Записки городского невротика, стр. 28

– Вот что мы сделаем, – говорит Ник. – Сыграем. Старшая карта покажет, кого называть Греком.

– А если я выиграю? – спрашивает Джейк. – Меня ведь и так зовут Грек.

– Если выиграешь, Джейк, можешь взять телефонную книгу и выбрать себе любое имя. Плюс мои поздравления.

– Кроме шуток?

– Фло свидетель.

В зале повисло ощутимое напряжение. Принесли колоду карт, и началась игра. Нику выпала дама, и у Джейка затряслись руки. Но затем Джейк вытащил туза. Все закричали, зааплодировали, а Джейк взял телефонную книгу и выбрал себе имя Гровер Лембек. Все были счастливы, и с этого дня женщинам разрешили бывать в ресторане Монти при условии, что они умеют читать иероглифы.

Помню, как-то раз в «Уинтер-гарден» устраивали грандиозное музыкальное ревю «Звездно-полосатый сброд». В ведущие прочили Джолсона, но он отказался, потому что его хотели заставить петь «Кашу для двоих» 38], а он терпеть не мог эту песню. Там была такая строка: «Любовь – это всё, а кобыле – овес». Короче, в результате ее спел молодой и никому не известный Феликс Бромптон, которого позже арестовали в номере отеля с газетной вырезкой размером в один дюйм, изображавшей Хелен Морган. Это попало во все газеты. Ну вот, как раз вечерком заваливается ко мне в «Три двойки» Джолсон с Эдди Кантором.

– Фло, – говорит Джолсон, – я слышал, что Джордж Рафт [39] на прошлой неделе бил здесь чечетку.

– Джордж здесь никогда не был, – отвечаю я.

– Если ему можно тут плясать, – говорит Джолсон, – то я хочу тут петь.

– Ол, – говорю я, – не было здесь Джорджа.

– А ему кто-нибудь аккомпанировал на фортепиано?

– Ол, – говорю я, – если ты возьмешь хоть одну ноту, я тебя лично вышвырну.

И тут старина Джолли становится на одно колено и заводит «Ту-ту, милашка». Пока он пел, я продала заведение, и когда он закончил, там уже была китайская прачечная Уинг Хо. Джолсон мне этого так никогда и не простил, поскольку выходя споткнулся о тюк с грязным бельем.

Страничка Кугельмаса

Кугельмас, преподаватель классической словесности из Нью-Йоркского Сити-колледжа, был несчастлив уже во втором браке. Дафна просто чудовище, к тому же еще два сына-недоумка от Фло, первой жены, и он по уши в алиментах.

– Ну, кто мог подумать, что так обернется! – жаловался однажды Кугельмас своему психоаналитику. – Ведь я на нее надеялся! Кто знал! Едва Дафна перестала за собой следить, как тут же превратилась в дирижабль! Да плюс у нее были кое-какие деньжата, что приличному человеку само по себе, конечно, не повод для женитьбы, но и не повредит же – при моей-то деловой сметке. Я понятно изъясняюсь?

Кугельмас был лыс и по-медвежьи мохнат, но в нем трепетала душа.

– Должен же я когда-нибудь встретить свою женщину! – не унимался он. – Я хочу любить и быть любимым. Может, по мне этого и не скажешь, но без любви я не могу. Хочу

ухаживать, хочу быть нежным. Годы берут свое, и, пока не поздно, я хочу ласкать свою избранницу не где-нибудь, а в Венеции, хочу острить, посиживая в «Двадцать одном», хочу за бокалом красного вина, при свечах ловить застенчивые взгляды. Вы меня понимаете?

Доктор Мандель поерзал в кресле, потом сказал:

– Адюльтер вам ничего не даст! Отрываетесь от реальности. Ваши комплексы гнездятся куда глубже.

– Кроме всего прочего, эта связь должна быть абсолютно тайной, – твердил свое Кугельмас. – Второй развод я просто не потяну. Дафна из меня все кишки выпустит.

– Мистер Кугельмас…

– И это должно быть вне стен Сити-колледжа, ведь Дафна сама там работает. Не то чтобы там так уж было на кого глаз положить, но студенточки такие попадаются!..

– Господин Кугельмас!

– Да послушайте! Вчера мне приснился сон, будто иду это я через луг, в руке корзина – как бы для пикника, – а на корзине надпись: «Решения». И вдруг вижу – в корзинке дыра.

