Карабарчик. Детство Викеши. Две повести, стр. 39

Детство Викеши

Глава первая

Восьмилетний Викеша проснулся от лёгкого потряхивания за плечо. Увидя перед собой деда, он сразу вспомнил, что тот обещал взять его с собой в волостную управу, и быстро вскочил на ноги.

— Умывайся и за стол, да не забудь лоб перекрестить, а я пойду насчёт лошади…

Маленькая подвижная фигура деда неслышно исчезла из просторной избы.

Запах свежеиспеченного хлеба наполнял опрятную избу. Возле печки хлопотала бабушка Авдотья, такая же сухонькая, как и дед. Она изредка поглядывала на внука. Викеша подошёл к рукомойнику, наклонился над деревянной шайкой и раза два плеснул водой на лицо. Перекрестившись, уселся за стол.

— А мама где? — лениво потягиваясь, спросил он.

— Коров доит, а за столом потягиваться грех, — наставительно заметила старушка.

— А тятя? — продолжал расспрашивать мальчик.

— Собирает деда в волость, — коротко ответила Авдотья и поставила перед внуком блюдце со сметаной и горячий калач.

Обжигаясь, Викеша дул на хлеб, макал его в сметану и ел с наслаждением. Когда он собрался вылазить из-за стола, бабушка поставила лопату, которой она вытаскивала хлеб из печи, и подошла к Викеше. Она погладила его шершавой рукой по мягким, как лён, волосам:

— Мать молоко несёт, попей парного.

В избу вошла молодая рослая женщина с открытым приятным лицом крестьянки. Она поставила подойник на лавку и взглянула на сына:

— Что так рано поднялся?

— Я с дедушкой в волость поеду, — разыскивая, глазами картуз, ответил Викеша.

— А отца опрашивался?

— Не-ет, вчера мне дедушка сказал, что поедем.

Викеша знал, что маленький, сухонький дед слыл грозой для домашних. Его слово было законом в семье Булыгиных. С первых дней своей сознательной жизни Викеша понял, что все в доме безропотно подчинялись старику. Боялись его и односельчане.

Несколько лет подряд Василий Иванович Булыгин — дед Викеши — был старшиной Долговской волости. Правление находилось в селе Долгое, что в семнадцати верстах от деревни Озёрной, где жили Булыгины.

Заброшенная вдали от железных дорог и промышленных центров Зауралья деревня Озёрная привольно раскинулась среди озёр и перелесков Челябинского уезда. Дальше на юг шла бескрайняя Тургайская степь. На восток, ближе к предгорьям Урала, лежали плодородные башкирские земли.

Большой крестовый дом Булыгиных, выкрашенный зелёной краской, резко выделялся на фоне серых крестьянских изб. Он, казалось, давил своей тяжестью, добротностью на захудалые постройки сельчан.

В тот день, как отправляться в волостную управу, дед долго искал в железной шкатулке какую-то бумагу и, найдя её, бережно положил в карман частобора [37].

— Ну, готов? — опросил он внука и, не дожидаясь ответа, закрестился на иконы, одновременно отдавая распоряжения снохе: — Пёстрого телёнка не выпускайте, а то опять в огород заберётся. Да собаку не забудь покормить. — Перекрестившись ещё раз, дед надел картуз и вышел на крыльцо.

Утреннее июньское солнце заливало теплом широкий двор с саманницей и амбаром. Возле дома стоял запряженный жеребец и нетерпеливо бил о землю копытом. Отец Викеши держал коня под уздцы.

— Степан, повод отпускай, когда вожжи возьму, — садясь в тарантас, крикнул дед.

— Ладно, — тряхнув стриженными под кружок волосами, коротко ответил тот.

— Садись, — кивнул старик внуку.

Мальчик проворно взобрался в тарантас, и когда дед крикнул отцу: — Отпускай! — Викеша стукнулся головой о плетёную стенку короба. Огромный жеребец вынес тарантас за ворота и помчался по деревенской улице. Перед глазами Викеши замелькали рваные плетни, крытые соломой избы, переулки и огороды. Прячась в подворотни, лаяли собаки, и одну из них, к большому удовольствию Викеши, дед огрел кнутом.

