Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха., стр. 42
— Повнимательнее, сынок, — просит меня Киверов. Не просто просит, а буквально умоляет: — Сними еще парочку, а? Они только силу понимают. Завалим двоих-троих — и все, баста. Уйдут. Ну, давай!
— Не вижу никого, товарищ майор! Попрятались!
— Ага, — говорит Киверов и вдруг орет так, что у меня уши закладывает: — Викулов!! Викулов, мать твою так! Вдарь по склону!
Я понимаю — нужно пошевелить затаившихся духов. После выстрела «Грома» они начнут искать укрытия понадежнее — и тут уж мне главное не зевать.
Удивительно, но Викулов слышит майора. Башенка БМД разворачивается, но вместо отрывистого выстрела «Грома» раздается шипящий звук, какой бывает, когда остро отточенная коса срезает траву.
Ш-ш-ш-щ-щ-щ-а!
БМД исчезает в огненном облаке взрыва. Во все стороны летят искореженные, скрученные куски алюминиевой брони, какие-то ошметки, камни, песок…
Я глохну от грохота, слепну от пыли, а когда слух возвращается, слышу окончание фразы, громко произнесенной Киверовым:
— …здец!
Глава девятнадцатая
Спасение
«Это был гранатомет. Из него духи подбили нашу «коробочку», — вяло думая я, а руки автоматически заряжают пустую обойму СВД. — Кумулятивная ракета угодила прямо в боекомплект и БМД разнесло на куски вместе с Викуловым. Он погиб, как и подобает мужчине — защищая своих товарищей, быстро и без мучений. Наверное, когда-нибудь благодарные афганцы поставят ему памятник. Впрочем, почему только ему? А лейтенанту? А нам всем? Ясно же — теперь духи уже не успокоятся».
Мои мрачные мысли прерывает Киверов.
— Сынок, а ну-ка давай за мной!
На месте БМД полыхает огромный костер, дым стелется над лагерем и под этой своеобразной завесой мы с Киверовым перебираемся к брустверу, где, засыпанные желтой известковой крошкой, лежат пацаны. Егерь смотрит в небо. Он уже не стонет — Колька Анисимов догадался вколоть ему промедол из индивидуальной аптечки АИ-1. Вообще-то промедол из этих аптечек изымают, говорят, он действует, как наркотик, но наши АИ-1 по приказу Киверова укомплектованы полностью.
Лежим за камнями. У Григоренко трясутся губы. Я смотрю ему в глаза и вижу — этот парень уже умер. То есть он еще жив, конечно, и даже будет стрелять, если понадобиться, но для себя Григоренко решение принял. Его надежда, которая, как известно, умирает последней, уже мертва.
И если сейчас оставить Григоренко одного, за свою жизнь он бороться не станет. Просто будет лежать и ждать, когда его убьют. Почему-то светло-серые глаза этого живого мертвеца приводят меня в ярость. Не смерть лейтенанта Чехова, не гибель Викулова, а вот эти коровьи или даже воловьи глаза Григоренко, вот эта живущая в них безысходность прочищают мне мозги получше любой политбеседы, матерной брани или стакана водки.
Киверов, осмотрев рану Егерденова, ободряюще улыбается ему:
— Жить будешь!
Егерь растягивает покрытые черной коркой губы в некоем подобии улыбки.
Майор поворачивается к нам, весело подмигивает:
— Ну что, орлы! Задача у вас такая — потихонечку, не спеша, с оглядочкой, спуститься вниз и между холмами по балочке, вон той, видите? — уходить на северо-запад. До Зуры меньше ста километров. Раненого понесете по очереди, алгоритм следующий: двое несут, один отдыхает, потом смена, по кругу. Идти надо будет всю ночь. К утру вы должны быть на подходе. Это не просьба, это приказ. Все, давайте, вперед!
— А вы, товарищ майор? — я задаю вопрос буквально машинально, просто не могу удержаться.
— А я немного повоюю, — жестко усмехается Киверов. — Кстати, «плетку» оставь. Она мне пригодится. И все, хватит базар-вокзал разводить! Если они в атаку пойдут — нам хана!
Он словно сглазил. Духи рванулись к лагерю неожиданно, со всех сторон. Их оказалось очень много, на глаз — около семи десятков человек. Тремя плотными группами они бегут к нам и Киверов скрипит зубами, передергивая затвор АКМС.
Патронов у нас мало. Гранат — четыре штуки на всех. Плюс моя СВД.
