Столичная штучка, стр. 13

Рита хмыкнула: сколько раз отмечала – Богдан ни в чем не отказывал тете Шуре. Со всем соглашался. Наверное, потому что она его крестная. Или Богдан просто ее жалел? Ведь тетя Шура до сих пор оплакивала мужа.

Рита оживилась: неплохо бы! Как она сразу об этом не подумала? Напросилась на стройку, дуреха несчастная, оно ей надо?

Дискотека – совсем другое дело. Она уж постарается – оденется и накрасится так, что Богдан невольно посмотрит на нее другими глазами. И о Леське ни словечка дурного не скажет. Наоборот – станет кудахтать над ней, как наседка над цыпленком. Жалеть, сочувствовать, то-се… Но так, чтоб Богдан сам понял, с кем связался.

Рита взволнованно ждала возвращения Богдана. Слушала жизнерадостный щебет его маленьких сестер – они заранее распределяли между собой завтрашнюю работу – и смотрела на дверной проем.

Она увидела радостное лицо Богдана и мгновенно помрачнела: вот уж не повезло! Леська явно согласилась принять их помощь. С условием, что будет до обеда сидеть с Машкой и Дашкой. А потом приезжать на стройку и в меру сил…

Она еще условия ставит!

Глава 6

Клевета

Солнце било в окна так яростно, словно пыталось поджечь сливочно-желтые половицы деревянного пола. Птицы в саду щебетали с радостной деловитостью, для них день начался давно, с рассветом. Утренний бриз парусом надувал легкие шторы, бабочки на них трепетали, Рита внезапно пожалела их – вечные пленницы.

Она сегодня проснулась рано. Даже Леся еще не встала. Личико троюродной сестры во сне раскраснелось, тяжелые ресницы полукружьями лежали на нежных щеках, Леся чему-то улыбалась.

Она вдруг показалась Рите красавицей, и девочка ревниво подумала: «Хорошо, ее сейчас Богдан не видит».

Спать совершенно не хотелось. Рита на цыпочках подошла к подоконнику. Осторожно отвела ветку персика и спрыгнула в сад. Сердце девочки учащенно забилось: здорово!

Свежий утренний воздух остро пах морем и поспевающими яблоками. Летний зной еще не высветлил неба. Рита впервые увидела его ярко-синим, как… глаза Богдана! Солнце огромным апельсином катилось с востока, окрашивая редкие слоистые облака в золотистые тона. Гора Митридат нежилась в лиловой дымке цветущего тамариска, древняя, тусклая. Скальные вкрапления смотрелись заплатами, а редкие дома у подножия хотелось стереть ластиком – Митридат не принимал их.

Рита судорожно вздохнула и подумала, что с другой стороны, от Набережной, Митридат не смотрится таким… суровым. Наверное, из-за лестницы, ведущей к вершине. Самой длинной в мире, Рита просто уверена. Сердце заходится, пока поднимаешься наверх. Даже если отдыхаешь на террасах, любуясь каменными грифонами и выщербленными от времени круглыми вазонами.

Девочка склонилась над розовым кустом: темно-зеленые листья блестели от утренней росы. Цветы пахли пронзительно, сладко, Рита едва слышно рассмеялась. Она внезапно подумала, что никогда не забудет это утро. Жаль, его нельзя оставить для себя – на память! – как… тот же цветок одуванчика, засушенный Ритой для гербария еще в третьем классе.

Даже фотография не поможет. Она же не сохранит кружащих голову запахов. И ощущения незыблемости мира. Невероятную высоту неба над тусклой землей Керченского полуострова. Старческие морщины Митридата с проплешинами давних обвалов. И розовое цветение тамариска, как символ вечной жизни этого края.

Рита бродила по саду, мечтательно улыбаясь. Впервые этот дом и этот сад не казались ей жалкими. Она сейчас завидовала Лесе: троюродная сестра могла наблюдать подобное чудо ежедневно. Она жила здесь! Не среди каменной Москвы. И не дышала изо дня в день бензиновыми парами и пылью.

Рита сорвала яблоко с румяным бочком. Прохладное, тугое, с глянцевой кожурой. Понюхала и сладостно зажмурилась. Протерла его подолом длинной ночной рубашки. Откусила и смешно ахнула: ох, и кислое. Но все равно съела.

