Самопознание шута, стр. 10

– А вы его понимаете? – спросила Людмила Петровна. – Он вам сказал, зачем он хочет замуроваться?

– Он хочет познать себя. Но он понял, что не сможет этого сделать, пока у него есть выбор.

Они молчали. Антонио закурил сигарету и пускал кольца дыма, неприлично чмокая толстыми губами.

– Учитель дал ему время посомневаться, – добавил Антонио.

– Надо сказать ему, что он ошибается! – покачала головой Людмила Петровна. – Для разума выбор есть всегда: он может откладывать своё самопознание на завтра, его мысли могут возвращаться в прошлое, он может бесконечно фантазировать. Это тело выбора иметь не будет, а для разума пещера не преграда.

Константин начал понимать, что с Людмилой Петровной произошла какая-то невероятная перемена. Она не была растерянной, и он не помнил, говорила ли она когда-нибудь так уверенно. «Потерять реальность» она уже не боялась.

– Я жила в обычной квартире, но как в пещере! Разница не принципиальна. Многие тоже так живут, до самой смерти. Если он за три года ничего не высидел, то почему же он решил, что у него сейчас всё получится? Он три года думал о том, как он выйдет из пещеры. Он теперь решил избавиться от этой мысли, но придумал плохой способ. Всегда может появиться какая-нибудь другая мысль, и так до бесконечности!

– Но это сильный поступок! – сказал Константин. – Почему он должен о нём сожалеть? Почему он может передумать?

– Передумать не может, он лишает себя такой возможности, но может решить, что уже познал себя, – сказала Людмила Петровна. – Запереть себя навечно в пещере – это всего лишь попытка перехитрить свой разум.

– Но если он пошёл на такое, значит, должна быть какая-то сильная причина, – сказал Константин. – Антонио! Есть у него для этого какая-нибудь причина?

– Не знаю! Может быть, пари или карточный долг? – ухмыльнулся Антонио.

– Нет, Костя, вы можете долго искать причину, но в человеческом разуме таких причин нет. Разум для другого.

– Пусть это будет неразумная причина, но она есть! – сказал Константин. – Другое дело – есть риск ничего не достигнуть. Наверно, ему тогда будет очень обидно!

– Конечно! – подтвердила Людмила Петровна.

– Вас волнует, познает ли он себя, – лениво потянулся Антонио. – Но в любом случае он останется там до конца! Познает или нет – об этом никто не узнает. Он предполагает, что самопознание дороже жизни среди людей. Почему? А если это не так? И есть ли вообще такие ценности? Этого он заранее не знает!

– Такие ценности должны быть! – заявил Константин. – Я познаю себя за три месяца, и тогда мне будет что сказать этому человеку!

Вот так! Почему он так сказал? Неожиданно для самого себя, тоном, которому разум возразить не может.

– Прекрасно! – обрадовалась Людмила Петровна. – Тогда вы точно будете знать, насколько ценно знание о себе и стоит ли ради такого знания отказываться от жизни. Я тоже попытаюсь познать себя за эти три месяца. И может быть, нам удастся спасти человека от такого изощрённого самоубийства. Каждый знает, что посоветовать простому самоубийце, а этому человеку не скажешь, что жизнь прекрасна. Такие глупости не для него!

– Но я бы даже не стал сравнивать его с самоубийцей – не та весовая категория! – возразил Антонио.

– Напрасно! Самопознание начинается с мысли о самоубийстве. Вы уж мне поверьте! Я думала о самоубийстве с шестнадцати лет, наверно, никто столько не думал о самоубийстве, сколько я думала. И теперь знаю, что оно внутри человека ничего не меняет, ни на йоту! Но, как ни смешно, именно в этот момент есть возможность самопознания. Только вот убить себя всегда проще, чем понять.

– Почему самопознание должно начинаться с мыслей о самоубийстве?! – возразил Константин. – Буддисту, например, такое даже в голову не придёт!

– У буддистов самопознание традиционно, им не нужно метаться в поисках неизвестно чего, но они выполняют двойную работу: сначала изучают самопознание, потом должны отказаться от всей этой белиберды и начать всё заново, иначе им себя не разглядеть. Все эти учения и восточные мастера только усложняют задачу.