– Господин Кугельмас, сейчас для вас самое худшее – это пытаться что-то предпринять. Вам следует просто выплеснуть здесь свои проблемы, и мы их вместе проанализируем. Достаточно давно уже вы у меня лечитесь, чтобы знать, что мгновенных исцелений не бывает. Я все-таки врач, не волшебник.

– Ну так мне, значит, нужен волшебник, – сказал Кугельмас, вставая с кушетки. На том он и прекратил курс психоанализа.

Пару недель спустя, вечером, когда Кугельмас и Дафна, как два старых шкафа, угрюмо громоздились в своей квартире, зазвонил телефон.

– Я подойду, – сказал Кугельмас. – Алло.

– Кугельмас? – проговорил незнакомый голос. – Здрасьте, это говорит Перски.

– Кто?

– Перски. Или, если угодно, Великий

Перски.

– Простите?

– До меня дошло, будто вы по всему городу ищете волшебника, который внес бы в вашу жизнь немножко экзотики. Так или нет?

– Т-ш-ш, – прошипел Кугельмас. – Не вешайте трубку. Вы откуда звоните, Перски?

На следующий день, едва свечерело, Кугельмас преодолел три лестничных пролета блочной развалюхи в бруклинском микрорайоне Бушвик. Не без труда сориентировавшись на темной площадке, Кугельмас отыскал нужную дверь и надавил кнопку звонка. А в голове звучало: «Пожалеешь! Пожалеешь!»

Пару секунд спустя ему открыл низенький, тщедушный человечек с восковым лицом.

– Это вы знаменитый Перски?

– Великий Перски. Хотите чаю?

– Нет, хочу романтики. Музыки хочу. Любви и красоты.

– А чаю – нет? Это неожиданность. Ну ладно, садитесь.

Перски удалился в глубину комнаты, и Кугельмас услышал звуки отодвигаемых ящиков и мебели. Перски появился вновь, толкая перед собой какой-то здоровенный предмет, снабженный скрипучими колесиками от роликовых коньков. Сверху его прикрывал старый шелковый платок. Перски снял покрывало и сдул пыль с крышки. Предмет оказался довольно дешевого вида огромным китайским ларцом, плохо отлакированным.

– Перски, – выпалил Кугельмас, – сколько зарядите?

– Поглядите сперва, – сказал Перски. – Это же прелесть. Я его подготовил к конгрессу ордена Пифийских рыцарей. В прошлом году. Но что-то народ не собрался. Полезайте в контейнер.

– Вот еще! Чтобы вы туда всякими шпагами тыкали?

– Вы где-нибудь видите шпаги?

Кугельмас недовольно поморщился и, пыхтя, полез в сундук. В глаза ему бросилась пара отвратительных поддельных бриллиантов, наклеенных на шершавую фанеру прямо у него перед носом.

– Ну, если это шутки! – проворчал он.

– Ха, шуточки! Короче, если я к вам в контейнер подложу какой-нибудь роман, закрою крышку и постучу три раза, вас тут же забросит в эту книгу.

Кугельмас скорчил недоверчивую гримасу.

– Как из пушки, – заверил его Перски. – Чтоб мне сгореть. И, кстати, не только роман годится. Рассказ, пьеса, стихотворение – что угодно. Можете познакомиться с любой из женщин, созданных лучшими писателями мира. Лицом к лицу увидеть ту, с кем только в мечтах и встречался. И делайте там с ней что хотите. А как надоест, вы меня крикнете, и я вас в долю секунды назад верну.

– Перски, вы случайно не из дурдома сбежали?

– Да говорю вам, все будет тип-топ, – сказал Перски.

Недоверие не оставляло Кугельмаса.

– Что вы мне вкручиваете! По-вашему, этот мусорный ящик способен отправить меня в такое вот турне?

– За две десятки – почему нет? Кугельмас полез за бумажником.

– Придется проверить, – буркнул он. Перски сунул деньги в карман и подошел

к книжным полкам.

– Ну, так с кем хотите познакомиться? Сестра Керри? Консуэло? Офелия? Может быть, нам кого-нибудь предложит Бернард Маламуд?

– Франция. Моя любовница должна быть француженкой.

– Может, Нана?

– Опять платить? Не годится!

– А если Наташа из «Войны и мира»?

– Я же сказал – француженка. Так: я придумал – Эмма Бовари. Пожалуй, это то, что надо.

– Отлично, Кугельмас. Когда надоест, орите громче, – и Перски подбросил в сундук карманное издание флоберовского романа.