Девочка в бурном море. Часть 2. Домой!, стр. 4

Шотландский офицер, сидевший напротив Антошки, протянул смущенной Елизавете Карповне ложечку.

— Остальные пять ложечек перековали на снаряды против Гитлера, миссис, — улыбнулся он.

— Нет, — возразила рыжая дама, — в этом ресторане всегда подавали на серебре, а сейчас оно спрятано до лучших времен. Непатриотично пользоваться серебряными ложками, когда мы ходим без чулок.

Шотландец пододвинул Антошке розетку.

— Я отказываюсь от своей порции в вашу пользу, мисс.

— Я тоже, — сказал англичанин.

— Но прежде я возьму наши порции. — Господин очень аккуратно отобрал с розетки ровно одну треть сахара.

Антошка решила, что оставаться в этом случае глухонемой нельзя. Необходимо поблагодарить.

— Сенк ю вери матч! — произнесла она тихо.

— Мисс — иностранка? — спросил шотландец.

— Да, мы из Советского Союза, — ответила за обеих Елизавета Карповна.

— О, — воскликнула рыжая дама, — вы из самой Москвы?!

— Мы возвращаемся в Москву, — любезно пояснила Елизавета Карповна.

— Русские изумляют мир, — сказал шотландский офицер. — Поздравляю вас.

— Да, да, — подхватил английский офицер. — Я только что слушал английское радио. Грандиозная победа на Ленинградском фронте. Стальное кольцо фашистов сломлено. Русские взяли в плен больше тысячи гитлеровских солдат и офицеров, уничтожили около ста тысяч солдат, тысячи танков, орудий, освободили тысячи населенных пунктов. Грандиозно!

— Спасибо за добрые вести, — просияла Елизавета Карповна.

— А вы не слышали, второй фронт еще не открыли? — выпалила против своей воли Антошка.

Шотландец развел руками.

— Пока мы не имеем команды высаживаться в Европе.

— Какое милое, непосредственное дитя, — заметила дама, и Антошка не поняла, был ли это упрек в ее адрес или действительно эта рыжеволосая женщина находит ее милой.

Шотландец извинился, что спешит, расплатился первый и ушел.

У лифта Елизавета Карповна с Антошкой снова встретились с шотландским офицером. Было видно, что он ждал их.

— Разрешите, мисс, преподнести вам маленький сувенир на память о Шотландии. — Офицер протянул Антошке костяную коробочку, на крышке которой был прикреплен серебряный цветок репейника. — Этот цветок приносит счастье. Пусть он будет вашим амулетом.

Антошка вопросительно посмотрела на мать.

— Миссис, разрешите вашей дочери принять сувенир. Это национальный цветок Шотландии. По преданию, он спас нашу страну от нашествия врагов. Сейчас ваш народ спасает весь мир. Передайте привет нашим боевым товарищам. Мы с нетерпением ждем приказа об открытии второго фронта.

Офицер откозырял и исчез.

Антошка приложила палец к губам.

— Мамочка, не ругай. О втором фронте больше ни гугу. Завтра в Лондоне буду глухонемой, а послезавтра в Москве наговорюсь вволю. Уфф!..

Елизавета Карповна в вестибюле отеля купила большую пачку газет. Расположившись в номере на кровати, она что-то искала на густых газетных колонках. И Антошка поняла: мама, как всегда, ищет папину фамилию в сводках Совинформбюро. Все советские люди искали тогда в газетах фамилии близких.

СЛЕДЫ ВОЙНЫ

Вечерним поездом выехали в Лондон.

В вагоне было душно и тесно. Под потолком помигивала синяя лампочка, и от этого света люди выглядели болезненно-бледными. Большинство пассажиров — военные в разномастных шинелях: французских, польских, датских. Слышалась разноязычная речь. Мать и дочь почувствовали себя вдруг очень одинокими среди этих иностранных офицеров разбитых гитлеровцами армий.

Почти все правительства оккупированных Германией стран перекочевали в Англию. Здесь собрались все короли Европы — норвежский, югославский и греческий, датская и голландская королевы. Только шведский король избежал этой участи и пребывал у себя в нейтральной стране.

Сидевшие напротив английский и польский лейтенанты разговаривали о войне, о втором фронте. Антошка отлично понимала плохо говорившего по-английски поляка и с трудом улавливала смысл быстрой речи англичанина.

