто из собравшихся не слышал боя часов — до того интересным и живым был разговор.

— Однако, милая моя Дюмениль, — говорила Сале, — надо бы запретить подобные выпады. Это ужасно! Вы, должно быть, очень испугались?

— Я на несколько дней сохранила яркое воспоминание о столь сильном выражении эмоций, — смеясь, отвечала знаменитая трагическая актриса.

— Зачем же вы так изумительно реалистично передаете вымысел? — спросил де Креки у своей соседки. — В тот вечер, во время сцены проклятия, буквально весь партер трепетал от ужаса.