Ветер с Итиля, стр. 37

Он вылетел на небольшую поляну. Вокруг возвышался ровный, строевой лес. Деревья стояли плотной мрачной стеной.

Вдруг у шеи возникло лезвие, широкая ладонь зажала рот – кто-то подкрался сзади.

– Ч-ш-ш, не шуми, – прошептал Алатор. – Ну и горазд ты бегать, едва догнал.

Степан отстранил руку. Спросил, отдышавшись:

– Ты куда делся?

Алатор спрятал нож в ножны:

– Стану я дожидаться, пока с меня живьем шкуру сдерут!

Он выглядел очень довольным, словно только что вернулся с удавшегося свидания. Чего нельзя было сказать о Степане.

– И что теперь?

– Не боись, паря, коли они в лес сунулись, тут и сгинут. Я здесь каждую корягу знаю. Да и обманки кой-какие имеются…

Алатор говорил так спокойно и деловито, будто речь шла не об их жизни и смерти, а об охоте на куропаток. И единственной проблемой было решить, где ставить силки – близ куста можжевельника или около березы.

– Слушай, Алатор, – спросил вдруг Степан, – а зачем ты мне нож-то к горлу приставил?

Воин хитро сощурился:

– Ить, а ежли бы ты дергаться начал, не разобравши?

– Ну?

Алатор сорвал стеблину и, прихватив зубами, процедил:

– Вот я и говорю, пришлось бы тебя прирезать. – Повезло с напарником, нечего сказать. – На-ка, – Алатор достал из-за пазухи мешочек, обмотанный бечевой, ловко распустил узел и вывалил на ладонь довольно противного вида снадобье. – Натри брони как следует, да про ступни не забудь.

– Что это?

– Натирай, кому говорят, время дорого. Потом расскажу, если живы будем.

Глава 13,

в которой хазарский отряд идет по партизанскому следу

Они шли по чужому лесу, примечая каждую деталь. Ни одна примятая травина, ни одна надломленная ветка не оставалась незамеченной.

Впереди бежала вислоухая собачонка, носом-пуговкой выискивая следы. Такая малявка может растерзать разве что воробья, однако нюх у нее отменный, не бывало случая, чтобы ушел беглец… Дождь только что начался и был еще слишком слаб, чтобы смыть запахи, но собачонка никак не могла взять след. В испарине, поднимающейся от земли, был разлит какой-то тревожный, едва уловимый запах. Может, из-за него ничего и не выходит? Пес нервничал, то и дело оглядывался, пытаясь поймать взгляд хозяина – Хабулая.

Ищейку звали Лисок. Был он весь рыжий, с темными пятнышками на ушах. Он деловито перебирал лапами, зарывал морду во влажную траву, шарил сторожким носом, втягивая воздух, но след не давался, будто заговоренный. Пес поскуливал и воротил взгляд. Но хозяин, как нарочно, смотрел в другую сторону. И сыскача это огорчало, пожалуй, даже больше, чем перспектива вновь оказаться в затхлой переметной суме.

Хабулай заслуженно гордился своим воспитанником. Такую собачку надо растить сызмальства, натаскивать на рабах, и лишь годам к двум она достигнет разумения. В степи или лесу, когда выслеживаешь беглеца, такая вот кроха – незаменимый помощник. Без нее лучше и не браться за поиски.

Воинов было семь: Хабулай, Чупран и еще пятеро, присоединившихся позже, когда стало ясно, что у врага закончились бронебойные стрелы. Они поднялись на откос левее от того места, где предположительно затаился стрелок. Стараясь идти как можно тише, двинулись к его укрытию.

Хабулай ступал бесшумно. Сердце билось мощно и ровно, по руслам жил бежала кровь, чувства, как всегда в минуту опасности, обострились, но разум был спокоен, холоден.

Все вокруг было пронизано жизненной силой. Этот лес, это небо, рассекаемое молниями, этот дождь… Она билась в сердце, растекалась по телу дурманящими знойными потоками. Ради этого одуряющего чувства Хабулай, наверное, и стал воином…

Ветер вдруг сделался резким, порывистым. Казалось, сама природа внезапно ополчилась на хазар, захотела их погибели.

Деревья извивались словно змеи, сбрасывающие кожу. Ветви хлестали по бесстрастным лицам воинов. То и дело лес озарялся вспышками молний. Оглушительные громовые раскаты сотрясали небо. Дождь превратился в настоящий ливень – будто вода застыла уходящей ввысь прозрачной стеной. Казалось, лес промок до последнего листа.

