Клянусь, это любовь была..., стр. 45
И не будет мне прощения никогда.
ВЕСНА
Это удивительное время, когда кругом еще снег, но почему-то воздух наполнен весной… Это удивительное состояние легкого опьянения, это ничем не объяснимое ожидание чего-то невиданного, неиспытанного. Ожидание, которое наполняет душу то грустью, то откуда-то взявшейся радостью, то непонятной тревогой… Эта странная печаль, которая идет за тобой по пятам, это необыкновенное ощущение молодости, которое подталкивает совершать новые и новые глупости. Этот предательский внутренний голос, который все время шепчет, что ты уже не тот и тебя никто не поймет и никто не простит…
— Как дела, что нового? — спросила она, как обычно, а я уже был задет. Она опоздала на полчаса и выглядела очень хорошо. Мы с ней не встречались уже больше месяца. Больше месяца она жила без меня и, судя по ее настроению, жила не так уж плохо. А сейчас взяла и опоздала, как будто ничего особенно не произошло. Ничего.
— Весна… — сказал я и понял, что сегодня, сейчас должен ей сказать все. Все, что я собирался ей сказать. Иначе…
— Не может быть, — засмеялась она, и я снова поймал себя на том, что не хочу, что боюсь…
— Может-может, — сказал я мрачно.
— Ну и что? — насторожилась она.
— Ничего… Пошли, прогуляемся.
— Пошли, — сказала она. — Ты что надулся так?
— Я?
— Ну и опоздала я, и что из этого?
— А я разве что-то сказал? Все нормально, все прекрасно, лучше и не может быть!
— На тебя плохо действует весна, — вновь засмеялась она.
— Да-да, весна. Именно она, — согласился я. — У меня все в голове перепуталось, все смешалось. Я решил…
Мы с большой улицы свернули на какую-то узкую, тихую и аккуратную улочку, где совсем не было людей. Начались сумерки, и, как будто воюя с весной, с неба посыпались миллионы маленьких пушистых снежинок.
— Снег идет, — сказала она с явной досадой в голосе, — а днем так пахло весной…
— Да, тогда было здорово, — согласился я.
— И что ты решил? — Она не смотрела в мою сторону, и я с ужасом подумал, что она знает, догадывается, что я ей сейчас скажу.
— Ты знаешь эту улицу?
— Ну?
За эти последние десять-пятнадцать дней я, наверное, сотни раз представлял себе, как я ей все скажу. Я так тщательно выбирал слова, интонацию… У меня то получалось очень резко, то слишком жалостно. Я сочинил вопросы и вместо нее отвечал на них. Но почему-то в глубине души я надеялся, что она не захочет так глупо и просто…
— Мы пойдем до конца улицы и расстанемся. Ты пойдешь домой, я вернусь к себе на работу, и мы больше не встретимся. Никогда! Так будет лучше.
Она молчала, мы шли по тихой узкой улице, где уже было совсем темно.
— Понимаешь, мне все это, ну вот это все — наши встречи, свидания… эта наша история с тобой, короче… Все это было хорошо, все это было прекрасно. Ты меня слышишь?
— Слышу, — она смотрела куда-то в сторону.
— Ну вот, пора с этим завязать. Чем быстрее, тем больше нам удастся сохранить из того, что было между нами… Я… я ведь ничего нового не сказал, ты сама понимаешь… Мы изменились. Все хорошее у нас уже… Иначе ты…
— Что я?
— Ты бы не придумывала все новые и новые предлоги, чтобы избегать меня, я же столько раз…
Это не так, я же сказала, что у меня сейчас очень мало времени, я ничего не успеваю. В конце концов, ты сам говорил…
— Я же тебя знаю, я тебя очень хорошо знаю, как, впрочем, и ты меня… Когда ты чего-то действительно хочешь, ты всегда находишь время и способ, чтобы добиться своего. Скажи, что я не прав…
— Ты не прав, но это не имеет большого значения. Ты ведь уже все решил!
— Я ничего не решил. Но, в конце концов, все имеет свое начало и свой конец; эта весна тоже когда-нибудь закончится.
— Она еще не началась!
Мы стояли уже в конце улицы, впереди нас ждал другой мир: другая улица, большая и шумная, со сверкающими от света и снега магазинами.
Я повернулся и посмотрел в ее глаза, ее милые, красивые, восхитительные глаза. И тут я струсил. Я понял, что она сейчас уйдет и действительно больше никогда мы не встретимся. Даже если я…
— Я что-то не так понимаю? — задал я идиотский вопрос.