Рита вдруг поняла, почему встала так рано: за ней утром должен заехать Богдан. «Он сказал – к восьми. Интересно, сейчас сколько? – рассеянно подумала она. – Я даже не посмотрела на часы. Как-то все равно…»

От дома послышались голоса тети Шуры и Анатолия Федоровича Деловитые, будничные. На веранде обсуждали, что из продуктов купить на рынке, а что в магазине.

Рита швырнула яблочный огрызок в сторону. Взгляд ее стал трезвым, теперь она действительно проснулась. И бросилась к своему окну: она совсем с ума сошла! Бродить по саду с утра пораньше и набивать живот кислыми яблоками! Вместо того, чтобы продумать, как одеться!

«Сегодня самый важный день в моей жизни, – Рита раздраженно посмотрела на спящую сестру и перемахнула через подоконник. – Я должна наконец обратить на себя внимание Богдана! И отвадить его от этой дурнушки…»

* * *

Леся с любопытством наблюдала за сборами троюродной сестры. У нее никогда не было столько одежды. И никогда она не тратила столько времени на утренний туалет.

Девочка едва заметно улыбнулась: «Туалет! Я себе льщу. Натянуть шорты и старую футболку – вот все мои утренние сборы. Да, еще щеткой пару раз провести по волосам! Минут пять от силы. А Ритка уже полчаса мается. Все никак не может выбрать платье понаряднее. Третий раз переодевается. Забыла, что ли? Они ведь уборкой будут заниматься. Полы мыть, окна, мусор выносить…»

Рита вытянула из шкафа нежно-лиловый брючный костюм. Набросила блузон. Посмотрела в зеркало и озабоченно пробормотала:

– По-моему, ничего.

Леся сказала:

– Изумительный цвет. Розово-лиловый, так тамариск цветет.

– Мне идет?

– Тебе все идет.

Леся любовалась пышной волной белокурых волос, стройной высокой шейкой, удлиненными зеленовато-желтыми глазами на свежем личике и печально думала: «Какая красавица! Сегодня уж она наверняка понравится Богдану. Они целый день проведут вместе, не слепой же Даня…»

Рита перед зеркалом наносила тени. Леся встала за ее спиной и посмотрела на собственное отражение. И показалась себе жалкой. Бледная, тощая, кудряшки как у трехлетнего ребенка и абсолютно круглые глаза. Как у Дашки с Машкой. А уж одета – лучше об этом и не думать.

Леся с тяжелым вздохом отошла. Села на подоконник и сказала себе: «Смирись! Какая есть, ничего не поделаешь. Радуйся, что Богдан относится к тебе, как к сестре. И не требуй большего. Если не хочешь ночами рыдать в подушку».

Леся осторожно поправила повязку на ноге. Она вчера очень неудачно оступилась на лестнице. Не только руку потянула, но и кожу на коленях счесала. Вид у нее…

Не четырнадцатилетняя девушка! Глупая девчонка шестиклассница в лучшем случае.

Леся невольно фыркнула: она тогда днями носилась по побережью. Все крутые склоны излазила, все пещеры назубок знала. Царапины не сходили!

Она первой услышала знакомый рокот мотоцикла. Обернулась к сестре и воскликнула:

– Богдан!

– Где? – Рита оглянулась на дверь.

– Мотоцикл его, слышишь?

Рита раздраженно посмотрела на сестру и проворчала:

– Вот еще – прислушиваться я буду! Приедет и приедет!

Она бросила последний взгляд в зеркало и удовлетворенно кивнула. Встала, потянулась и пренебрежительно заметила Лесе:

– Ты хоть бы губы подкрашивала. Бледная как поганка!

Леся промолчала.

– Если своей помады нет, могу одолжить.

– Спасибо, обойдусь, – легко отозвалась Леся. – Помада меня такой, как ты, все равно не сделает.

Рита пожала плечами. Леся робко спросила:

– Хочешь в таком виде полы мыть?

– Да, а что? Предлагаешь в тряпье вырядиться?

– Нет, но… Возьми с собой шорты с футболкой, там переоденешься.

– Мои футболки стоят немногим дешевле костюма!

– Могу свою дать.

– Ты еще посоветуй половую тряпку на плечи набросить!

Леся покраснела и прошептала:

– Было бы предложено.

«Неужели я так кошмарно одета? – тоскливо подумала она. – И выгляжу, как… бледная поганка? А девчонки всегда говорили, что я хорошенькая. И мама тоже. Утешали – понятно. Что еще можно уродине сказать? Только „хорошенькая“. Дед вообще как-то заявил – мол, среди молоденьких девчонок нет некрасивых. Понятно теперь – почему…»