Где ты, маленький "Птиль", стр. 34

— Палиф, — сказала Пилли, — вы хорошо ведь относитесь к геллам?

— Да, вполне. Я бы даже хотел стать геллом, — улыбнулся он.

— Даже при наличии машины? — спросила она.

— Нет, — сказал он, — сначала разобравшись с ней.

— Уль Владимир, — сказал Орик, — считает, что машина обязательно в квистории, дверь в помещение, где она стоит, — обязательно невидима, а потому — в кабинете квистора, может быть даже — это сейф.

— Это лишь мое предположение, — сказал папа.

— Неплохое, — сказал Палиф. — А чем бы я мог помочь? Папа достал из кармана куртки сигнализатор «Птиля», передал его Палифу и сказал:

— Я пока отключил его. Простите нас, этот аппарат сообщает нам, не делается ли чего плохого с нашим космолетом, пока он стоит внутри корабля Карпия. Мы с сыном были сегодня на нашем «Птиле» и, летя обратно, проделали один эксперимент. Для нас, землян, все это связано с птицами, и я прошу прощения за включение птиц в эту тему, так как вы — птицы.

— Не ожидал, — сказал Палиф. Все, кроме моро, рассмеялись.

— Особенно, геллы, — продолжал папа. — Я исходил из посылки, что за многие века развития некоторые различия, скажем так, в химии тела политоров и геллов закрепились.

— Вполне допустимо, — сказал Палиф.

— Может быть, этим и объясняется разница реакций политоров и геллов на биополе машины.

— Вот именно, — сказал Палиф. — Разница некоторых желез.

— Еще находясь сегодня на «Птиле», я включил на нем наш поток биополя, правда, потом частично перекрытого, к счастью, стенками корабля Карпия. Когда мы быстро летим над Землей в воздушном пространстве, мы включаем этот мощный поток биополя, и птицы, чувствуя его, «сходят с курса» корабля, а раньше они часто гибли. Так вот, на этом сигнализаторе есть шкала, регистрирующая силу потока биополя. Мы с Митей включили его, отлетая на машине от Карпия; он показал небольшую дозу, и, пока мы отлетали, доза эта упала до ноля, а когда приблизились к Тарнфилу, летели по нему и подлетели метров на сто к квистории, стрелка шкалы была на максимуме, на пределе. Наше «поле» — для птиц, и у вашей машины «поле» — тоже в расчете на птиц… геллов…

— И не есть ли это доказательство, что машина в квистории? — спросил Палиф. — Хм, хотя теперь я почти в этом уверен, — добавил он. — Не знаю, что мне мешает сказать просто «да», может быть, сознание того, что геллы — давно не птицы, что наши птицы, возможно, биологически очень несхожи с вашими или несколько несхожи. Может быть, есть разница какая-то в типах наших аппаратур… Но тогда на что же в квистории реагирует эта ваша «штучка», если в этом здании только политоры и, кроме предполагаемой машины, нет миллиона маленьких птичек галли, чтобы был такой эффект?

— А что, — сказал папа, — если политоры иные, чем геллы… но все же — птицы для нашей «штучки»? Трэг, — сказал он. — Клуб технициума далеко от квистории?

— Хорошая мысль, — сказал Палиф, — если моя догадка верна.

— На другом конце города, далеко, — сказал Трэг.

— Отлично.

— Наша штучка не очень чувствительна, скоро мы увидели на ней ноль, когда отлетели от космодрома. И полную реакцию — возле квистории. В квистории тьма политоров, и если это реакция на них, как все же на птиц, это можно проверить сегодня в клубе, где не будет геллов. — Толково, — сказал Палиф.

— Когда я слушаю этого мальчика и его папу, я иногда думаю о тех, верующих в Чистый Разум, которые говорят, что когда-нибудь он пришлет нам своего гонца, чтобы избавить нас от раздоров, — и Пилли добавила: — Обожаю высокие идеи и высокие слова!

— Захватите с собой эту штучку, ладно? — сказал Трэг.

— Она всегда со мной, — сказал папа, а Палиф добавил:

— Вы меня взволновали.

Закончился обед. Орик спросил у папы, можно ли, сохраняя огромную предосторожность, сделать так, чтобы этой ночью моро переночевали у нас или ему забрать их к себе?

— У нас это абсолютно удобно, — сказал папа.