— Мы не позволим русским вторгнуться в Польшу, — говорил англичанин, — мы придем туда первыми.

— А по-моему, Польша должна быть для поляков, — возражал собеседник. — Мы готовы хоть сегодня высадиться в Европе и идти с боями в нашу страну, дайте только команду. Надоело бездельничать, страшно слушать, что творят гитлеровцы в родной Польше.

В спор вовлекалось все больше участников. И главное, что волновало солдат и офицеров во французской, польской, норвежской, голландской и других униформах, солдат, потерявших родину, — это второй фронт. «Вы, англичане, бережете только себя, думаете о себе, — упрекал английского подполковника французский офицер с авиационными петлицами на вороте мундира. — Вся гитлеровская военная машина обрушилась на русских. Ударьте по немцам с Британских островов, высадитесь в Европе — это оттянет с русского фронта десятки германских дивизий, это облегчит положение русских, приблизит победу. Мы готовы к бою, но вы связываете нас по рукам и ногам». «Немцы не выдержат долго борьбы на два фронта», — горячо подтверждал польский офицер. «Это дело высокой политики», — защищался англичанин.

Мать и дочь не вмешивались в разговор. Они сидели, прижавшись друг к другу, и, делая вид, что дремлют, вслушивались в разговор, постигая вновь и вновь великий смысл слова «Родина», счастье жить на родной, свободной от врагов земле.

Утром поезд прибыл в Лондон, и поток людей вынес их на привокзальную площадь, к длинной очереди на такси.

И вот впервые Елизавета Карповна и Антошка увидели страшную картину разрушения.

Такси тащилось в потоке машин по широкой улице. По обеим сторонам ни одного, буквально ни одного уцелевшего дома. Черные коробки сгоревших зданий, груды кирпича, глыбы вздыбленного бетона, ощетинившегося арматурными прутьями, скрюченные железные балки, решетки, куски лестниц с мраморными ступенями и сугробами пыли на них. В проеме окна ветер трепал, как черное знамя, полотнище темной портьеры.

За всем этим хаосом искореженного железа и битого камня мерещились люди. По этой лестнице бегали дети… В этом окне по вечерам горел свет… В этом дворе, наверно, стояли песочницы… Здесь, конечно, была школа, — на стене уцелел кусок выцветшей географической карты.

Пожилой шофер в форменной поношенной куртке долго ехал молча, потом спросил:

— Миссис приехала из Швеции? (Он заметил на чемоданах шведские наклейки.)

— Да, — ответила Елизавета Карповна.

— Ну, полюбуйтесь на новый порядок в Европе. Вам все это незнакомо, — кивнул он головой на развалины и бесстрастным голосом гида стал рассказывать, как осенью сорокового года в течение двух месяцев гитлеровцы методично, с десяти вечера до семи утра бомбили британскую столицу, улицу за улицей, дом за домом. Налетало по триста — пятьсот самолетов за ночь. Каждую ночь бомбили какой-нибудь один район. К утру прилетали немецкие разведчики и проверяли работу бомбардировщиков, фиксировали уцелевшие дома, которые новая волна бомбардировщиков сносила с лица земли. — А у нас на весь Лондон бывало пять — восемь истребителей, да в каждом районе по нескольку зенитных пушечек. Не подготовились наши власти, и немец хозяйничал как хотел. Фашисты рассчитывали поставить на колени англичан, думали, народ не выдержит этого ада.

— Наверно, много людей погибло? — тихо спросила Елизавета Карповна.

— Посчитайте: больше миллиона домов и коттеджей в Лондоне было уничтожено и основательно повреждено. Из-под развалин извлекли пятьдесят тысяч трупов. Раненых не считали… Бомбоубежищ не строили. Люди прятались в метро, но разве весь Лондон под землю засунешь?

Антошка сжалась.

Шофер продолжал:

— Последний массированный удар по Лондону был в мае сорок первого года, а как только Гитлер напал на Россию, страшные бомбежки, слава богу, прекратились. Немцы стали сбрасывать бомбы на русские города. Два года, а не два месяца бомбят. Вам, шведам, не понять этого. Если бы русские не выдержали натиска, мы бы с вами сейчас сидели где-нибудь в концлагере.