Путешествие в Россию, стр. 10
В рукаве Малой Невы собираются на зиму корабли и барки, расснащенные мачты которых штрихуют фон своими тонкими линиями. Теперь к этому общему рисунку по серо-жемчужной бумаге добавьте несколько белых мазков, и у вас получится вполне подходящий для вашего альбома набросок.
Сегодня мы не пойдем дальше. На этих набережных и мостах, где дует прилетевший прямо с полюса ветер, совсем не так уютно. Прохожие здесь ускоряют шаг. У обоих львов у причала императорского дворца, кажется, окоченели лапы, с трудом удерживающие шар.
На следующий день, будто ипподром Лоншан [30] направил на Английскую набережную и на Невский проспект все свои сани и открытые коляски. В городе, где нередки пятнадцати - и двадцатиградусные морозы, не правда ли странно, что так мало ездят в закрытых каретах? Лишь из последней крайности русские садятся в закрытую карету, а между тем они зябкие люди. Но шуба — это серьезное оружие против холода, и они превосходно владеют им, они смеются над погодой, в то время как в градуснике замерзает ртуть. Они накидывают шубу, продев в рукав одну руку, и глубоко запахивают ее, кладя руку в кармашек, сделанный на передней части. Уметь носить шубу — целое искусство, этому сразу не научишься. Незаметным движением шуба вскидывается за спину, рука продевается в рукав, шуба запахивается вокруг тела как детская пеленка. В течение некоторого времени мех сохраняет температуру прихожей, где шуба висит в доме, и полностью изолирует вас от внешнего холода. В шубе на улице вы остаетесь при той же температуре, что и дома, и, если вы, отказавшись от бесполезной элегантности шляпы, наденете ватную или норковую шапку, вам больше не помешает поднятый вверх воротник, который, таким образом, окажется мехом внутрь. Ваши макушка, затылок, уши обретают кров. Только нос торчит наружу между двумя меховыми стенками воротника и выставлен на непогоду. Если он белеет, вас милосердно предупреждают об этом, и, натерев его горстью снега, вы быстро возвращаете ему естественный красный цвет. Такие мелкие случайности могут стрястись с вами только в исключительно суровые зимы.
Пожилые денди, строгие поклонники лондонской и парижской моды, не могут согласиться с ватным картузом и делают себе шапки, у которых сзади нет бортика, а лишь спереди пришит простой козырек. Ведь нельзя и помыслить в мороз опустить воротник. Ветер надует вам в открытую шею, и вы пострадаете от его ледяного лезвия, которое так же пагубно, как и прикосновение стали к шее осужденного на смертную казнь.
Самые утонченные женщины не боятся прогуляться в коляске и, изнуренные тепличной атмосферой комнат, с часок подышать морозным воздухом, здоровым и тонизирующим, очищающим легкие. Разглядеть можно только их порозовевшие на морозе лица. Все остальное — ворох шуб, муфт, под которым трудно увидеть какие бы то ни было формы. На колени накинута большая шкура белого или бурого медведя, обшитая зубчиками ярко-красного цвета. Коляска походит, таким образом, на ладью, везущую меха, из которых выглядывает несколько улыбающихся лиц.
Путая голландские сани с русскими, я вообразил себе нечто совершенно другое, чем то, что мне пришлось увидеть в действительности. В Голландии скользят по замерзшим каналам в санях фантастических форм лебедя, дракона или морской раковины, сделанных, разукрашенных, позолоченных и разрисованных Гондекутером и Восом. Их живописные панно потом хранятся как драгоценные картины. Такие сани запряжены лошадьми в попонах, перьях и колокольчиках, а еще чаще их толкают вручную конькобежцы. Русские сани вовсе не игрушка, предмет роскоши или развлечения на какие-то несколько недель. Это предмет ежедневного пользования и первой необходимости. Им придана только необходимая форма, и господские сани походят во всем, говоря о самом принципе конструкции, на сани городских извозчиков. Лишь железо полозьев лучше отполировано и более изящного изгиба, кузов из красного дерева или из тростниковой решетки, сиденье обито сафьяном, фартук из лакированной кожи, меховой мешок вместо сена, дорогой мех вместо старой, изъеденной молью шкуры, детали лучше отделаны и изящнее — вот и все. Роскошь заключается в одежде кучера, красоте лошади и быстроте езды. Как и в дрожки, в сани часто впрягают вторую лошадь — пристяжную.