«Все, след Лисок уже не возьмет», – подумал Хабулай.

Непогода заставила хазар укутать луки, боящиеся влаги, в куски бычьих шкур и спрятать в чехлы-налучья. Случись что, полагаться можно будет лишь на саблю. Но сабля-то хороша в конном бою, когда к скорости руки плюсуется скорость коня. В пешем же бою опытный славянский воин, умеющий вкладывать в каждое движение силу бедер и корпуса, так управляется с тяжелым мечом, что тот летает как пушинка. Прорваться саблей через стальной свистящий кокон – задача не из легких.

И еще одна мысль вдруг стала свербить Хабулая. Славянские луки не боятся воды! Наборный, клеенный рыбьим клеем, обернутый берестой, с тетивой, сплетенной из жил диких туров, вражеский лук не потеряет упругости, хоть в Днепр его окунай. А это означает, что дичь может сама превратиться в охотника! Достаточно подпустить отряд шагов на пятнадцать-двадцать, и даже обычная стрела сможет пробить латы. Конечно, если не будет другого выхода, воины Хабулая достанут луки, не дадут перестрелять себя как куропаток. На один бой луков хватит, а что потом?

Десятник остановился, поднял правую руку со скрещенными средним и указательным пальцами. Воины, рассыпанные по лесу, повторили тайный знак, означавший, что враг должен быть поблизости. Каждый из них видел по крайней мере одного из товарищей, и весть разнеслась мгновенно.

Аппах уже наверняка нахлынул на селение, как приливная каспийская волна на берег. Десятник на мгновение прикрыл веки, представляя горячащую кровь картину: вот всадники вихрем проносятся меж домов; вот зазевавшийся людин, не успевший вовремя схорониться в темном своем жилище, изрублен в куски; вот какой-то воин спрыгивает с коня и врывается в дом, вырезает его обитателей. Как бы хотел Хабулай быть сейчас внизу, вместе с «сынами тархана»…

Он жадно прислушался. Ничего – ветер относил звуки. Тихо подозвал Чупрана:

– Пойдешь со мной.

Десятник отвел правую руку в сторону, повернул ладонь ребром к земле. Воины повторили жест, и отряд развернулся широкой цепью. Хабулай и Чупран выследят зверя и погонят на ловцов, а остальные его встретят…

Он чуть слышно пощелкал языком. В лесу, а тем более в такую бурю, этот звук было различить почти невозможно, но только не для Лиска. Собачка тут же вынырнула из кустов и засеменила к хозяину.

– Рядом!

Хабулай вышел из леса и подошел к краю обрыва. Внизу дымилось селение, но хазары им еще не овладели. Под стенами ярилась драка. Нет, не драка – избиение. Всадники носились меж ополоумевших людей и рубили, рубили…

Покуда «охотники» пытались достать стрелка, к селению подтянулись ополченцы. «Аппах, – покачал головой десятник, – зачем ты промедлил, зачем не послал на стену еще одного воина? Не завязнуть бы…»

Несколько смердов сгрудились, ощетинились рогатинами. Один из всадников пустил пару стрел, в «частоколе» образовалась прореха… Воин направил в нее коня, разметал «копейщиков». «Лук бы поберег, – недовольно подумал Хабулай, – мог бы и так управиться».

Что же, если славяне ищут смерти, они ее найдут. Малой крови не будет – «дети тархана» вырежут всех! Глаза десятника превратились в щелочки. Много бы дал он, чтобы оказаться сейчас внизу… Но он должен покончить с убийцей его воинов. Да, сперва Хабулай расправится с этим псом, а потом присоединится к кровавому пиршеству. Он решил!

Хабулай прошел вдоль обрыва. Какую бы он на месте славянского стрелка занял позицию? Кусты или высокая трава не подходят – даже если после первой стрелы сразу метнешься в сторону, все равно не уйти, попросту накроют смертоносной тучей. Значит, надо искать место, где лес выходит почти на самый обрыв. А что его искать, когда деревья стоят шагах в тридцати?

Десятник показал кулаком вперед. Воины поднялись и тенями заскользили по лесу, обходя открытое место. Хабулай не видел их, но знал, что они рядом. Знал он и то, что любая его команда будет мгновенно передана по цепи.