Черная Салли, стр. 26

– Да, это песня про мальчика Джо и его собаку, – отвечал Чарли и тихонько начал напевать:

– Я тоже знаю много песенок, – сказала Мэри, – только мама сердится, когда я пою. Она говорит, что петь и плясать нестоящее дело, это занятие для цветных.

Чарли хотел было ругнуться, но смолчал. Они уже подходили к дому сенатора Грэй-Френса, где жила Мэри. Показалась чугунная решетка сада. У ворот маячила темная фигура с неясными очертаниями. Заметив обоих ребят, фигура метнулась им навстречу. Не успели еще Мэри и Чарли сообразить, в чем дело, как оба оказались зажатыми, как клещами, огромными лапами поварихи Роч. Повариха тяжело дышала и молча тащила за собой ребят. Дойдя до ворот, она втолкнула Мэри в калитку и с треском заперла за ней замок. Потом изо всей силы дернула Чарли за курточку.

– Пойдешь со мной к директору, паршивый мальчишка! Он тебе пропишет…

– Не пойду. Вы не смеете ругаться… – отбивался Чарли, но повариха крепко ухватила его за плечо, и ему пришлось покориться.

Он бросал вокруг беспокойные взгляды, но на улице никто не обращал на них внимания. У поварихи было перекошенное от злости лицо. Она боялась, что мальчику все-таки удастся сбежать от нее, и больно выворачивала ему руку.

– Да вы не беспокойтесь, я не убегу, – насмешливо сказал ей Чарли.

Они подошли к небольшому коттеджу с низким крыльцом и балконом. На пронзительный звонок поварихи дверь открыл сам директор школы. Это был сухой, высокий человек с квадратным лицом и бегающими ржавыми глазами. Во рту у него постоянно торчала сигара, и, даже разговаривая, он продолжал сосать ее.

Увидев посетительницу в такой поздний час, директор не удивился: очевидно, она была частым гостем в его доме.

– Вот, сэр, тот самый мальчишка, – задыхающимся голосом проговорила повариха, втаскивая Чарли в кабинет. – Опять повадился ходить с Мэри. Подумаешь, какой черный кавалер!…

И она неприятно захихикала.

– Имя? – не выпуская изо рта сигары, спросил директор.

– Чарльз Аткинс, – пробормотал едва слышно Чарли.

– Громче, не слышу.

Чарли повторил.

– Он сын этой негритянки Аткинс, которая служит в вашей школе, сэр, – вмешалась повариха. – Помните, сэр, я вам говорила еще о ее муже…

Директор махнул ей рукой, чтобы она замолчала.

Потом он поманил пальцем Чарли:

– Поди сюда, Аткинс. Ты, Аткинс, кажется, умный мальчик, хорошо учишься, не так ли? – Директор заговорил неожиданно ласковым тоном, он даже взял Чарли за подбородок.

– Спросите его лучше, сэр, что за истории рассказывает его бабушка, – снова вмешалась повариха. – Представьте себе, сэр, она внушает детям, что негры сделаны из того же теста, что и белые. Чепуха, вредная чепуха, сэр! Это все равно, что убедить меня, будто черные лепешки делаются из той же муки, что и белые.

– Подождите минутку, миссис Роч, прошу вас, – сказал директор.

Он подошел к поварихе и что-то тихо сказал ей на ухо. Чарли послышалось, будто директор произнес: «Так мы из него ничего не вытянем», но мальчик решил, что это ему показалось.

– У тебя много друзей, Аткинс? – спросил директор, обратив на Чарли свои ржавые глаза.

– Да, сэр. Все наши мальчики и девочки – мои друзья, – скромно отвечал Чарли.

– Верно, и у мамы твоей много друзей? – продолжал директор. – Ведь она как будто каждый вечер бывает в гостях?

– Нет, что вы, совсем не в гостях, – ответил Чарли, – мама ходит на митинги, а сейчас она ходит к рабочим, которые бастуют…

– Вот как! К рабочим, которые бастуют? – Директор нервно приподнялся на своем кресле. – И что же она там делает?

