Клинок Уреньги, стр. 12
Затревожились и мужики. Слушали они рассказ Сулеи, хоть и не все было понятно им.
До самого рассвета просидели все у костра. До сна ли стало людям. И только когда вершины сосен заалели, ушли мужики по домам.
Остались вдвоем Щелкан с Сулеей.
О многом переговорили, но только чем дольше время шло, тем больше тосковало сердце у Сулеи. Не от радости оно у нее ныло, а от того, как она заговорит о любви своей к Щелкану, так будто его холодом охватит.
А ведь не нами еще говорено: «Холодок страшней лютого мороза». А потому студеным крепко показался Сулее предрассветный ветерок.
Рассказал Щелкан ей про Алену и сынов своих. Вздохнул потом:
— А от плетей Кудаша раны мои, Сулея, зажили, но рубец остался. И не один.
Все ниже и ниже клонилась голова Сулеи. Не одна ее слеза шипела на огне костра.
— Щелкан, но ведь я искупила свою вину перед тобой и Юлтаем. Не гони меня. Будь верным другом. Дай огляжусь, как мне дальше жить. Буду подругой я твоей жене Алене.
А потом, немного помолчав, добавила она:
— Ратные дела и тропа в горах — приведут ли они меня к воле? Ну, а теперь веди меня гостьей к твоей жене Алене. На сынов твоих я погляжу...
И вправду: гостьей дорогой привел Щелкан Сулею к себе в дом. Конечно, сбежались люди поглядеть на гостью. Угостила Алена Сулею на славу, не зря доброй хозяйкой слыла.
Когда же ночь опять пришла, загремели пики, и дреколья, и луки. Люди Щелкана были уже наготове.
Рядом с ним скакала на своем, как пена, белом коне Сулея, верным товарищем Щелкана, потом Козьма Серьга, а за ним все остальные.
На другой день к вечеру, когда одна дорога с гор в степь пошла, а другая все выше и выше в горах подниматься начала, Щелкан наскочил на засаду Кудаша.
Под шум бурлящего на перекатах Уя с визгом, криками лавиной из-за горы напали Кудашевы конники на Щелканову ватагу.
Вот уж была отрезана Сулея от Щелкана. Он отбивался, как мог. Кудаш кинулся за Сулеей: она медленно отступала.
А куда? Ведь со всех сторон ползли враги, и только за ее спиной, где-то там, в пропасти, кипел Уй, да небо над головой синело.
Коршунами сомкнулись враги вокруг Сулеи. Вот они совсем близко, и впереди других — Кудаш. А там, за стеной врагов, Щелканова ватага перешла в наступление. Это хорошо видела Сулея.
Но вдруг Кудаш соскочил с коня и пешим кинулся на Сулею.
Видать, живьем хотел он ее взять, но в это время Сулея, собрав все силы, пнула ногой Кудаша в лицо.
У него в руке сверкнула пика. Сверкнула раз, другой, и конь под Сулеей вместе с ней пропал в ущелье.
Не обнял своей Алены и Щелкан. Один конь домой воротился. И с той поры место, где девушка погибла, Сулеей зовется, а ватажники Щелкана — как Козьма Серьга или отчаянная голова Иван Мизень, или Валей, храбрец из храбрецов, спасшиеся от кудашевых конников, — рассказывали людям о гибели Сулеи и Щелкана.
А что же стало с Юлтаем?
Чудом удалось ему спастись от смерти. Лучники — недруги Кудаша — выкрали его из ямы, где должен был он умереть голодной смертью, спрятали в таком месте, что даже материнскому глазу не найти. Степные ветры и снадобья из ароматных трав вернули ему силы.
Когда же зажили его раны, то родная мать бы не признала своего сына, батыря Юлтая, в старике с покрытой словно снегом головой.
Говорят, с тех пор он ходил по аулам и людям песни пел про Сулею и брата Щелкана.
Когда же отпелось его сердце, он сыновьям Щелкана эти песни передал.
Давным-давно безымянное озеро, возле которого жил Щелкан, Щелкунским люди называют, а пещера, в которой лежат чудские клады, и теперь не одну тайну ушедших поколений хранит...
Увильдинская легенда
Там, где шумит голубая волна Увильды и ветер по соснам гуляет, свою бесконечную песню поет, родилась эта легенда.
