Тайная война против Советской России, стр. 67
Вышинский. Что вы решили?
Радек. Первый ход — это было идти в ЦК партии, сделать заявление, назвать всех лиц. Я на это не пошел. Не я пошел в ГПУ, а за мной пришло ГПУ.
Вышинский. Ответ красноречивый!
Радек. Ответ грустный.
В последнем слове Радек рисовал себя как человека, раздираемого сомнениями, непрестанно колеблющегося между преданностью советской власти и верностью оппозиции, к которой он принадлежал с первых дней революции. По его словам, он был убежден, что советский строй ни в коем случае не может выдержать враждебное давление извне. «Я расходился с партией по главному вопросу, — говорил Радек, — по вопросу о продолжении борьбы за пятилетний план… Троцкий воспользовался моим смятением». По рассказу Радека, шаг за шагом он был втянут в самое сердце заговора. А потом ему стали известны связи с иностранной военной разведкой и, под конец, переговоры Троцкого с Альфредом Розенбергом и Рудольфом Гессом. «Троцкий, — сказал Радек, — поставил нас перед фактом своего сговора».
Объясняя, как он пришел к решению признать свою виновность и подтвердить все, что ему было известно о фактической стороне заговора, Радек говорил суду:
Когда я очутился в Наркомвнуделе, то руководитель следствия… мне сказал: «Вы же не маленький ребенок. Вот вам 15 показаний против вас, вы не можете выкрутиться и, как разумный человек, не можете ставить себе эту цель…»
В течение двух с половиной месяцев я мучил следователя. Если здесь ставился вопрос, мучили ли нас во время следствия, то я должен сказать, что не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу. В течение двух с половиной месяцев я заставлял следователя допросами меня, противопоставлением мне показаний других обвиняемых раскрыть мне всю картину, чтобы я видел, кто признался, кто не признался, кто что раскрыл…
И однажды руководитель следствия пришел ко мне и сказал: «Вы уже — последний. Зачем же вы теряете время и медлите, не говорите того, что можете показать?» И я сказал: «Да, я завтра начну давать вам показания».
Приговор был вынесен 30 января 1937 г. Все подсудимые были признаны виновными в том, что они «в целях ускорения военного нападения на Советский Союз, содействия иностранным агрессорам в захвате территорий Советского Союза, свержения советской власти, восстановления капитализма и власти буржуазии руководили изменнической, диверсионно-вредительской, шпионской и террористической деятельностью».
Военная Коллегия Верховного Суда приговорила Пятакова, Муралова, Шестова и десять других подсудимых к расстрелу. Радек, Сокольников и двое второстепенных участников заговора были приговорены к лишению свободы на продолжительные сроки.
Подводя итоги в своей речи 28 января 1937 г., государственный обвинитель Вышинский сказал:
Люди, связавшиеся с иностранными — германской и японской — разведками под руководством Троцкого и Пятакова, своей шпионской работой стремились достичь результатов, которые должны были самым тягчайшим образом сказаться на интересах не только нашего государства, но и на интересах целого ряда государств, вместе с нами желающих мира, борющихся вместе с нами за мир. Мы в высокой степени заинтересованы в том, чтобы в каждой стране, желающей мира и борющейся за мир, самыми решительными мерами их правительств были прекращены всякие попытки преступной шпионской, диверсионной, террористической деятельности, которая организуется врагами мира, врагами демократии, темными фашистскими силами, подготовляющими войну, собирающимися взорвать дело мира и, следовательно, дело всего передового, всего прогрессивного человечества.
Слова Вышинского не получили широкого распространения за пределами Советской России, но их слышали и хорошо запомнили некоторые дипломаты и журналисты.
На американского посла в Москве Джозефа Э. Дэвиса процесс произвел глубокое впечатление. Дэвис ежедневно присутствовал в зале суда и при помощи переводчика внимательно следил за ходом процесса. Бывший адвокат, Дэвис сообщал, что прокурор Вышинский, которого антисоветская пропаганда изображала «жестоким инквизитором», по его мнению, «очень похож на Гомера Каммингса [78] — такой же спокойный, бесстрастный, рассудительный, искусный и мудрый. Как юрист, я был глубоко удовлетворен и восхищен тем, как он вел это дело».
В секретной депеше на имя государственного секретаря Корделла Хэлла от 17 февраля 1937 г. посол Дэвис сообщал, что почти все иностранные дипломаты в Москве разделяют его мнение о справедливости вынесенного по делу приговора. Он писал в этой депеше:
Я беседовал чуть ли не со всеми членами здешнего дипломатического корпуса, и все они, за одним только исключением, держатся мнения, что на процессе было с очевидностью установлено существование политического сообщества и заговора, поставившего себе целью свержение правительства.
