Рыцари без страха, но не без упрека, стр. 12
Между тем это были не чучела гороховые, а храбрейшие рыцари королевства Коретта. Им навстречу шагали столь же знаменитые и храбрые рыцари из Сабаккио. Вот на какое-то мгновение они на середине пути сошлись друг с другом… и стройным чётким рядом вынырнули из рядов противника, не разрушив ни своего, ни чужого строя. Так они проделывали несколько раз туда и обратно, потом две колонны преобразовались в одну, и двинулась она дальше и скоро исчезла за поворотом на глазах изумлённых зрителей, оторопевших у своих окон.
На детской площадке, куда двинулись рыцари, было ещё темно. Но стоило им подойти ближе, как вся площадка озарилась светом карманных фонариков, которые висели на футбольных воротах. В то же самое время голубой баскетбольный щит отразил сноп лучей настоящей фары от мотоцикла.
– Ура свету! – дружно крикнули рыцари. – Ура Гаскону Неповторимому и его канцлерам!
На площадке колонна снова распалась на коретян и Псов-рыцарей.
– Начинается первый в нашей истории рыцарский турнир при свете карманных фонариков! – объявил Гаскон, и фонарики тут же замигали.
– А можно, мы споём свой марш? – спросил Чау-Ничау. – Мы его две недели сочиняли.
– Айда! – скомандовал канцлер Андрюшка Ант, автор марша, и громче всех затянул: – Коретта, Коретта, весёлая земля, Коретта, Коретта – счастливая семья!
Когда коретяне раз двадцать до хрипоты прокричали свой марш, Гаскон остановил их: мол, хватит, надое…
– Раз они, значит, и мы, – вмешался Вася. – У нас тоже марш придуман. Шутка ли, месяц мучались над ним. – И он тоже, как Андрюшка, громче всех грянул: – Псы-рыцари бесстрашны. Бесстрашны день и ночь. Псы-рыцари опасны. Уйди с дороги прочь!
После того как Псы-рыцари переплюнули коретян, то ееть спели свой марш раз тридцать, Гаскон объявил им, что и правда хватит, пора приступать к рыцарской ходьбе.
Первыми приступили к рыцарской ходьбе коретяне. Они искусно ходили по ломаной линии, по обязательной восьмёрке и слову «Сабаккио», которое они вытоптали на снегу. Затем их сменили Псы-рыцари, которые не менее искусно ходили по эллипсу, по обязательной восьмёрке и слову «Коретта», которое они тоже вытоптали на снегу.
Рыцарская ходьба всем понравилась, и все решили, что победили все.
– Сейчас начинаем рыцарские поединки, – объявил Гаскон. – Пусть каждый из рыцарей, хорошо подумав, выберет достойного для себя соперника.
Пока все, раздумывая, выбирали себе достойных соперников, Верблюжонов, не подумав, бросился на Колю Лаврушенко и без лишних слов треснул его мечом по голове. От удара шапка у Коли свалилась в сугроб, и довольный Верблюжонов огрел его ещё раз – Коля не успел увернуться.
– Так нечестно! – закричал Чау-Ничау, который издали случайно видел всё. – Не поединок это, а сплошное нападение! – И знаменитый Чау-Ничау во имя высшей справедливости сам напал на Верблюжонова.
В скором времени у рыцаря Вербика, так же как и на лбу рыцаря Лавра, вспыхнула синяя шишка, которая даже при тусклом свете карманных фонариков и при снопе лучей от фары мотоцикла была заметна издалека и даже светилась теперь сама, как синяя лампочка.
– Рыцарь Вербик и рыцарь Лавр, кто из вас первым нарушил рыцарскую честь? – спросил Гаскон Неповторимый суровым голосом.
Рыцарь Вербик стал тыкать мечом в Рыцаря Лавра, а тот в свою очередь в него. Рыцарь Чау-Ничау произнёс клятву честности и стал всё рассказывать, как было. Пока разбирались, кто виноват, да потом растирали снегом две шишки на двух рыцарских лбах, остальные поединки пришлось приостановить. Сначала пришлось приостановить, а потом и совсем прекратить.
Совершенно для всех неожиданно и даже внезапно на детскую площадку напали родители, вернее, одни матери. Все они стали гоняться за чучелами своими гороховыми, а никакими-такими не рыцарями.
