Никола и его друзья, стр. 14
— Никола! — вдруг услышал я сзади.
Я вздрогнул и от неожиданности выронил все, что держал в руках. Оказывается, это мама вошла в кухню. Она, конечно, не ожидала меня там увидеть. Я на всякий случай заплакал, потому что у мамы был сердитый вид. Тогда мама молча отвела меня в ванную, оттерла губкой и одеколоном, а потом сменила пижаму, потому что прежняя была вся в молоке и креме. Я надел пижаму в красную клеточку. Мама велела мне быстро ложиться в постель, а ей надо было еще убраться в кухне.
Когда я вернулся в свою комнату, мне больше не хотелось читать про медвежонка, которого все норовят съесть. Хватит с меня таких медведей, у меня из-за них одни неприятности. Но не мог же я сидеть и ничего не делать. Я решил порисовать и пошел в папин кабинет, чтобы взять все необходимое. Я не стал брать красивые белые листы, на которых в углу блестящими буквами была написана папина фамилия. Я знал, что мне за это влетит. Поэтому я взял листки, уже исписанные с одной стороны и, значит, больше не нужные. И еще я взял старую папину ручку, потому что ее тоже не жалко.
Я быстренько вернулся к себе в комнату и залез в постель. Я начал рисовать военные корабли, они сражались, стреляли из пушек по самолетам, а самолеты взрывались прямо в небе. Потом я стал рисовать крепости, на которые нападали тысячи врагов, а тысячи защитников бросали им на головы со стен все, что попало. Я вел себя очень тихо, поэтому мама пришла посмотреть, что случилось. И опять она начала кричать. Оказалось, что папина ручка немного течет, вот он и перестал ею пользоваться. А взрывы рисовать такой ручкой очень удобно. Только я сам вымазался чернилами, и еще они попали на простыни и на одеяло. Мама очень рассердилась, и потом ей не понравилось, что я изрисовал исписанные папины листки, — кажется, там было что-то очень важное.
Мама стащила меня с кровати, поменяла простыни, отвела в ванную и стала оттирать пемзой, губкой и остатками одеколона. Потом она надела на меня старую папину рубашку, наверное, чистых пижам больше не осталось.
Вечером пришел доктор. Он прижал ухо к моей груди, потом велел высунуть язык. Он потрепал меня по щеке и сказал, что я здоров и могу встать.
Только сегодня не везет нашей семье со здоровьем. Доктор сказал, что мама очень плохо выглядит, и прописал ей постельный режим и диету.
Мы здорово повеселились
Сегодня после обеда по дороге в школу я встретил Альцеста. И он предложил:
— Может, не пойдем в школу?
Я ответил, что это нехорошо, учительница рассердится. И папа мне говорил, что если хочешь чего-то добиться в жизни и стать летчиком, надо много работать. Мама тоже огорчится. И потом, обманывать очень плохо. Но Альцест ответил, что сегодня после обеда будет арифметика. И тогда я сказал: «Ну ладно».
И вместо того чтобы идти к школе, мы побежали в другую сторону. Альцест совсем запыхался, он не поспевал за мной. Альцест очень толстый, он все время что-нибудь жует, поэтому ему, конечно, трудно бегать, особенно держаться рядом со мной, ведь я рекордсмен в беге на сорок метров (это длина школьного двора).
— Давай скорее, Альцест, — сказал я.
— Больше не могу, — ответил Альцест.
Он еще немного попыхтел и совсем остановился. Тогда я ему сказал, что лучше нам здесь не стоять, потому что нас могут увидеть родители и оставить без сладкого. А потом, есть такие школьные инспектора… Если мы им попадемся, нас посадят в карцер на хлеб и воду. Едва Альцест это услышал, как у него откуда-то взялись новые силы и он побежал до того быстро, что я не мог за ним угнаться.
Мы убежали очень далеко и остановились дальше, чем бакалейная лавка мсье Компани. Он очень добрый, мама у него покупает клубничное варенье, которое я больше всего люблю, потому что оно без косточек, не то что абрикосовое.
— Здесь мы в безопасности, — сказал Альцест.
Он достал из кармана печенье и принялся жевать. Он сказал, что когда пробежишься после обеда, сразу хочется есть.
