Непознанное и невероятное: энциклопедия чудесного и непознанного, стр. 43
На следующий день по телевидению сообщили, что представители властей и забастовочных комитетов пришли к обоюдному согласию, и положение в какой-то мере начало проясняться. Эта «передышка», конечно, была недолгой, но тем не менее факт остается фактом.
Я понимаю, что все это может показаться кому-то абсолютным бредом. Но тут уж ничего не поделаешь: пока экстрасенсорика не будет объяснена с научной, прежде всего, точки зрения, причем объяснена досконально, эти и другие подобные эксперименты будут считаться полной чушью и околесицей. Как и несколько лет назад, они будут восприниматься только лишь как чудо. А чудес, как известно, не бывает…
Э.Наумов: Поскольку наш «круглый стол», судя по всему, подходит уже к концу, я постараюсь быть кратким. Прежде всего на чем мне хотелось бы остановиться? Я, конечно, понимаю, что вопросы, которые я хочу затронуть, не глобальные и не масштабные. Но тем не менее они тоже очень важны. Я имею в виду сегодняшнее наше отношение к парапсихологии, а если конкретно – то к самому термину.
Полистайте сейчас газеты или журналы. В любом материале, если только речь идет о парапсихологии или экстрасенсорике, заголовки обязательно такие: парапсихология – это трюк или реальность? Действительность или фикция? Нужно раз и навсегда определить, что парапсихология – это не трюк и не фикция. А реальность. И я лично очень бы хотел, чтобы наш сегодняшний Круглый стол в силу своей такой, что ли, респектабельности был бы в этом смысле своеобразной точкой отсчета.
Так вот я предлагаю: может быть, стоит, раз уж мы всерьез Сейчас занялись парапсихологией, провести что-то вроде телемоста между, скажем, американскими парапсихологами и советскими?
Разумеется, все это должно идти под эгидой «Комсомольской правды», поскольку она первая из центральных изданий занялась этим вплотную. Центральное телевидение, я уверен, пойдет нам навстречу. А что касается американских коллег, то могу сказать следующее: идею о телемосте поддерживает астронавт Эдгар Митчелл – автор очень известной и серьезной книги «Психологические исследования», еще ряд известных американских специалистов, занимающихся вопросами парапсихологии.
О.Кармаза: Ну что же, по-моему, очень дельное предложение, и, я думаю, мы к нему еще обязательно вернемся…
ВЛАИЛЬ КАЗНАЧЕЕВ
Влаиль Петрович Казначеев – выдающийся русский ученый, наш современник, директор Института клинической и экспериментальной медицины в Новосибирске.
В.Казначеев одним из первых занялся изучением информационного обмена в природе, многое сделал в этом направлении. Я с ним лично не знаком, поэтому в своем рассказе о нем сошлюсь на его интервью, которое он дал Е.Приходько.
– Влаиль Петрович, сейчас много говорится о кризисе отечественной медицины. Сколько людей, столько и мнений о причинах этого. Интересно услышать вашу точку зрения.
– Не правильное понимание причин кроется в искажении истории. Дело в том, что к концу прошлого века культура и теология (или теософия) в России относительно европейской и американской культуры характеризовалась очень крупным Ренессансом. Фактически во всех сферах – этической, художественной, литературной, архитектурной, музыкальной, научной (гуманитарной и технической). Можно назвать целые плеяды их представителей. Если бы вы увидели Европу, скажем, с уровня спутника и могли бы окрасить научную мысль каким-то оттенком, вы бы увидели, что на континенте Европа над Россией поднимается какой-то фонтан, какой-то купол. Это было рождение в России научной и культурной мысли как планетного явления. Оно возникало на стыке между прошлыми и настоящими европейскими культурами, восточными культурами и той самобытностью, уходящей корнями к славянской древности, которая и формировала этот Ренессанс.
Так вот, этот купол в фундаментальном и прикладном смысле все больше и больше вбирал в свой фокус проблему человека, души и тела, его физического и этического, духовного здоровья.
…В России формируется общество, которое называлось «Мироведение». От слова «мир», то есть структура всей нашей жизни. Лесгафт организует в Петербурге практические лаборатории Инстатута Человека. Развивается меценатство: от, скажем, Саввы Морозова, оплатившего открытие лабораторий, до различных общественных организаций. Создается даже Бадмаевская клиника по тибетским методам лечения. Российская наука тогда вплотную подходила к обобщению, суммированию восточного и азиатского опыта, европейского и своего.