– Ишь придумал, рыцарь он! Я тебе сейчас покажу рыцаря!
– Да кто тебе из дому разрешил убежать?
– Где поварёшка? – неслось отовсюду.
– Куриный бульон вылить! Да я тебе за куриный бульон голову оторву!
– А вам, дылдам, не стыдно? С маленькими связались.
Император вместе с канцлерами грустно и молча наблюдали за тем, как редели ряды их рыцарей, что есть сил сопротивлявшихся угону в домашний плен. И всё-таки многие рыцари успевали им на прощанье весело «бемзнуть» поварёшкой о кастрюлю. «Бемз!» – раздавалось то с одной, то с другой стороны.
– В такое тряпьё вырядиться! – неслись возмущённые возгласы. – То-то я смотрю, все мои чулки, все колготки запропастились куда-то… А сумки холщовые на куски порезаны…
Когда похищение рыцарей закончилось, император с канцлерами стали снимать с футбольных ворот карманные фонарики и сняли также с баскетбольного щита фару от мотоцикла.
На улице после этого сразу стало светло. В свои права вступил зимний день – воскресенье, когда не состоялся первый и последний рыцарский турнир при свете карманных фонариков. Тогда он и правда не состоялся, зато состоялся потом, но уже без всяких фонарей, фар и фонариков.
НЕЗАМЕТНАЯ
– Вот про меня никто ещё слова не сказал. Ни разу даже не упомянул, как будто меня и нет в нашем классе. Неделю могу не приходить в школу, и никто не заметит. А когда приду, опять не заметит никто и не удивится, что я пришла. «Люся Ботикова пришла!» Никто так не закричит. Иногда мне это обидно, а иногда нет. Теперь я привыкла к этому. Ну что делать, раз я такая незаметная. Не буду же я нарочно всем лезть на глаза: это я, я, смотрите! Не буду. Может, я пока незаметная. А когда вырасту, стану заметной, хотя бы по росту. По росту вон сколько заметных есть!
На переменках я всегда хожу с Натой и Томой. Они разговаривают между собой, а я слушаю. Я всегда слушаю и молчу, потому что боюсь сказать не то. Я ведь глупая. Мама мне тоже так говорит: «Глупая ты моя, глупая!» Когда мама так про меня говорит, я не обижаюсь. Но когда так говорят другие…
Глупой и ПРОСТОДУРОЙ меня всё время зовёт Егозихин. Он всегда цепляется ко мне, ставит подножки, дёргает за косы. Мне это очень неприятно. Я же к нему не лезу, а он тогда чего?! Я ненавижу, когда ко мне пристают и лезут. Мне лучше одной быть.
Я люблю быть одна. Тогда я и весёлая становлюсь, и даже совсем не тихая. Я становлюсь сама собой. Могу петь и танцевать. А при всех мне петь не хочется и не хочется танцевать. Напоказ я не люблю. И ещё один человек напоказ не любит. Все его хорошо знают. Может быть, я бы хотела с ним подружиться, но он не замечает меня. Я незаметная.
Иногда я думаю про Егозихина: может, он хочет сделать меня заметной? Хочет, чтобы я при всех закричала: «Егозихин, ты чего ко мне пристаёшь?» Чтобы все увидели, что он ко мне пристаёт, и тоже бы меня заметили. И потом сами стали бы ко мне приставать. Но я никогда не закричу. Мне просто стыдно. Мне даже громко говорить и то стыдно. Мне вообще говорить стыдно: я так мало знаю.
Раз я такая, то друзей у меня ни одного как раз и нет. Только папа и мама. Я им всё рассказываю, но только про одно весёлое и хорошее. А про грустное думаю сама. Когда мне становится грустно, я начинаю читать свои любимые книжки: «Золотой ключик» и «Маленький принц».
Все свои любимые книжки я читала много-много раз. Даже знаю их наизусть. И всё равно я могу читать их без конца. Я могу читать их с середины. Когда я читаю свои любимые книжки, мне становится хорошо. Я превращаюсь в своих любимых героев, и никто-никто не может меня позвать и вернуть. Разве только мама, разве только папа, разве только… один человек, про которого никто никогда не узнает. Я его очень уважаю. И хотела бы стать для него заметной, но он вообще мало с кем разговаривает, только смотрит всё время в окошко и молчит.