— Здорово ты придумал, Альцест, — сказал я. — Чуть вспомню, что ребята сейчас сидят в классе на арифметике, меня прямо смех разбирает.
— И меня тоже, — согласился Альцест, и мы захохотали.
Когда отсмеялись, я спросил у Альцеста, чем мы теперь займемся.
— Не знаю, — сказал Альцест. — Можно пойти в кино.
Это он хорошо придумал, только у нас не было денег. Пошарив у себя в карманах, мы отыскали веревочку, шарики, два ластика и крошки. Крошки у нас оставались недолго, потому что они были в кармане Альцеста и он их сразу съел.
— Подумаешь, — сказал я. — Пусть мы даже не пойдем в кино, другие ребята еще как хотели бы оказаться здесь с нами!
— Ага, — сказал Альцест. — Обойдемся и без «Мести шерифа», только и всего.
— Ага, — сказал я, — подумаешь, ковбойский фильм!
И мы свернули к кинотеатру, чтобы посмотреть фотоснимки в витрине. Там шел еще и мультик.
— Может, зайдем в сквер, — сказал я. — Сделаем из бумаги мяч и погоняем.
Альцест ответил, что это было бы неплохо. Но в сквере есть сторож, и если он нас увидит, то спросит, почему мы не в школе. И потом посадит нас в карцер на те самые хлеб и воду.
Достаточно Альцесту было об этом подумать, как он сразу захотел есть и достал из ранца бутерброд с сыром. Мы шли по улице, и когда Альцест доел свой бутерброд, он сказал:
— Да, другим ребятам там, в классе, не до смеха.
— Ага, — сказал я, — и потом теперь все равно слишком поздно туда идти. Нас накажут.
Мы стали разглядывать витрины. Альцест мне долго объяснял, что выставлено на витрине колбасного магазина. А потом мы стали строить рожи перед витриной парфюмерного магазина, где были зеркала. Только пришлось оттуда уйти, потому что мы вдруг заметили, что покупатели на нас удивленно поглядывают. В витрине часовщика мы увидели который час и поняли, что еще очень рано.
— Классно, — сказал я, — у нас еще есть время повеселиться, прежде чем идти домой.
Мы уже устали ходить, поэтому Альцест предложил отправиться на пустырь. Там нет людей, и можно будет посидеть на земле. На пустыре очень здорово! Мы начали играть: кидали камни в консервные банки. Потом это нам надоело, тогда мы уселись, и Альцест начал есть бутерброд с ветчиной, последний в его ранце.
— В школе они сейчас, наверное, решают задачу, — сказал Альцест.
— Нет, — возразил я, — сейчас должна быть перемена.
— Подумаешь! Не так-то уж это и весело, перемена, — сказал Альцест.
— Ну и пусть! — сказал я и разревелся.
Ведь в самом деле получилось совсем не весело. Мы сидим одни, не можем ничего делать и должны прятаться. И правильно я хотел пойти в школу, пусть даже на арифметику. Если бы я не встретил Альцеста, я бы сейчас бегал на перемене, играл бы в шарики и в жандарма и воров. А я во как здорово играю в шарики!
— Чего это ты разревелся? — спросил Альцест.
— Все из-за тебя! Я не могу сейчас даже поиграть в жандарма и воров, — ответил я.
Альцесту мои слова не понравились.
— Никто тебя не просил идти со мной, — сказал он. — И потом, если бы ты сказал, что не пойдешь, я бы сам пошел в школу. Значит, все из-за тебя!
— Ах, так? — сказал я Альцесту, как обычно папа говорит мсье Бельдюру (мсье Бельдюр — наш сосед, он очень любит дразнить папу).
— Да, так, — ответил Альцест, совсем как мсье Бельдюр отвечает папе.
И мы подрались, как папа с мсье Бельдюром.
Когда мы перестали драться, начался дождь, и мы бросились бежать с пустыря, где даже негде было спрятаться. А мама мне не разрешает мокнуть под дождем. И я почти всегда ее слушаюсь.
Мы с Альцестом укрылись от дождя рядом с витриной часовщика. Дождь был очень сильный, и на улице остались только мы одни. Нам стало совсем грустно. Мы простояли там, пока не пришло время идти домой.