— Пусть они отдохнут сейчас, — сказал Орик и добавил моро, что если они устали, то могут отдохнуть, и показал им на третий этаж. Поклонившись, оба моро вышли.

Ушли Палиф и Трэг, долго благодаря Пилли за обед.

— Мы, я надеюсь, увидимся? — сказал мне и папе Палиф. — Я был рад узнать вас.

Мы сказали, что тоже очень рады.

— В семь вечера я залечу за вами, — сказал нам Трэг. Когда они ушли, Орик снова набрал какой-то номер.

— Уль Ки-ол? — сказал он. — Долгой жизни. Это ваш ученик, Орик. Я слышал, что вас собираются попросить выделить несколько учеников для показательных выступлений в клубе технициума. Да? Я-то не могу. А земляне очень хотели посмотреть. Благодарю вас. Кого вы пошлете, чтобы это было сильным впечатлением? Отлично. Кланяюсь вам.

Вечером Трэг залетел за нами, и мы отправились в их клуб. Орик улетел в квисторию; он сказал, что моро пусть спят, Пилли тоже останется.

— Почему-у? — спросил я.

Пилли раз десять повторила одну и ту же фразу, но перевода я не слышал, наверное, «плеер» «думал», наконец все стало ясно — он «искал» аналогию и нашел: «Любопытному на днях прищемили нос в дверях». Н-да, это был класс!

Мы с папой и Трэгом полетели на другой конец Тарнфила; волнуясь, я подумал, что скоро мы будем в клубе, не так уж удобно мне будет говорить с Латором, если он позвонит, и тут — хвала небу! — он и позвонил. Он радостно прокричал, что все в порядке, он привез нам целебных корней.

— А птичка-то как?! — заорал я, хотя и так все было ясно.

— Ой, она улетела. Быстро-быстро. Не поймал!

— Ну, ладно, — сказал я, смеясь. — А за корни — огромное спасибо, не знаю, как сегодня, но вскоре повидаемся, да?

— Да, — сказал Латор. — Я, мы были бы рады.

Во время этого разговора (я видел) папа был напряжен дико, даже когда, улыбаясь, понял, что все в порядке. Свободной от руля рукой он обнял меня, лицо его светилось.

— Молодец, Митька, «молоток»! Ну, будем надеяться!

Все в голове и в душе у меня перекрутилось, какие-то разные клочкообразные мысли запрыгали, заметались в моей голове, в том числе и такая: а будет ли в клубе та девуля, которая хотела со мной потанцевать? Я им там дам звону!

Клуб оказался в нижнем Тарнфиле и действительно далеко от квистории. Это был отдельный небольшой домик, состоящий только из зала и сцены. Зал был уставлен столиками с разными напитками. Конечно, здесь, в основном, была та же публика, что и на встрече со мной, и нас с папой встретили аплодисментами, отчего он немного растерялся. Зальчик был хорошо радиофицирован, говорить громко было легко, играла тихая с малой дозой металлического звучания музыка — больше было, что ли, флейт и ударных, и легко угадывался ритм, одновременно незнакомый и какой-то знакомый. На сцену вышел политор, не Трэг, другой, Трэг сидел с нами, и еще какая-то девушка с темно-медными волосами.

— Мы снова приветствуем уля… — сказал этот, незнакомый.

— Просто — Митю! — сказал я с дурацкой поспешностью.

— Приветствуем… Митю, но прежде всего вас, уль Владимир, ученого, которого кое-кто из нас видел только по стереотелеку.

Папа встал и долго «отвешивал» поклоны.

— Я буду вести эту встречу. Она пройдет… как пройдет, как ей захочется, но будут танцы, будут концертные номера, вероятно, о чем-то мы поболтаем, в общем, все…

Сцена была неким круглым возвышением в центре зала. Как я потом понял, в серединке она имела скрытую «яму», занавес опускался с потолка, скрывая всю сцену по кругу, и тогда артисты через «яму» сменяли друг друга. Кстати, если нужно, она могла вращаться с разной скоростью. Вероятно, под сценой было нечто вроде артистической уборной, а из нее — выход в то же помещение наверху, где была раздевалка и куда мы вошли с улицы. Нашу соседку по столику, девушку с темно-медными волосами, звали Тикки, лицом она напоминала одну из богинь Древней Греции, не помню только — какую, и я сказал ей об этом. Тикки была смущена, польщена и прочее; что такое богиня, я объяснил ей легко и добавил, что, пожалуй, на Диану, богиню охоты.