Дети горчичного рая, стр. 83
Нет, никогда уж не затрубит в свой рожок дядя Пост!
Но этот милый, благородный старик, выброшенный из жизни слугами Большого Босса, наверно, еще встретится нам, не может не встретиться, потому что он тоже солдат мира и справедливости и будет бороться до конца.
44. К берегам свободы
Коробка жевательной резинки подходила к концу. В доме были съедены все печенья, выпито все имбирное пиво, обшарены полки в кладовой. Чего только не придумаешь со скуки!
Молодые джентльмены бродили по комнатам, разглядывали в сотый раз семейный альбом, боксировали, играли даже в бридж, причем Фэйни, как всегда, обыграл Роя, — ничто не помогало: скука продолжала свою разрушительную работу.
Мистера Мак-Магона с самых сумерек не было дома, его жена рано заперлась у себя в спальне (вероятно, опасаясь молодежи). Приятели, таким образом, были предоставлены самим себе. Выходить не имело смысла: дождь хлестал, как из брандспойта; сквозь мрак, как заблудившиеся звезды, мерцали рекламы; груды мокрых, раскисших листьев покрывали тротуары. Даже капли, барабанившие через правильные промежутки времени по железному навесу крыши, и те действовали удручающе на юных джентльменов.
— А… а-а… — Фэйни зевнул во всю челюсть. — Ну и тощища! Хоть бы зашел кто-нибудь…
— Угу, — согласился Рой, — чертовски длинный вечер. Не знаешь прямо, куда себя девать.
— Хоть бы Кэт была дома, и то развлечение (зевок), подразнили бы (зевок) — все-таки не так было бы скучно!
— С тех пор как старик отправил ее в пансион, твоя мать, по-видимому, очень тоскует, — осторожно заметил Рой.
— Она скоро утешится, будь покоен, — отозвался Фэйни. — Кэтрин наверняка вышибут из пансиона и вернут в отчий дом. — Он хлопнул себя по лбу: — Ах я олух! Да ведь ты еще не знаешь наших новостей, Рой!
— А что? Что такое? — слегка оживился южанин.
— — Я забыл тебе сказать: позавчера наш старик получил письмо от начальницы пансиона. Ох, и бесился же он! Начальница написала, что моя обожаемая сестрица — первейшая драчунья и облюбовала себе, по ее выражению, «постоянную жертву» — воспитанницу мисс П. Причард. Но хуже всего, что к старику по следам этого письма явилась мамаша Патриции — помнишь, такое страшное чучело — и стала наступать на па и грозить, что пожалуется самому Большому Боссу. Ну, старик, конечно, здорово струсил и обещал написать Кэт грозное послание, чтобы она там унялась. Но я-то знаю, ее непременно исключат, — добавил убежденно Фэйни. — И чего они там не поделили с Патрицией, понять не могу!
— Сердце женщины — тайна, — с важностью заметил Рой. — А все-таки я скажу: с тех пор как Патриция уехала в пансион, у нас в классе не осталось ни одной хорошенькой девочки. Не считать же за хорошенькую Мери!
— Представь, она еще и важничает, эта уродина! — с негодованием воскликнул Фэйни. — Делает вид, что не замечает нас.
— Ничего, — сказал Рой, — зато ты можешь радоваться, что избавился от Робинсона!
Фэйни шумно вздохнул и зашагал по комнате.
— Радоваться! А чему тут радоваться? — плаксиво закричал он вдруг. — Старостой-то выбрали все-таки не меня, а этого крикуна — Беннета! Ты тоже хорош! Когда выбирали Беннета, ты даже не явился в класс, чтобы поддержать меня! Эх, ты, а еще собирался стать политическим деятелем, губернатором штата!.. Недаром мой па говорит, что твой дед был пустым болтуном. Ты тоже, оказывается, не лучше!
— Повтори, что ты сказал! — вспыхнул Рой и угрожающе надвинулся на Фэйни.
Тот мгновенно струсил.
— Что я сказал? Ничего я не сказал. Что ты ко мне привязываешься! — заныл он, отступая на всякий случай к дверям. — Почему меня не выбрали старостой?
— Потому что ты не пользуешься популярностью. — Южанин с удовольствием произносил эти «взрослые» слова. — А сказать проще: ты порядочная скотина, Фэйни, и класс тебя не любит. Это факт. Но ты не огорчайся, — миролюбиво добавил Рой, — и поумнее тебя люди проваливаются. Вот, например, старик Миллард…
— Что такое с Миллардом? — насторожился Фэйни.