Над нашими головами свистят пули. Я, изгибаясь, как червяк, разворачиваясь к наиболее многочисленной группе духов, прилаживаю ствол винтовки между камнями, вжимаю приклад в плечо и приникаю к прицелу. Горячая резина наглазника обжигает веко.
Все, это последний стрелковый рубеж в моей жизни. Мастер спорта Артем Новиков к стрельбе готов. Раз-два-три — начали!
На настоящей войне, на той, где армия воюет с армией, снайперу полагается первым делом выбивать офицеров противника. Их можно отличить по форме и оружию. Но у духов формы нет. Они все поголовно одеты в грязные халаты, серые рубахи и накидки, на головах — тюрбаны или плоские, похожие на гречневые блины, шерстяные шапки. Кто тут главный, кто командир, разобраться невозможно. Поэтому я начинаю просто «долбить», слева направо — валю крайнего, затем второго, третьего…
Слышу, как Киверов говорит пацанам:
— Стрелять одиночными, патроны экономить!
Если бы у всех нас были СВД или хотя бы на «калашниковых» стояли оптические прицелы, пожалуй, мы сумели бы отбиться. Интересно, а что мешает нашим армейским начальникам оснастить все автоматы ПСО-1? В режиме одиночного огня точность стрельбы возросла бы в разы. Впрочем, это все риторические вопросы, ответов на них я уже никогда не получу.
Духи вопят что-то на своем языке и со всех ног несутся к лагерю. Их тактика понятна, проста, эффективна — как можно скорее сократить дистанцию. На двадцати метрах СВД превратится в обыкновенный самозарядный карабин; преимущество, которое дает оптика, сойдет на нет. Кроме того, с близкого расстояния нас можно будет забросать гранатами.
Над головой свистят пули. Киверов и пацаны изредка огрызаются выстрелами. Я валю шестого духа и переношу огонь на центр группы.
— Новиков, слева! — рычит майор.
Поворачиваюсь и вижу: на той самой площадке, где Киверов в первый день предложил мне пострелять по нарисованной на скалах мишени, двое духов возятся с какой-то палкой. Перекидываю СВД через бруствер и гляжу сквозь прицел. Сердце замирает — духи заряжают РПГ. Наверное, тот же самый, из которого подбили «коробочку» и убили Викулова.
Гранатомет в нашей ситуации — это мгновенная смерть. Отчетливо вижу, как хвостовик ракеты исчезает в пусковой трубе. РПГ готов к стрельбе. Все, счет пошел на секунды. Один из духов приседает на колено, вскидывает РПГ на плечо…
Я, не обращая внимания на свистящие пули, вскакиваю, поднимаю винтовку.
Он откидывает прицельную планку.
Я ловлю его темную фигуру «на уголок».
Он отводит в сторону локоть. Значит, сейчас выстрелит!
Я холоден и расчетлив — и успеваю нажать спусковой крючок СВД на долю секунды раньше, чем он.
Я попадаю ему в лицо. Во все стороны летят кровавые брызги. Его выстрел оказался сбитым, и, оставляя за собой дымный шлейф, ракета проносится выше наших голов. Она взрывается где-то между дальних холмов и звук взрыва тонет в грохоте боя.
— Пять баллов, первое место и золотая медаль! — радостно кричит Киверов. Вот теперь надо торопиться — в любой момент меня могут подстрелить. Бросаюсь за бруствер, СВД почему-то вылетает из рук, видимо, я задел прикладом за камень. Гранатометчика я убил, но само оружие уцелело. Значит, надо поглядывать в ту сторону.
Духи подошли довольно близко, но их наступательный порыв несколько угас. Взяв лагерь в кольцо, они усиливают огонь, прячась за камнями. Что ж, это мне на руку, это «мой размерчик». Настоящая снайперская война.
Выцеливаю очередного автоматчика в плоской шапке, нажимаю на спуск…
Выстрела нет!
Лихорадочно дергаю затвор — не идет!
Осматриваю СВД и, как до этого Киверов, скриплю зубами от злости. Я не цеплялся винтовкой за камни. Ее выбила из моих рук духовская пуля. Затворный механизм поврежден. Пытаюсь открыть крышку ствольной коробки — заклинило. Все, моя «плетка» отстрелялась.
— Что?! — страшно выпучив глаза, кричит Киверов. Он лежит в трех метрах от меня. Я, молча, показываю скрещенные руки.