Но самая великолепная упряжка такого рода — это тройка, в высшей степени русская, очень живописная повозка типично местного колорита. Большие сани вмещают четверых сидящих друг против друга человек и кучера. В них запрягают трех лошадей. Средняя лошадь запряжена в оглобли и хомут с дугой над загривком. Две другие пристегиваются к саням лишь при помощи внешней постромки. Слабо натянутый ремень привязывает их к хомуту коренной лошади. Четырех поводьев достаточно, чтобы погонять трех лошадей. До чего приятно для глаз смотреть на тройку, несущуюся по Невскому проспекту или по Адмиралтейской площади в час прогулок. Коренная идет рысью прямо перед собой, две другие — галопом и тянут веером. Одна должна иметь вид злой, строптивой, непослушной, нести по ветру, создавать видимость скачков и ляганий — это сердитая. Другая должна встряхивать гривой, скакать, принимать покорный вид, доставать коленями до губ, танцевать на месте, кидаться вправо и влево, повинуясь своему веселому и капризному нраву, — это кокетка. Оголовье уздечки с металлическими цепочками, упряжь легкая, словно нити, а в ней там и сям блестят изящные позолоченные украшения. Эти три благородные лошади напоминают античных коней, везущих на триумфальных арках бронзовые колесницы, тяжести которых они не чувствуют. Кажется, что они играют и резвятся перед санями только из собственного каприза. У средней лошади серьезный вид более мудрого друга по сравнению с двумя легкомысленными компаньонами. Вы сами можете себе представить, что вовсе не легко поддерживать такой чисто внешний беспорядок при большой скорости, притом что каждая лошадь тянет в разном беге. Иногда бывает, что сердитая прекрасно исполняет свою роль, а кокетка сваливается в снег. Поэтому для тройки нужен безупречно ловкий кучер. Какой очаровательный спорт! Я удивляюсь, что ни одному лондонскому или парижскому спортсмену — участнику бегов не придет в голову фантазия повторить его у нас. Правда и то, что в Англии и во Франции снег не лежит достаточно долго.
Езда на санях продолжалась, и через несколько дней на улицах появились двуколки, берлины и коляски на полозьях. Кареты, с которых сняли колеса, выглядят очень странно, как будто неоконченные экипажи поставили на подставки. Собственно сани бесконечно изящнее.
При виде шуб, саней, троек, карет на полозьях, градусника, показывавшего с каждым утром температуру на один-два градуса ниже, чем накануне, я подумал, что зима установилась окончательно. Но старые и опытные люди, привыкшие к климату, скептически покачивали головой и говорили: «Нет, это еще не зима». И действительно, это не была зима, настоящая зима, русская зима, арктическая зима, какой я ее увидел позже!
Глава 4. Зима
В этом году зима изменила русской традиции и капризничала, совсем как парижская. То ветер с полюса морозил ей нос, а щеки становились восковыми, то юго-западный ветер растапливал ее ледяные одежды, и они истекали капелью. Сияющий снег становился серым, накатанный след, скрипящий под полозьями, словно мраморный порошок, сменялся топкой кашицей, еще худшей, чем раскисшая земля на наших бульварах. Или случалось еще, что за одну ночь в термометрах на перекрестках винный спирт падал на десять — двенадцать градусов, новая белая пелена покрывала крыши и исчезали дрожки.
Между пятнадцатью и двадцатью градусами мороза зима становится особенно своеобразной и поэтичной. Она столь же богата эффектами, сколь богато ими самое роскошное лето. Но живописцы и поэты до сих пор этого не заметили.
В течение нескольких последних дней я испытал настоящие русские холода и попробую показать некоторые их внешние проявления, ибо такой силы мороз не обязательно чувствовать на себе непосредственно, он прекрасно виден, заметен через двойные рамы хорошо натопленной комнаты.