— А то, что он сел в калошу с этим судом, — насмешливо сказал Рой. — Вот тебе и большой политик! Думал, что упрячет певца и остальных за решетку и все у него пойдет как по маслу, и с красными будет покончено. А вышло совсем наоборот… Я вчера видел Гориллу. Злой, как черт. Говорит, что сейчас в городе еще трудней, чем раньше. Даже те, кто и не думал о политике, теперь, после этого суда, стали сочувствовать красным… И на заводах у Милларда не все благополучно…
— Ага, по-ни-маю, — протянул Фэйни. — Наверно, Босс неспроста вызвал к себе моего старика. Знаешь, Миллард приказал снести домишки Горчичного Рая. Там теперь будут строить парочку небоскребов… Только и это не помогает! — со вздохом добавил он.
Дождь все громче барабанил по железу. Завыл ветер и швырнул горсть мокрых листьев в стекло. За стеклом метнулся свет близких фар, отбросил сноп белого света на стену комнаты и снова пропал в темноте.
— Кажется, старик вернулся, — сказал Фэйни зевая.
Но именно здесь мы оставим директора Мак-Магона и его молодежь. Пусть они остаются в Стон-Пойнте и следуют своей судьбе. Пусть даже Рой Мэйсон станет в будущем губернатором штата, хотя вряд ли это ему удастся: народ в Америке уже начинает разбираться в людях.
Долг, желание, а главное, нежная привязанность давно уже зовут автора к другим героям книги.
Огромный океанский теплоход привалился к набережной всей своей громадой: палубой, усеянной людьми, мостиками, на которых уже стоят наготове люди в морской форме…
Судно ждет только сигнала к отплытию, и где-то в глубине его, в самом низу, глухо постукивают дизели, готовясь претворить свою мощь в движение корабля.
Ветер, пахнущий морем, гонит по воде острую зыбь, сильно и мягко бьет в лицо. Рядом черный буксирный катер суетливо и угодливо кланяется волне, точно уговаривает не волноваться, не трогать его, оставить плыть своей дорогой.
От палубы, от перил, от мола чуть-чуть пахнет смолой, и этот запах приносит с собой сладкую и томительную грусть, жажду дальних странствий или сожаление о покинутом.
Может, поэтому есть оттенок грусти в улыбке Джорджа Монтье. Он стоит на молу с непокрытой головой, держа наготове свою шляпу, чтобы, когда отвалит от мола тяжелая громада корабля, взметнуть ее вверх и помахать уезжающим друзьям.
В толпе к нему жмутся отец и близнецы Квинси. Снова открыта страница жизни, и снова Квинси-отец, маленький и мужественный, принимается жить с самого начала, чтобы кормить, растить и выводить в люди своих близнецов.
Кем будет он сейчас? Грузчиком в порту, «сандвичем», гуляющим день-деньской с объявлениями на спине и груди? Кем будет старенький дядя Пост, которому давно уже пора иметь теплый надежный угол и сладкий кусок? Кем будет чахоточный отец Джоя Беннета?
Ричи, молодой учитель, уличенный в том, что исповедует великие передовые идеи, — тот знает, куда ему идти и что делать. Долгий и трудный путь лежит перед ним в родной стране, но рядом шагает все больше друзей, белых и черных, и это делает учителя бесстрашным и уверенным в себе.
Он тоже провожает друзей. Он стоит на палубе рядом с Джемсом Робинсоном, которого одолевают репортеры. Журналисты настойчивы. Они хотят знать решительно все, что произошло после суда. Хотят знать, как относится певец к отказу департамента выдать ему разрешение на выезд из Штатов, что именно намерен делать он в ближайшее время и куда отправляет он своего племянника Чарльза Робинсона…
— Я остаюсь с моим народом, — отвечает им Джим. — Я знаю: я нужен здесь нашим людям, и это для меня самое главное в жизни. А мой Чарльз едет со своим другом и его отцом в Европу. Он едет туда, где сможет получить образование, на которое имеет право по своим способностям… Но и он тоже после вернется сюда, на родину…
Ричи с трудом освобождает Джемса Робинсона от журналистов и уводит его на корму, туда, где им не могут помешать.