В те поры спал наш Урал, как могучий богатырь-великан. Не будили его гудки паровозов, не дымили заводские трубы, не сверкали огни больших городов, трактора на полях не гуляли.
Тихо было в горах, безлюдно в степях, только воды рек и озер неумолкно шумели. Травы цвели, птицы в лесах гнезда вили.
Мало было людей в те годы у нас на Урале. А кто и жил, тот свету не видел.
Не было в те времена озера Увильды — большой чаши с хрустальной и чистой водой, только речка в логу между гор пробивалась. С косогоров бежали ручьи, но тут же в земле прятались...
На берегу реки землянка стояла, в горе на отшибе. Жил в землянке рыбак-охотник старик Абдрахмат вместе с дочкой своей — красавицей Саймой.
Полевым цветком Сайма росла. Рано утром она просыпалась. Студеной водой умывалась. Варила уху, диким медом лакомилась и за работу бралась.
В верстах же в десяти от избы, на высокой скале у реки, каменный дворец возвышался. Белым мрамором был выложен он. В окнах слюда мерцала. Вокруг дворца стража стояла. От заката и до восхода его дворец охраняла.
Жил во дворце старый жестокий мурза — верный слуга хана — Карым. Большие богатства он имел, на много верст кругом его земли лежали. В горах рабы самоцветы искали.
Верстах в тридцати от Карымова дворца дорога проходила. Новгородские гости шли по этой дороге. В теплые страны они свои товары продавали. Обратно разные ткани, шелка и вина везли.
Не раз Карым с ватагой своих воинов и слуг на купцов нападал, все их богатства отбирал.
Боялись люди Карыма, шайтаном его называли. Страх он на всех нагонял своим видом. На себя работать заставлял.
Был он высокого роста, с маленькой головой и глазами удава. Без блеска, зеленые, они не мигали, а холодом обдавали. Никогда никого не жалел Карым. Не знало его змеиное сердце страданий людских, счастья матерей, радостей юности мятежной.
И вот однажды Карым заскучал, надоели ему богатства и жены, кони и редкие вина...
Узнал сам хан про Карымову грусть. Велел подарок ему снарядить, как говорят, для утешения и развлечения. Знал хан цену Карыму, верным псом служил Карым хану.
Хитрый хан догадался, чем можно змею отогреть. Не золота и самоцветных камней надо было Карыму. Не табуны лошадей — степных скакунов самых проворных. Надо было Карыму в сердце огонь развести, чтоб забилось оно сильней. А что больше песни сердца людей согревает?
Приказал хан мурзам своим выбрать из полоненных с вольных степей ковыльных морей певцов самых отменных. Пал ханский выбор на двух гусляров-певцов — Петро и Грицько да девушку Алену.
Одной тяжелой цепью всех их связали и отправили во дворец к Карыму. Было это весной. Трава в полях зеленела, весеннее небо голубело. С гор бежали ручьи, птицы пели в лесах. Оттого пуще прежнего злился Карым, злобой кипел, тоской исходил.
Как-то раз сидел Карым, как шайтан, окруженный стражей. Вдруг раскрылись дворцовые двери, вошел посланец самого хана. Оживился Карым. Ханский подарок велел принять. Сняли карымовы слуги цепи с полоненных. Тут же дали им гусли и заставили петь, хоть певцы от усталости с ног валились.
На мягких подушках расселись жены Карыма, под балдахином из золотой парчи разлеглись ханские гости.
Первым ударил по струнам Петро, запел за ним красавец Грицько, а за ним соловьем залилась Алена, хотя слеза у нее с песней мешалась.
Доволен остался ханским подарком Карым. С большими дарами послов он отпустил, а потом часто стал слушать русскую песню, что широкой волной неслась по горам и лесам.
Нелегко было жить полоненным в неволи. Тоска и злоба на Карыма им сердца жгла. Больше всех сохла Алена... Оттого, видать, нет-нет да и прибежит к Сайме она. Верность в дружбе у Саймы почуяла девка.
Научила Алена подругу про волю песни петь, недругов-визирей ненавидеть.
Да что и говорить. Не девка Алена была, а сам жемчуг накатный иль алмаз голубой. Высокая, статная, с гордой осанкой и тяжелой русой косой.
Не болтлива, степенная, а когда говорила, то будто слово каждое дарила.