Встречные мужики торопливо сдёргивали войлочные шляпы и угрюмо сторонились к заборам. На поклоны дед отвечал лишь небрежным кивком головы.

За околицей лошадь сбавила бег и через полверсты перешла на ровную рысь.

Когда обогнули небольшое озеро, дед увидел на опушке берёзовой рощи палатки цыган. Он торопливо вытащил из кармана старшинскую бляху и повесил её на грудь.

— Я вам покажу, конокрады, как без моего согласия селиться! Я вас уважу, голубчики!

Булыгин поднялся на ноги и сильно взмахнул кнутом. Не ожидавший удара жеребец сначала потоптался на месте, а затем рванул тарантас. Дед направил коня на палатки цыган. Жеребец, всхрапывая, помчался прямо на табор. От быстрой езды полы стариковской одежды трепетали по ветру, как крылья хищной птицы, и весь он был похож на злобного коршуна.

Цыгане заметили деда поздно. Отчаянно ругаясь, он вихрем налетел на табор и начал хлестать кнутом опешивших людей. Послышались крики и визг бегущих женщин, плач детей.

Проехав по табору, дед вновь повернул коня на палатки. Сбивая копытами висящие над огнём котелки и чайники, жеребец вынес разъяренного седока к лесу. Старик бросил вожжи перепуганному Викеше, поспешно выскочил из тарантаса и, не выпуская кнута из рук, побежал к галдевшей толпе.

— Варнаки, конокрады, вон из моей волости! — затопал он ногами и, размахнувшись, стегнул кнутом рослого чернобородого цыгана. Викеша с ужасом ждал, что толпа сомнёт деда, но цыгане почему-то продолжали пятиться к палаткам. Они падали на колени, били себя в грудь и горячо просили о чём-то.

— Вон! Вон! — вновь донёсся до Викеши голос деда, и говорливая толпа цыган откатилась к лесу.

Дед вернулся к тарантасу, спрятал бляху в карман и повернул жеребца на дорогу в Долгое. Версты две ехали молча. Когда в нём улеглось волнение, он повернулся к внуку.

— Испугался, поди? — из-под нависших седых бровей глаза его смотрели с усмешкой.

— Дедушка, а за что ты цыган хлестал?

— Конокрады они, да и ребятишек таких, как ты, воруют.

— Правда? — Викеша недоверчиво посмотрел на деда.

— Раз говорю — значит, правда, — кивнул своей птичьей головкой старик и, не обращая внимания на внука, запел что-то церковное.

— Дедушка, почему они боятся тебя? Ведь их много, а ты один? А зачем ты вешал на грудь бляху? — не унимался Викеша.

Дед оборвал свое пение и, зевнув, перекрестил рот.

— Вырастешь — узнаешь.

Часа через два остановились возле волостной управы. На крыльцо вышел сторож. Увидя Булыгина, он торопливо сдернул с лысой головы заплатанный картуз.

— Василий Иванович, пожалуйте. — Он быстро сбежал по ступенькам и протянул было руку, чтобы помочь старшине вылезти из коробка, но тот сам проворно соскочил с сиденья.

— Распряги лошадь, поставь на выстойку, через час дашь сена, овсом не корми, — поднявшись на крыльцо, приказал дед и вошёл в управу.

Со скамей поднялись мужики и бабы. Хмурые, измождённые лица, суровые, недружелюбные взгляды… Поздоровавшись с писарем, дед надел свою бляху и занялся делами. Он долго перебирал какие-то бумаги, что-то отыскивал, читал и всё время ругал мужиков за какую-то недоимку. Викеша сидел рядом и тоскливо поглядывал на окна, за которыми звенели ребячьи голоса. Наконец, он не вытерпел и потихоньку выскользнул на улицу.

В тени, недалеко от палисадника, мальчишки играли в бабки. Викеша, подражая деду, заложил руки за спину и медленно подошёл к игрокам. Один из них, востроносый и худой, с весёлыми озорными глазами, был одет в домотканную рубаху и штаны, через прорехи которых виднелись голые коленки. Он расставлял бабки. Второй — краснощёкий крепыш с волосами цвета спелого овса — подбрасывал в руке налиток [38] Остальные сосредоточенно следили за «коном».

— Ты скоро, Сёмка? — второй мальчик выжидательно и спокойно посмотрел на оборвыша.