— Так, все именно так, — вздохнула она. — Но мы ведь останемся друзьями, не правда ли?
— Да, конечно, — соврал я, — очень хорошими друзьями.
Она ушла, а я зашагал в обратном направлении, каждой частицей, каждой нервной клеткой своего тела чувствуя, как она уходит дальше и дальше. Уходит от меня часть моей жизни, может быть, самая замечательная часть… Уходит навсегда. И ни одна последующая весна, сколь она ни была бы чудесной, не вернет мне ее.
Я повернулся и посмотрел ей вслед. Ее уже не было видно. Я только увидел свое тусклое отражение в витрине ближайшего магазина. Мне вдруг стало так себя жалко.
— Вам плохо? — я повернулся. Сзади стояла женщина лет тридцати.
— Отвратительно, — признался я.
— Может быть… — начала она.
— Нет, не беспокойтесь, — перебил я ее. — Я не умру от этого. Я даже не повешусь. Скоро, очень скоро, я приду в себя, и мне не будет так больно. В конце концов, это со мной не в первый раз… Это весна, понимаете, весна. Она так неожиданно, так внезапно подкралась… Но я сильный. Я еще сильный. Я смогу выстоять. И я один должен с этим справиться. Никто мне не поможет. Я один должен идти по предназначенному пути. Один. Может быть, мне сейчас так больно, потому что тогда было так хорошо? Наверное, так и есть. Мы должны были расстаться. Когда-то это должно было случиться. И случилось… Такова жизнь. Что? Нет, я не пьян, хотя было бы лучше… Это весна, понимаете, весна. Это она заставляет жечь мосты, а потом обижаться на себя и на весь мир, как маленький ребенок. Ребенок, который сломал свою любимую игрушку. Это весна, но она пройдет. Все проходит — и страдания, и молодость, и любовь… Все проходит.
ОДИНОЧЕСТВО
Я сидел в темной комнате и не знал, что делать. Жизнь остановилась. Так прошел час, другой. Я включил свет и нашел свою записную книжку. Вначале никто не подходил к телефону. Потом она подняла трубку.
— Здравствуй, — сказал я.
— Ты, — она усмехнулась. — Какими судьбами?
— Просто решил позвонить. Ты не рада?
— Ты мне не звонил уже три года!
— Ну и что? А теперь взял и позвонил. Секунд десять мы молчали. Потом она спросила:
— Что-то случилось? Тебе плохо?
— Все отлично, — соврал я. — Просто решил тебе позвонить. Мы же друзья, и очень хорошие. Или нет?
— Да, конечно, — она снова засмеялась. — Мы друзья, и я тебя очень хорошо знаю.
— Ну вот видишь, — прервал я ее. — Что ты делаешь сегодня вечером? Приглашаю в гости. Ты, кажется, у меня не была уже лет пять?
— Да нет, дорогой, ты забыл. Я была у тебя пару лет назад. Мне было интересно, как ты живешь, чем ты занимаешься. Вот я и зашла к тебе без звонка.
— Знаешь, я ничего не помню.
— Конечно, ты был занят другим, вернее, другой. Как зовут эту девушку, ту, которая…
— Она ушла от меня.
— Как ушла? Я думала, что на этот раз…
— Да нет. Она ушла. Жизнь такая запутанная штука. Никогда не поймешь… Но хватит об этом. Так ты приедешь?
— Как ты не прав, ты ужасно не прав! Что ты такое сделал, чтобы… Почему она от тебя ушла?
— Долго объяснять.
— Глупый, она же тебя любила! Боже мой, какая она была красивая! Как она на тебя смотрела! Другой бы на твоем месте…
Я повесил трубку.
ХУДОЖНИК
Осень. Один из последних, теплых солнечных дней. Воскресенье. Небольшая площадь, переполненная людьми. Сверкающие машины, сверкающие витрины магазинов, сверкающие наряды женщин. Все куда-то идут, куда-то спешат. Площадь наполнена звуками машин, голосами прохожих, криками и галдежем детей.
День обещал быть прекрасным. Художник разместился так, чтобы можно было наслаждаться шумным видом площади и оставаться одновременно в зоне видимости посетителей дорогого престижного ресторана. На этот раз у него с собой была одна-единственная картина. Неделю назад в порыве пьяной ярости он большим металлическим ножом, который всегда носил с собой, искромсал все свои картины. На эту, последнюю, не поднялась рука. Она была не только его самой удачной работой, но и памятью — памятью о женщине, которую он когда-то любил.