Хранитель смерти, стр. 41
20
Джозефина с трудом пришла в себя и, судорожно глотнув воздуха, проснулась; ее ночная рубашка была насквозь пропитана потом, а в груди глухо колотилось сердце. Призрачные занавески тонкой дымкой колыхались перед озаренным луной окном, а в лесу, который окружал дом Джеммы, ветви, пошумев немного, затихли. Сбросив влажное одеяло, Джозефина устремила взгляд вверх, в темноту, и ритм сердца начал замедляться, а пот — остывать на коже. Она прожила в доме Джеммы всего неделю, а дурной сон уже вернулся. Сон с выстрелами и окровавленными стенами.
«Всегда подмечай свои сны, — учила ее мама. — Они словно голоса, напоминающие об уже знакомых вещах, нашептывающие то, что ты еще не успела обдумать».
Джозефина знала, что обозначает этот сон: пора уезжать. Пришло время бежать. Она дольше, чем нужно, задержалась в доме Джеммы. Джозефина вспомнила, что у магазинчика она звонила по мобильному. Вспомнила о молодом полицейском, который тем вечером болтал с ней на парковке, и о водителе такси, что привез ее к этой дороге. Ее можно было выследить самыми разными способами, она, не заметив этого, наверняка допустила множество мелких ошибок.
Джозефина вспомнила то, что однажды сказала ей мама: «Если кто-то очень хочет отыскать тебя, ему нужно лишь дождаться, когда ты сделаешь ошибку».
А она последнее время часто ошибалась.
И вдруг ночь стала на удивление безмолвной.
Джозефина не сразу осознала, насколько тихо вокруг. Она засыпала под мерное пение сверчков, а теперь все звуки замерли, и ее окружила такая бескрайняя тишина, что шум собственного дыхания казался преувеличенно громким.
Поднявшись с кровати, Джозефина подошла к окну. Лунный свет посеребрил деревья возле дома, обрызгав сад бледным сиянием. Выглянув на улицу, она не увидела ничего настораживающего. Однако, стоя у открытого окна, Джозефина поняла, что ночь не так уж молчалива — кроме стука собственного сердца, она уловила какое-то слабое электронное пиканье. Звук идет с улицы или откуда-то из дома? Теперь Джозефина так сосредоточилась на нем, что ей показалось, будто пиканье стало интенсивней; вместе с ним усилилась и тревога.
А Джемма слышит его?
Подойдя к двери, Джозефина выглянула в темный коридор. Там звук слышался громче, настойчивей.
Она во тьме двинулась по коридору, беззвучно ступая босыми ногами по деревянному полу. С каждым шагом пиканье усиливалось. Добравшись до комнаты Джеммы, она увидела, что дверь приоткрыта. Джозефина подтолкнула ее, и та бесшумно распахнулась. В залитой лунным светом комнате она заметила источник звука — упавшую телефонную трубку. Из динамика доносился сигнал отбоя. Но взгляд Джозефины застыл не на телефоне, а на темной луже, которая черной нефтью блестела на полу. Рядом на корточках сидела какая-то фигура, которую Джозефина сперва приняла за Джемму. Но затем фигура выпрямилась в полный рост, превратившись в силуэт на фоне окна.
«Мужчина».
Джозефина испуганно втянула воздух, и голова человека резко повернулась в ее сторону. Всего один момент они смотрели друг на друга — жертва и готовящийся к нападению хищник застыли в бесконечном мгновении, и черты обоих скрадывала тьма.
Она первая двинулась с места.
Джозефина развернулась и помчалась к лестнице. Спотыкаясь, она бежала вниз по ступенькам, а за спиной у нее громыхали шаги. Тяжело приземлившись на обе ноги, она оказалась внизу. Впереди виднелась широко открытая входная дверь. Джозефина побежала к ней, споткнулась и оказалась на веранде, где тут же напоролась на разбитое стекло. Она почти не заметила боли — ее внимание было сосредоточено на расположенной впереди подъездной аллее.
И на шагах, которые нагоняли ее.