– Самопознание случается в один миг! – сказал Антонио. – А может и не случиться никогда, как ни старайся… И было это так. Умер мой дедушка. От братьев я узнал, что все люди умирают и что я тоже должен буду умереть. Я им не поверил, подумал, что они шутят, но отец сказал мне то же самое. И в этот момент я понял почти всё, но чего-то мне не хватило! А вся моя последующая жизнь к этому пониманию мало что добавила, только проиллюстрировала то, что я тогда понял. Все размышления, мой жизненный опыт только говорят: «Да-да! Ты всё правильно понял, Антонио… И всё!» То, что вы называете самопознанием, – это лишь длинное и занудное описание того, что вы уже понимаете. Занудство, которое ни к чему не приводит!

– Занудство? – удивилась Людмила Петровна. – А сидеть в пещере – это не занудство?

– Не могу объяснить… – Антонио запрокинул голову назад и разглядывал потолок. – Важно, кто сидит!

Именно в этот момент опять наступила ясность! Антонио сделал молчаливый знак, чтобы все замерли. Он смотрел в открытую дверь комнаты. Все тоже прислушались и посмотрели в открытую дверь.

Всегда где-то здесь

Когда вечно смеющегося и любящего всякую шутку дедушку закапывали в яму, он шёл по аллее кладбища с цветущими яблонями, и весь мир готов был вот-вот расколоться от его возмущения: «Этого не может быть! Так быть не может!» И он бы раскололся, этот мир, ибо Антонио знал – такой мир не имеет права на существование! Ещё мгновение – и вся Вселенная с её звёздами и планетами, горами и морями, деревьями и пустынями, с воронами и тиграми, армиями и пароходами, пустынями и городами, дворцами и пирамидами растворилась бы в воздухе, как будто никогда её и не было…

Но появился он! Сияющий от радости мужчина с кудрявыми волосами на голове, с кудрявой бородкой. Сдерживая в себе великий смех, стоял он перед Антонио, как бы говоря: «Ну! Давай, Антонио! Догадайся!» Готовый в любой миг рассмеяться вместе с Антонио гомерическим хохотом! Изумлённый Антонио понял, что весь мир – это какая-то шутка, видимо, очень смешная! Но из-за того, что Антонио разглядывал этого человека, момент был упущен. Антонио не догадался. Человек с гримасой сожаления о том, что вот-вот должно было случиться и не случилось, растворился в воздухе. Но Антонио понял, что этот человек всегда где-то здесь. Только начни догадываться, и он опять появится – так оно и оказалось на самом деле.

Как только он растворился в воздухе, Антонио окликнули мать и старший брат – они бежали за ним, ведь он ушёл от могилы внезапно, ничего никому не сказав. Антонио очень любил дедушку, это дедушка стал называть его не Антоном, а Антонио. Дедушка, типичный хитроватый рязанский мужик, из глубинки, почему-то любил всё итальянское.

– Антонио! Мой мальчик! Мы так за тебя испугались!

– Почему, мама? Чего вы боялись?

Они не понимали, почему Антонио весел и спокоен. Ни малейшего огорчения не было на его лице.

«Они даже боятся подумать о том, чего испугались, – как же они могут разгадать это?!» – с горечью думал Антонио, и на его лице впервые появилась кривая усмешка.

Он точно знал, что, если кому-нибудь рассказать о смеющемся человеке, тот не появится больше никогда. И он не рассказывал никогда и никому о человеке, а скорее о самом Духе, готовом рассмеяться в любой миг, как только Антонио поймёт и догадается обо всём. О чём – не понятно, но в тот миг, когда Антонио догадается, Дух неистово рассмеётся, и весь мир растворится в сияющем свете, и будет ясно всё и навсегда. Дух ждёт, и, когда Антонио бывает близок к разгадке, Дух появляется перед ним, едва сдерживая свой смех.

Сейчас он стоял в коридоре, слева от двери, его не было видно, но Антонио знал, что он там стоит – на скалистом морском берегу, в блаженстве запрокинув голову, смотрит в высокое голубое небо, и в нём бурлит бесконечный смех! Всем померещился запах моря, плеск волн и далёкий крик чаек. Он появился, как только Антонио произнёс: «Важно, кто сидит!»