В исключительных обстоятельствах, стр. 114

Мечты друзей сбылись. Ковров — крупный ученый, физик, Поляков — биолог, профессор, труды которого известны и за рубежами Советского Союза. Поляков, «застряв» в племени холостяков, частенько заглядывал к Ковровым. Ковровы настойчиво убеждали Полякова купить дачу по соседству с ними.

— Для чего мне дача, — отбивался Поляков. — Нет, не уговорите.

— Когда-нибудь ты все же женишься, станешь папой и тогда, брат, пожалеешь. Да, да, пожалеешь, что дачей не обзавелся. Милое это дело!

Это был удар ниже пояса. Поляков тяжело переживал смерть родителей. И нет у Михаила Петровича ни жены, ни родных — вот только племянник Вася, сын любимого двоюродного брата.

Ковровы знали все это, избегали разговора на эту тему. Но однажды они вновь заговорили о даче. Неожиданно для друзей, Поляков не возражал, согласился. Его прельстила возможность купить дачу по соседству с Ковровыми, знал он, что они помогут ему в этом хлопотливом деле.

Профессор по праву доброго соседа и старого друга, которому всегда рады, тихонько вошел через веранду и был ошеломлен, узрев за столом хромоногого. Поздоровавшись за руку с хозяевами и прочими, испанцу намеренно отвесил почти оскорбительно вежливый поклон. Ему представили дона Кастильо, и Поляков с величайшим удивлением узнал, что его дружба с хозяйкой дома восходит к довоенным временам. Об этом было сказано лишь мельком, но обостренное чутье профессора помогло уловить суть. Был у него порыв рассказать все, что знал об отце и сыне Кастильо, но удержался. Не время и не место. Только процедил сквозь зубы:

— Мы, кажется, встречались за рубежом, господин Кастильо? И при весьма необычных обстоятельствах.

Уловив удивленный взгляд хозяйки дома, Миги понял, что отмалчиваться нельзя.

— Как говорят в России, мир тесен. Представь себе, Катенька, что сравнительно недавно мы с отцом имели честь обедать с профессором Поляковым. Он приезжал тогда на симпозиум и, как писали газеты, выступал с интересным докладом.

Обращаясь уже к Полякову, Кастильо стал восторженно говорить об отце, не преминув упомянуть, что тот удостоен Почетного знака участника Сопротивления. Михаил Петрович дал понять, что не имеет желания поддерживать эту тему. Хозяева почувствовали себя неловко, понимая, что эти двое, неожиданно встретившиеся в их доме, многое недосказали. За столом воцарилось напряженное молчание. Воспользовавшись паузой, Костя с приятелями отправился в сад, а хозяин дома объявил:

— Друзья, у меня появилась прекрасная мысль, хотя возможно, что она только мне кажется такой. Не подняться ли из-за стола ради доброй порции кислорода? Не пойти ли прогуляться? Что скажете, дон Кастильо?

— Мысль действительно прекрасная, но мне, как говорят у вас, пора и честь знать. Вон, кажется, и машина пришла.

— А вы, дорогой соседушка?

— Благодарствую, — профессор был бледен, — рад бы, да дела ждут. Я ведь только на минуту заглянул...

Поляков, явно взволнованный, резко поднялся из-за стола и около стоявшего у дверей. испанца задержался, взгляды их встретились. Строгое лицо Михаила Петровича выражало презрение и боль.

Вслед за профессором стал прощаться с хозяевами и Мигуэль Кастильо.

— Благодарю за доставленное удовольствие, за чудесные пельмени, приятные беседы... Мы еще увидимся... Обязательно увидимся, Катенька...

КРАСНЫЙ «ОПЕЛЬ»