Больше того, в восьмидесятых годах шестнадцатого века при существующей ломоносовской императорской Академии была организована Российская Академия наук. Позже в Петербурге Бехтерев открывает Институт психологии. Создается Институт проблем алкоголизма. Между прочим, все это при царях! То есть к революции Россия приходила с колоссальным запасом прочности фундаментальных научных идей по проблемам человека, включая генетику, всеми потом отвергнутую. После революции очень быстро идеология, политика скатываются в дипломатию, а точнее, в обычный культурный принцип догматизма, и эти идеи человечности уничтожаются. Значит, Ренессанс сменился обратным знаком. Уничтожением науки – физическим и духовно-историческим. Ведь мы до сих пор не знаем ряда фамилий крупнейших ученых, которые просто вычеркнуты из памяти науки и только сейчас восстанавливаются. Российская наука о человеке потеряла то, что имела.
Однако в тридцатые годы, несмотря на сталинизм, проблема человека все еще живет – во многом благодаря ВИЭМу (Всесоюзный институт экспериментальной медицины), фактически Институту Человека, который, являясь институтом академическим, наработал к войне большой фундаментальный пласт по проблемам гигиены, микробиологии, биологии, по проблемам клетки, генетики, психологии, физиологии, энергетики. После начала Великой Отечественной войны институт волевым порядком превращается в медицинскую академию, которая занимается важными, но в основном лечебно-прикладными вопросами. А ВИЭМ передается в «большую академию», в чьих крупных программах проблема человека была вычеркнута. С тех пор, за исключением краткого периода оттепели, проблема человека практически исчезла в СССР. Теперь пожинаем плоды.
– С этим, конечно, и связано ваше заявление о том, что, выступив с докладом на недавней сессии Общего собрания СО АМН СССР, вы «спели свою лебединую песню». И это тогда, когда возглавляемый вами ИКЭМ вышел на новые просторы исследований, связанных с изучением необычных способностей на фоне природных аномалий, когда начаты работы под девизом «Вернуть человеку его космическое начало», когда ведутся исследования на Крайнем Севере, на Алтае, в так называемом «Пермском треугольнике»…
Когда организован телепатический мост «Новосибирск-Филадельфия»… Знать, очень весомы причины…
– Если позволите, я начну издалека. Но ведь и причины не возникают в одночасье.
…Шестидесятые годы. Хрущевская оттепель. Идут послабления в ГУЛАГах. И Сибирь, да и не только Сибирь, получает в свои научно-практические подразделения людей, которые либо открыто ссылались сюда после войны как неугодные лысенков-щине, либо многих крупных представителей культуры и науки, которые, освобождаясь из ГУЛАГов, получают право жить в городах Сибири без выезда на запад, а также в Москву, Ленинград, и концентрируются здесь. Группа шестидесятников вызывает тогда определенный крупный всплеск в научно-культурной жизни Сибири. И молодая научная поросль, в том числе я и еще ряд моих коллег, нынешних директоров институтов СО АМН СССР, попадает под этот всплеск. Мы все – шестидесятники.
К тысяча девятьсот семидесятому году из этой оттепели вырос Сибирский филиал медакадемии. Главной в нем была проблема человека. А я стал президентом этого филиала. Внезапно случается трагедия. Умер президент АМН СССР академик Владимир Дмитриевич Тимаков. Умер на заседании Совмина, где он отстаивал выход медакадемии из-под Минздрава. Я был соучастник этой идеи. Итак, Тимаков умер. Возвращается Блохин. Возникает резкое тяготение от оттепели снова к догматизму. Дело, понятно, не в Блохине, а в общем ходе событий. В тысяча девятьсот семьдесят девятом году в Новосибирск приезжает коллегия АМН ликвидировать Сибирский филиал. Ночью меня приглашают на аудиенцию и говорят: «Если не изменишь доклад, завтра мы тебя снимаем». Я доклад не изменил и докладывал так, как считал нужным. Но я понимал, что московские «патроны» будут делать свое дело. Такова застойная участь наша. Они привезли уже подготовленные решения. Но накануне я обратился к моим соседям и моим друзьям в Академгородке: к академику Трофимуку, академику Яншину, академику Аганбегяну и другим и сказал, что завтра произойдет катастрофа. На заседание мои коллеги, друзья (а они же, как академик Яншин, и мои учителя) пришли. И когда началось обсуждение доклада, то их выступления остановили намеченную расправу. Благодаря поддержке лучших представителей той самой оттепели, которая была в Сибири, филиал АМН сохранился.