Дети горчичного рая, стр. 10

— Это, наверно, мать капнула ему соусом на тетрадку, сэр! — радостно подхватывает Фэйни. — Его мать — стряпуха, сэр… Ха-ха-ха!

Чарли сереет.

— Не надо так говорить, Фэниан, — отечески журит директорского сынка Хомер. — Профессия стряпухи столь же почтенна, как и всякая другая.

Пат получает «отлично». Чарли, забыв обо всем, кивает ей, улыбается радостно; она отвечает смущенной гримаской.

— Минору Сано я ставлю «си» («удовлетворительно»), — говорит Хомер, насмешливо поглядывая поверх тетради на японца. — Мистер Сано больше любит писать свои иероглифы, чем решать примеры по алгебре.

Минору Сано улыбается и кланяется, хотя глаза у него совсем не веселые. Он получает от Хомера свою тетрадь, прижимает ее к груди, снова улыбается, снова кланяется и садится на свое место у окна.

— Мэйсон, подойдите ко мне, — говорит Хомер.

Рой Мэйсон, красивый и щеголеватый, как всегда, неторопливо поднимается и идет к учителю. Одна щека у него подозрительно припухла. И Чарли готов поклясться, что во рту у Мэйсона резинка, хотя в школе строжайше запрещается жевать резинку на уроках.

Хомер как будто ничего не замечает, вернее — не хочет замечать. К Мэйсону учитель относится с видимым подобострастием и никогда не забывает спросить, как здоровье его уважаемых родителей.

— Вы заслужили отличную отметку, дитя мое, — говорит Хомер, посылая Рою нежнейшую улыбку. — Если вы и впредь будете так же старательно заниматься, вы сможете когда-нибудь стать губернатором штата. Я надеюсь на вас, дитя мое.

«Дитя» стоит с оттопыренной щекой и упорно молчит, потому что первое сказанное им слово обнаружит приклеенную к нёбу резинку.

Хомер умилен:

— Садитесь, Мэйсон. Можете прибавить себе еще одну ленточку за отличное знание математики.

Рой идет к своей парте, и почти тотчас же оттуда раздается разгоряченный шепот: Фэйни хочет заработать на отличной отметке Роя и требует прибавки, а Мэйсон сердито торгуется.

Между тем Хомер долго рассматривает две оставшиеся тетради, две обычные тетради для математики, но Чарли видит, как на задней парте два орехово-смуглых лица сереют и становятся испуганными. Джон и Нэнси — два жалких зверька — не сводят завороженных глаз с Хомера. Молчание учителя нависает, как туча. Но вот наконец он откидывается на спинку стула.

— Передо мной лежат еще две тетради, — говорит он напыщенно, — две грязные, неряшливые, затасканные, небрежные, забрызганные чернилами, захватанные грязными руками тетради. Хуже этих тетрадок я никогда ничего не видел. Отвратительней этих тетрадей я никогда ничего не держал в руках. Чьи это тетрадки? Кто мне скажет?

Это только вступление к издевательству. И класс это понимает. Кое-кто уже хихикает, иные мрачнеют, опускают головы.

— Это тетради Джона Майнарда и Энн Гоу, сэр! — вскакивает Фэйни. На лице директорского сынка написано величайшее удовольствие.

Мальчик и девочка на последней парте съеживаются. Пробил их час!

— Правильно, Мак-Магон, — кивает Хомер, — это действительно тетради названных тобой учеников… Подойдите сюда, Майнард и Гоу.

Нэнси первая поднимается с места и медленно идет к учителю. Губы ее обиженно вздрагивают. Тетрадка Майнарда ничуть не грязнее, чем у любого из мальчиков, а уж у нее, Нэнси, тетрадка всегда совсем чистая, самая чистая в классе, пожалуй…

Тоненькая, с лицом цвета полированного ореха и пышной шапкой волос, Нэнси похожа на гвоздику в высокой рюмочке. Мать Нэнси — танцовщица в местном театре, и Нэнси унаследовала от нее грациозность и пластичность движений.

Покачивая кудрявой головкой на длинной шейке, девочка подходит к учителю. За ней, волоча ноги, следует Джон Майнард — насупленный и неловкий с виду подросток. У Джона — кожа цвета загара, никто не заподозрил бы в нем темнокожего.

Скосив глаза, Ложка Дегтя смотрит на Чарли, и у того начинает щемить от жалости сердце.