Выйдя за ограду, профессор присел на скамейку, растирая левую половину груди. Он не долго просидел так, дожидаясь, пока сердце выровняет ритм. Поднялся с места и уже собрался было, не торопясь, взбираться на косогор, к своей маленькой обители, когда вновь почувствовал острую боль. Стало трудно дышать и двигаться. Невмоготу даже вытащить из кармана нитроглицерин. Его качнуло, холодный пот покрыл лоб. Он едва удержался на ногах. Часто донимавшая в последнее время болезнь, казалось, ринулась в «последний и решительный». «С чего бы это?» — спросил сам себя. И усмехнулся... Знал с чего. Острая боль пронзила, как только увидел этого гаденыша на даче Ковровых. Потревоженная память вновь высветила и давние времена — маки, Аннет, провокатор и встречи, беседы последних дней. Аннет, Сергей... Зачем он так разоткровенничался с ним? Старческая болтливость или... Есть что-то располагающее в этом товарище племянника. А племянник — единственный по-родственному близкий ему человек. Сын недавно умершего брата. И больше на всем свете некого назвать родственником. Он так и не женился. Сколько было девчушек, женщин, атаковывавших профессора Полякова. Но ни одна из них не могла и рядом встать с Аннет!

В сумбурные мысли сама собой прокралась тревога. Аннет, кажется, не оставит испанца в покое. И чем это для нее кончится? О себе не хочется думать. А надо, нельзя забывать тот страшный вечер за рубежом, на тихой, безлюдной улице вдали от отеля, после симпозиума. Он отчетливо вспомнил, как все было, с чего началось.

....Симпозиум микробиологов проходил в столице небольшого западно-европейского государства. Доклад профессора Полякова вызвал большой интерес. За его исследованиями на стыке биологии, химии и физики пристально следили крупнейшие ученые Запада, работавшие в том же направлении. Впрочем, не только ученые. Одна из его работ шла под грифом «секретно» — и Полякова предупредили: «Будьте осторожны».

Симпозиум организовали так, чтобы не очень перегружать ученых. Поляков и его советские коллеги побывали в музее, один из вечеров провели в мюзик-холле, другой — в гостях у местного корифея микробиологии. Собралось много гостей, и было достаточно шумно. Рядом с Михаилом Петровичем сидела молодая красивая женщина, выступавшая на симпозиуме с докладом буквально вслед за ним.

Мадлен, так она просила себя называть, вела исследования в той же области и сейчас рассыпалась в комплиментах. За иными угадывалось обычное женское кокетство, другие же больше походили на вопрос: «О, не обессудьте, женская любознательность». Ее интересовала не только наука, но и жизнь Москвы и самого профессора в Москве.

— У вас, конечно, есть хобби, есть много друзей...

— Да, конечно, я коллекционирую военные мемуары и все, что с ними связано.

— Вы были на войне?

— Да, но мне не повезло. Попал в плен. Правда, удалось бежать и связаться с французскими партизанами. Вместе с ними воевал в отряде маки.

Мадлен оживилась:

— Маки? О, это великолепно! Я должна познакомить вас с отцом своего большого друга. Вам будет очень интересно, он имеет Почетный знак участника Сопротивления. Они оба, отец и сын, милые, добрые люди. Представляют какую-то латиноамериканскую фирму, поставляющую на европейский рынок химико-биологические препараты. Отец и сын приехали сюда, чтобы установить контакты с некоторыми научными лабораториями.

Гости поднялись из-за стола, а Мадлен, взяв Полякова под руку, увела его на веранду. Отсюда открывался чудесный вид на отлично ухоженный парк. Был жаркий июльский день, все кругом уже погружалось в сиреневые сумерки, и в дымке их терялась чарующая красота молоденьких березок. Профессор только угадывал их и мысленно уносился в родное Подмосковье, на свою дачу, на речку. Михаил Петрович устало, отсутствующим взглядом осмотрелся кругом, забыв о симпозиуме, о Мадлен, об «отце и сыне», поставляющих какие-то препараты. Но его спутница не замедлила дать о себе знать.

— Я не мешаю вам? Вы о чем-то задумались? — И она лукаво-укоряюще посмотрела на него загадочно сощуренными глазами.

Поляков без смущения глянул в ее лицо и извинился.

— Березы всегда будят в памяти русского отчий дом. А я к тому же... Есть такой грех... Иногда балуюсь стихами. Вы не сердитесь? Ну вот и прекрасно. Я вам говорил, что война сблизила меня с французами, и я хорошо запомнил слова моего друга-парижанина: «Яд обиженной женщины острее змеиного яда...»

Мадлен рассмеялась:

— Он прав, ваш друг, и хорошо, что вы помните эту французскую мудрость. Женщины Франции умеют любить и ненавидеть. Вы помните «Мадемуазель Фифи» Мопассана?