– Она помогает их семьям, читает им разные книги. Мама ведь очень много знает, – охотно рассказывал Чарли.

Директор казался очень заинтересованным. Ом попросил Чарли подробно рассказать, какие же книги читает его мать рабочим. Но Чарли и сам этого хорошенько не знал.

– Только одну книжку я знаю. Такая красная, небольшая, – сказал он, – ее подарил мой папа, когда был еще на свободе. Мама очень ее бережет. На ней написано Ленин.

Директор поперхнулся.

– Она и теперь переписывается с папой? – спросил он быстро.

Чарли поглядел в ржавые колючие глаза директора, и вдруг его взяло сомнение.

– Не знаю, – сказал он отрывисто.

– Врешь, знаешь! – Директор схватил его за ворот; внезапно от его ласковости не осталось и следа. – Сейчас же отвечай, маленький змееныш!

– Не знаю, не знаю… – твердил Чарли, стараясь вырваться.

Повариха не выдержала.

– Вот, я говорила, я говорила вам, сэр, что это за семейка! – крикливо начала она. – У них там целое гнездо бунтовщиков…

Директор толкнул Чарли к двери: – Иди, лгунишка этакий, убирайся! Он переглянулся с поварихой Роч, и они оба вдруг чему-то улыбнулись.

– И того, что мы узнали, вполне достаточно, чтобы… – сказал директор и захлопнул за Чарли дверь.

Мальчик очутился на улице. Какое-то беспокойство мучило его. Что хотел сказать директор своей последней фразой? Что такого сказал ему Чарли и чему так радовались директор с поварихой?

Чарли шел, перебирая в памяти весь разговор, и все больше и больше беспокоился. Вернувшись домой, он решил никому – ни бабушке, ни матери – не говорить о том, что был у директора.

ПЕСНЯ О ДЖОНЕ БРАУНЕ

– Слыхали вы когда-нибудь эту песню? – спросила бабушка. – Она поется на красивыq боевой мотив. И она запела низким, звучным голосом:

Все хорошо знали эту песню: ее часто пели обитатели Ямайки, особенно цветные. Но после рассказа бабушки песня казалась совсем новой, полной глубокого значения. И ребята с увлечением начали подпевать старой негритянке:

В этот вечер Мэри не пришла слушать бабушку, и Чарли напрасно глядел в конец улицы, надеясь увидеть бронзовые косы.

– У нее хватило храбрости только на один раз, – сказал Беппо, – сегодня она струсила и осталась дома.

Чарли хотелось возразить, но он промолчал, иначе ему пришлось бы рассказать также и о директоре.

– Песню о Джоне Брауне пели во время войны северяне, – продолжала бабушка, – и, когда мы ее услыхали в первый раз, нам показалось, что отец и капитан снова идут в бой за свободу.

… Ох, какая жестокая была эта война, дети! Маленький город Вильмингтон в те дни совсем сошел с ума. По улицам беспрестанно проходили полки, ехали военные повозки, медные трубы ревели походные марши. Барабанный бой, стоны раненых, которых везли в госпиталь, лошадиный топот – все это смешалось в какую-то адскую музыку.

Пока длилась война, южане относились к неграм еще хуже, чем обыкновенно, поэтому мы старались почти не выходить из своего квартала, чтобы не попасться на глаза военным.

Однажды среди полка южан мелькнула перед нами грузная фигура Паркера, сидевшего на лошади. На Паркере были офицерские погоны. Он громко орал на солдат, и лицо его наливалось кровью от раздражения.

Когда Вильмингтон перешел в руки северян, мы начали наводить справки, не видел ли кто-нибудь из солдат глухого негра, по имени Наполеон. Долго мы не могли ничего узнать, но однажды старый капрал сказал нам, что он встречал такого негра под Ричмондом. Глухой дрался, как одержимый, застрелил полковника-южанина и взял в плен нескольких офицеров.