Слетев вниз по ступенькам веранды, она стремительно рванула к дороге; в теплом ночном воздухе полы ее рубашки развевались, словно крылья. Под лунным светом на открытой гравиевой дороге ее одеяние выделялось, точно белый флаг, однако Джозефина не свернула в лес, не стала, теряя время, искать укрытия под деревьями. Впереди была улица, другие дома. «Если я стану стучать в двери, — пронеслось у нее в голове, — если я закричу, кто-нибудь мне обязательно поможет». Джозефина уже не слышала шагов преследователя, она улавливала лишь стремительный, панический ритм своего дыхания и свист ночного воздуха.
А затем послышался резкий выстрел.
Сзади в ее ногу с беспощадной силой ударила пуля. Джозефина, загребая руками гравий, растянулась на дороге. Она вскочила было, но тут же, всхлипнув от боли, упала на колени: по ее икре струилась кровь, а нога отказывалась подчиняться.
«Улица, — промчалось у нее в голове. — Улица так близко».
Ее дыхание сменилось всхлипами, и Джозефина двинулась ползком. Впереди, за деревьями, виднелся фонарь, освещавший соседское крыльцо, и внимание Джозефины было сосредоточено именно на нем, а не на шорохе приближавшихся шагов, не на гравии, впивавшемся в пальцы. Жизнь зависела лишь от этого одинокого маячка, подмигивающего за ветвями деревьев, и Джозефина упрямо ползла к нему, волоча бесполезную ногу, оставляя за собой блестящий кровавый след.
Вдруг впереди, заслонив свет, метнулась какая-то тень.
Джозефина медленно подняла взгляд. Он стоял перед ней, преграждая дорогу. Его лицо — черный овал, его глаза — бездна. Он склонился над ней, и Джозефина опустила веки, ожидая выстрела, удара пули. В тиши последнего мгновения она как никогда в жизни ощущала биение собственного сердца и воздух, врывавшийся в легкие и вырывавшийся из них. Казалось, это мгновение растянулось до бесконечности, словно он хотел насладиться своей победой и продлить пытку.
Сквозь закрытые веки Джозефины начал пробиваться мерцающий свет.
Она открыла глаза. За деревьями мигал синий огонек. Передние фары какой-то машины повернули в ее сторону, и ослепительный свет со всех сторон озарил женщину, стоявшую на коленях в своей ничтожно тонкой ночной рубашке. Колеса с визгом остановились, разбрызгивая гравий. Дверь машины распахнулась, до Джозефины донеслось потрескивание полицейской рации.
— Мисс! С вами все в порядке, мисс?
Она замигала, пытаясь разглядеть говорившего с ней человека. Но голос стал стихать, свет фар померк, и удар гравия по щеке был последним ощущением падающей на землю Джозефины.
Стоя на подъездной аллее к дому Джеммы Хамертон, Фрост и Джейн глядели на следы засохшей крови, которые Джозефина оставила на гравии, отчаянно пробираясь к улице. Над головой щебетали птицы, свет летнего солнца проникал сквозь пестревшую листву, однако на этом тенистом отрезке аллеи, казалось, воцарился гнетущий холод.
Обернувшись, Джейн бросила взгляд на дом, в который они с Фростом еще не заходили. Он оказался ничем не примечательным зданием, обшитым белой вагонкой, с крытой верандой — совсем таким же, как и прочие строения, которые Риццоли видела на этой захолустной дороге. Но уже отсюда, с подъездной аллеи, она заметила зазубрины разбитого окна, отражавшие свет, — ярко блестевшие осколки как бы предупреждали: «Здесь произошло нечто ужасное. То, что тебе еще предстоит увидеть».
— Тут она впервые упала, — заметил детектив Эбботт. И указал на место, где начинался кровавый след. — Когда в нее выстрелили, она пробежала уже довольно-таки большую часть аллеи. Она упала здесь и стала ползти. Нужно быть чертовски упрямой, чтобы ползти так долго, но ей удалось добраться вон до того места. — Эбботт указал туда, где кровавый след заканчивался. — Там ее обнаружила патрульная машина.
— Как же произошло это чудо? — удивилась Джейн.
— Они приехали по вызову на девять-один-один.
— Их вызвала Джозефина? — спросил Фрост.
— Нет, мы думаем, что вызов поступил от владелицы дома, Джеммы Хамертон. Телефон находился в ее комнате. Однако звонивший так и не смог ничего сказать — трубку повесили почти сразу. Когда оператор экстренной службы попыталась перезвонить, номер оказался занят. Она выслала патрульную машину, которая приехала сюда через три минуты.