Наместница Ра, стр. 32

— Подобно лучнику в битве, — повторил страж за жрецом.

— Натянешь тетиву со всей силой, какая есть в твоих жилах, и выпустишь стрелу только после того, как оперение, наконечник стрелы и сердце царицы окажутся на одной линии!

— Окажутся на одной линии…

— Как только сделаешь свое дело, сунешь лук обратно в папирус и без оглядки, бегом вернешься сюда. Если же тебя все-таки схватят, не бойся — за твоей спиной стоит Хапусенеб, верховный жрец из Карнака.

— Верховный жрец из Карнака…

— А теперь ступай!

Безумные глаза Меченого потемнели, и мрачный взгляд погнал стража из темницы. Тот сначала тяжело отступил на пару шагов, потом развернулся, спрятал стрелу в складках своего схенти и помчался со всех ног по узкому коридору. Когда страж поднимался по каменной лестнице, до него вновь донесся приглушенный клич: «День воздаяния настал!»

В суматохе и сутолоке рассветного утра на бегущего человека никто не обращал внимания. Местные зеваки и иноземные посланники толпились у царского дворца. Особый восторг вызывали иноземцы, которые привезли с собой экзотические фрукты и невиданных животных. Царица Хатшепсут как раз заняла свое место под балдахином, и долгожданная церемония подношений началась.

Сененмут и Пуемре караулили у папирусных арок, напряженно вглядываясь во все прибывающую толпу, чтобы опознать тех самых азиатов. Внезапно Пуемре дал советнику царицы знак: «Человек возле триумфальной арки!» Теперь и Сененмут увидел его. Незнакомец шарил в стеблях папируса. Но… это же тюремный страж! О, Амон, помоги понять, что происходит!

Пробившись сквозь толпу, Сененмут наблюдал за стражем. Тот, словно безумный, беззвучно шевелил губами, продолжая искать лук. Нашел. Вставил стрелу и натянул тетиву. Вернее, попытался. Он даже не обратил внимания на то, что тетива перерезана и свисает, как подкошенный стебель травы.

— День воздаяния настал! — возопил страж, безумно вращая глазами, и стоявшие вокруг зеваки восприняли его выкрик как вполне подобающий среди тысяч других радостных возгласов, звучавших в этот день.

Теперь страж оторопело уставился на свисающую тетиву, но, нисколько не смутившись, засунул лук обратно в папирусный сноп и кинулся к другой арке. Отыскав еще один лук, страж, как и прежде, не заметил подрезанную тетиву. Снова и снова налаживал он стрелу, придерживая двумя пальцами подрезанную жилу.

Сененмут бросил на Пуемре вопрошающий взгляд. Рабы как раз тянули перед троном царицы мычащих быков. Потом в воздухе разнесся аромат изысканных трав, который тут же сменился резким запахом козьего стада, поднявшего столбы пыли. Пуемре успокаивающе кивнул: мол, ничего страшного, все под контролем!

Между тем страж почти выбился из сил, тщетно прилаживая стрелу. При этом его заклинания звучали все неистовее, повергая окружающих в замешательство.

— Подобно лучнику в битве! — восклицал страж. — День воздаяния настал!

Кто-то в толпе смеялся, потешаясь над его неуклюжими потугами, кто-то хмурился, усматривая в них дурную шутку.

Пуемре протиснулся к Сененмуту и шепнул:

— Что бы там ни произошло, но не он, а азиаты должны были совершить покушение!

Советник царицы покачал головой.

— Посмотри, тебе не кажется, что он помутился рассудком? Он кривляется подобно дураку на празднике Опет, который своими ужимками хочет потешить народ…

— О нет, — возразил бритоголовый жрец. — Страж действует под гипнозом. Это искусство глаз, которым владеют хранители таинств. Он получил задание и неукоснительно выполнил бы его, не случись маленькая неприятность: перерезанная тетива. А поскольку его разум настроен на одну-единственную цель, он будет сейчас до изнеможения натягивать несуществующую тетиву, ибо самостоятельно думать не способен.

Между тем усилия стража становились все безумнее и привлекали к себе все больше внимания. Тогда Пуемре, пророк Амона, выступил перед несчастным, поднял правую руку с растопыренными пальцами, чтобы привлечь его взгляд, и резко щелкнул большим и средним пальцами.