Но это обстоятельство не стало известным широкой публике. Могущественные силы усиленно хлопотали, стараясь скрыть правду о «пятой колонне» в Советской России. 11 марта 1937 г. посол Дэвис записал в свой московский дневник:
Другой дипломат, посланник…, в разговоре со мной вчера очень удачно охарактеризовал положение. Говоря о процессе, он сказал, что подсудимые, вне всякого сомнения, были виновны; те из нас, кто присутствовал на процессе, по существу согласны с этим; но внешний мир, судя по газетным сообщениям, склонен думать, что процесс был инсценировкой (только фасадом, как он выразился); и хотя он знает, что это не так, пожалуй, лучше, чтобы внешний мир думал, что это так. [79]
3. Планы майского выступления
Заговор еще далеко не был разгромлен. Подобно Пятакову, Радек также умолчал о некоторых важных обстоятельствах, несмотря на кажущуюся откровенность его показаний. Правда, на второй день процесса Радек чуть не проболтался. Его подвел собственный несдержанный язык. Стараясь уклониться от ответа на один из настойчивых вопросов Вышинского, он упомянул имя Тухачевского. «Виталий Путна, — сказал Радек, — приходил ко мне с просьбой от Тухачевского», — и тотчас же быстро заговорил о другом, не упоминая больше произнесенного имени.
На следующий день Вышинский огласил часть показаний Радека на предыдущем заседании. «Я хочу знать, в какой связи вы назвали имя Тухачевского», — обратился он к Радеку,
Короткая пауза, затем последовал гладкий, без запинки, ответ. Тухачевскому, по словам Радека, нужны были «некоторые правительственные материалы», которые Радек хранил в редакции «Известий». «Тухачевский не имел, конечно, никакого понятия о моей роли… — добавил Радек. — Я знаю, что Тухачевский относится к партии и правительству с беззаветной преданностью!»
Это все, что говорилось о Тухачевском на процессе. Но оставшиеся на свободе заговорщики пришли к убеждению, что всякая дальнейшая отсрочка была бы для них равносильна самоубийству.
Крестинский, Розенгольц, Тухачевский и Гамарник устроили ряд экстренных тайных совещаний. Тухачевский начал назначать офицеров в специальные «команды», каждая из которых имела свои особые задачи на случай выступления.
К концу марта 1937 г. подготовка военного переворота вступила в заключительную стадию. На совещании с Крестинским и Розенгольцем, на квартире последнего, Тухачевский заявил, что военная группа будет в полной готовности через шесть недель. Выступление можно назначить на первые числа мая, во всяком случае оно должно состояться не позже 15-го. В военной группе, сказал он, обсуждается «ряд вариантов» переворота.
«Один из этих вариантов, — показывал на суде Розенгольц, — на который Тухачевский наиболее сильно рассчитывал, — это возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире, под каким-нибудь предлогом проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства». Одновременно Гамарник со своими отрядами должен был захватить здание Народного комиссариата внутренних дел.
78
Каммингс был при Рузвельте министром юстиции (с 1933 по 1939 г.).
79
Троцкисты и их сообщники ответили на московские процессы бешеной пропагандой В Соединенных Штатах их заявления и статьи печатались в «Форейн аффэрс куортерли», «Ридерс дайджест», «Сатердэй ивнинг пост», «Америкэн меркюри», «Нью-Йорк таймс» и в ряде других популярных газет и журналов. Среди друзей, сторонников и почитателей Троцкого, высказывания которых широко распространялись американской печатью и радио, можно назвать следующих: Макса Истмена, бывшего американского представители и официального переводчика Троцкого; Александра Бармина, ренегата, служившего некоторое время в Народном комиссариате по иностранным делам; Альберта Гольдмана, юрисконсульта Троцкого, осужденного в 1941 г. Федеральным судом за участие в преступном заговоре против вооруженных сил Соединенных Штатов; «генерала» Кривицкого, русского авантюриста, разыгрывавшего из себя бывшего видного работника ОГПУ и впоследствии покончившего с собой, причем в оставленной записке он назвал свое самоубийство искуплением за совершенные им «великие грехи»; Исаака Дон Левина, ветерана антисоветской пропаганды и автора сенсационных статей в херстовской прессе; Вильяма Генри Чемберлина, тоже автора херстовских сенсаций печатавшего статьи о московских процессах в токийском пропагандистском органе «Контемпорери Джапан». (Примеч. авторов)