— Так… — говорит Хомер, критически разглядывая мальчика и девочку. — Скажите, о чем вы думали, когда пытались решать примеры? О жареной курице с тыквой? О кукурузных зернах? О прошлогоднем снеге? Об игре на барабане?

В каждом его вопросе — издевка, и у Чарли холодеют руки. Он чувствует сухой жар, поднимающийся к щекам, слышит, как кровь шумит в ушах.

— Вам нечего мне ответить, потому что вы ни о чем таком не думали, — продолжает Хомер. — А не думали вы попросту оттого, что вам вообще не свойственно думать. Я вам скажу, Майнард и Гоу… я скажу вам искренне, потому что я желаю вам обоим добра. — Тут голос Хомера становится почти ласковым. — Видите ли, дети мои, вам изучать алгебру — просто потеря времени. Гораздо целесообразнее вам учиться, как приготовлять соус для жаркого.

Глаза смуглой девочки наполняются слезами — огромные темные глаза, похожие на глаза лани. Приготовлять соус ей, Нэнси, мечтающей о великой славе поэта, ей, сочиняющей стихи, известные всей школе, одобренные самим мистером Ричардсоном!

— А как же, сэр… я про себя не говорю, сэр, я сама знаю, что я решила только две задачи из четырех, — говорит она дрожащим голосом, — но Чарли Робинсон, сэр? Он ведь такой же, как мы, сэр, а ведь лучше всех у нас в классе знает алгебру!..

Шепот проносится по кабинету. Фэйни, Рой и несколько ребят из их компании презрительно фыркают. Хомер отмахивается от девочки:

— Забирай свою тетрадь и ступай на место. И не задавай глупых вопросов. Если я говорю что-нибудь, значит, у меня для этого есть основания. Я поставил тебе и Майнарду «эф» («плохо»).

Нэнси начинает громко, на всю комнату рыдать. Джон Майнард стоит перед учителем согнувшись, опустив руки вдоль тела; он похож сейчас на деревянного паяца, которого Чарли видел однажды на ярмарке.

Сердце Чарли так колотится, что трудно дышать. Некоторые из ребят решили всего по два примера, и все же Хомер поставил им «удовлетворительно». Как ненавидит сейчас мальчик Хомера, как ненавидит он всех, кто издевается над его народом!

Шумит, шумит кровь в ушах! Чарли знает: Горилла ждет только случая, чтобы донести на него директору. После истории с дактилоскопированием достаточно малейшего повода, и его вышвырнут навсегда из школы. Еще три дня назад мать, его милая мать, долго плакала и умоляла Чарли, своего золотого, драгоценного мальчика, сдерживаться и не навлекать на себя гнев начальства, хотя бы в память отца, который так хотел, чтобы он стал ученым.

И Чарли обещал. А теперь вот чувствует, как трудно сдержать это обещание. Сейчас, сию минуту он встанет и скажет этому страшилищу все, что думает о нем черный парень! Чарли опирается руками о парту и облизывает пересохшие губы. О счастье! В это последнее мгновение раздается резкий, как удар, звонок, спасительный для мальчика и, быть может, для Хомера.

Чарли тяжело переводит дух.

— Выходите из кабинета, не задерживайтесь, — машинально, по привычке, говорит он школьникам.

8. В перемену

В распоряжении школьников — целые четверть часа. Моментально составляются партии в бейзбол, в салки, в «львов и тигров». Девочки прыгают через веревочку, чинно гуляют парами или стрекочут как сороки.

На взгляд, на очень беглый взгляд непосвященного человека, все дети во дворе играют и бегают вместе, все смешались в общий веселый хоровод. Но уже через несколько минут каждый мало-мальски внимательный наблюдатель начал бы различать отдельные группы, которые никак не смешиваются между собой. Он увидел бы занятых какой-то сугубо военной игрой бой— и герл-скаутов, которыми командует белесый мальчик, похожий на моль. Он заметил бы отдельную команду играющих в бейзбол мальчиков и девочек в дорогих спортивных костюмах и среди них юного денди в желтых туфлях, самого великолепного и высокомерного.

Ему бросилось бы в глаза, что поодаль от бейзбольной площадки, стараясь не подбегать к ней слишком близко, носятся «тигры» в заштопанных бумажных свитерах и заплатанных вельветовых штанишках и «львы» в ситцевых платьицах, вылинявших от бесконечных стирок.