Словно кусок раскаленного железа, ожегшего руки, бросил страж на землю стрелу и лук и затравленным взглядом обвел любопытные лица, будто только что их увидел. Как загнанный зверь, в последней отчаянной попытке кидающийся на своих преследователей, бросился он на зевак, расталкивая и пробиваясь сквозь толпу, пока не скрылся из виду.

Сененмут устремил взор к царице Хатшепсут, которая, восседая на троне, милостиво принимала дань чужеземцев. Похоже, готовившегося покушения она не заметила.

А Хапусенеб, как только злосчастный страж вернулся ни с чем, созвал жрецов Амона и держал перед ними речь:

— Тридцать семь поколений сменились с тех пор, как Менес [28] объединил Обе страны. Более двух сотен царей и верховных жрецов правили государством на радость богам, и никогда не было среди них женщин. И вот ныне женщина взойдет на трон Гора и будет увенчана короной Обеих земель. Видно, такова воля богов, ибо все попытки устранить Хатшепсут потерпели неудачу. Но ничто не вечно на земле. Как солнце за это время четыре раза восходило не на привычном месте, а там, где ныне оно уходит за горизонт, так и Хатшепсут, дочь Амона, сядет на трон Гора, и мы будем не в силах ей помешать.

VII

Когда звезда Сириус в первый день месяца тот показалась на восточном небосклоне, Сененмут распорядился позвать жреца Хем Нетер [29] и сообщил ему, что отец Амон возложил длань на царицу Хатшепсут, Лучшую по благородству, и избрал ее править царством в сиянии двойной короны Верхнего и Нижнего Египта. На всех государственных и храмовых сооружениях должны быть установлены картуши с ее именем, а статуи богов по всей стране следует украсить, чтобы каждый знал, сколь велика их радость. Лотосы и цветки папируса, растения Севера и Юга должно сплести повсеместно в знак единства Обеих стран.

Высшая знать Египта склонила головы, а народ благоговейно молчал, дивясь: женщина на троне!

Хатшепсут выступила из своего роскошного дворца в обрамленный колоннадой двор, где собрались знатнейшие люди царства, жрецы, вельможи и высшие чиновники, чтобы стать свидетелями чуда. Меж высоких зубцов мощных стен, где балки перекрытия завершались головами кобр с раздутыми щитками, появился Пуемре, второй пророк, в одеянии бога Амона и короне атеф с солнечным диском и двумя высокими страусовыми перьями.

— Дочь моя Хатшепсут должна занять мое место на земле, — зычно провозгласил он, обращаясь к высокому собранию. — Воистину она та, кто взойдет на мой трон. Та, которая поведет вас. И кто посмеет сказать дурное слово о ней, умрет. Ибо она есть бог и дочь бога Амона, говорящего вам!

Все собравшиеся пали перед Хатшепсут ниц и покрыли поцелуями прах у ее ног. Тут вступил жрец Юнмутеф со словами, произнесенными благоговейным голосом:

— Ты взошла на трон Гора, ты — вождь всех живущих. Сердце твое ликует от радости. Твой Ка, да живет он вечно, подобен Ра!

Со стен снова зазвучал голос Пуемре:

— Тебе, дочери моей Хатшепсут, даю я все здравие и все радости мира. Все жертвенные дары царства, все горы и долины отныне твои, ибо я, Амон, бог Двух горизонтов, возлюбил тебя.

Все взоры были прикованы к божественному явлению, когда из-за колонн вышел ибисоголовый бог Тот с клювом, похожим на лунный серп, и лунным серпом в руках и на все четыре стороны четырежды выкрикнул великие имена царицы-фараона:

— Могуч твой Ка, цветущая летами Мааткара Хенеметамон, Прекраснейшая из женщин, Та, которую объемлет Амон!

Хатшепсут все еще пребывала в неподвижности. Она была одета в длинный белый калазирис, искусно драпированный плиссировкой и подпоясанный хвостом дикого животного. Ее черные волосы были покрыты красно-синим головным платком немес, который носил еще ее отец; ноги обуты в сандалии, на подошвах которых были вырезаны образы врагов царства, так что при каждом шаге Хатшепсут попирала их.