Тахана мерказит [Главный автовокзал], стр. 3
– До Чикаго-то долечу после него?..
Под ногами мяукнула пестрая полусиамская кошка с впалыми боками. Петр Иванович мельком взглянул на нее, Потом наклонился.
– Ну-ка, Ну-ка, Мурка, иди сюда… Так. Точно. Ощенилась утром непосредственно. Теперь все, Мура, хана тебе. В лес отвожу, на пенек ложу – разрубаю надвое: пусть бежит в разные стороны! Три раза в год! Никакого прокорма не хватит! Да плюс полушку сегодня обгадила, сучонка! Хотя это вроде Полкан…
– А где котята?..
– Котята!.. Дура она тебе! Попрятала. Знает, сучка, что пока слепые, я их запросто купну.
– Топишь?!
– Мя-мя-мя, – напомнил о себе Андрюха.
– Вот тебе и «мя-мя-мя», – Петр Иванович побарабанил ложкой в кружке, попробовал, не горячо ли, и протянул Андрюхе. – Ну, ступай. Отцу привет пионэрский. Кружку вернешь.
– А дом ты свой, Петя, никогда так и не достроишь, – задумчиво сказала Ирина Васильевна.
– Не дострою, – покорно согласился Петр Иванович.
– Вот что, Петр Иванович! У меня ведь к тебе разг – Ирина Васильевна решительно закрутила косу пучок и воткнула в голову костяную шпильку-рогатку. – Оставь-ка ты пока свою стройку века. Тебе денег надо заработать?
– Ну, надо.
– Так вот, ты знаешь – мой первый муж, отец Наташки был еврей…
– Знаю. Бывает.
– Странный у нас был брак, по молодости. Да и странный был товарищ. В университет пешком ходил туда – два часа, обратно – два, А по дороге думает работает. И дома спросишь его что-нибудь, а он: «Не мешай, Ирочка, запомни свою мысль, я думаю». Ученый, солнечные батареи все выдумывал. А у меня, с понимаешь, жнь совсем другая… Развелись. Ему, правда, ходу не давали. Не печатали, на симпозиумы не пускали. Когда мы развелись, он уехал в Израиль. Больше не женился. Живет один с экономкой. Ну вот – в прошлом году была я в Израиле на гастролях, он меня нашел и, представляешь, дом подарил! Дачу на озере. Я ему говорю: мне таких подарков, Наум, не надо, я сам богатая. Хочешь, запиши дачу на внучку. Так он взял переписал на Машку… – Ирина Васильевна помолчала. Надо бы поглядеть, что там. Я не знаю, попаду еще когда в Израиль… У меня гастроли на два года вперед расписаны. И жару я не переношу, да и евреев, если честно, не очень-то. Съездил бы туда ты, Петь, а?.. Взглянул, что за дом. Может сделать что надо… И вообще там люди с хорошими руками нарасхват. Страну заодно посмотришь. Колыбель христианства… Ты в Бога-то веришь?
– Вот сподобился, – Петр Иванович достал кармана брюк бечевку с крестиком, надел на шею.
– В прошлом году вместе с Женькой крестились. С будуна пошли… Когда отдыхаю, – он кивнул на бутылку, – снимаю, грех как-никак.
– Вот и грехи свои замолишь. В Иерусалиме. Поедешь?
Петр Иванович выкопал в щепе бычок, раскурил.
– Там же все по-еврейски говорят.
– По-русски тоже.
Петр Иванович в раздумьи взял трущуюся о его штаны Мурку за голубой хвост и со словами «не мешай» кинул кошку за дрова.
– Петь! Мужик ты или нет?! – Ирина Васильевна пошла в наступление. – Съезди, помоги сватье, беспомощной, слабой женщине!.. – Она рассмеялась. – Поезжай, Петь! Отдохнешь, поглядишь, что за дом, может и подзаработаешь… Там хорошие руки в цене.
– В пустыню загнать хочешь?..
– Да, на озере у него дом! На Тивериадском озере. Где Иисус ходил. На яхте покатаешься. У Наума яхта с мотором.
– С мотором?..
– Ага. Да и мужик он хороший. Только старый очень и больной.
– Чем?
– Чем-чем. Тем самым. Только у стариков это все дольше тянется. Ладно, думай, а я разомнусь немножко.
Ирина Васильевна пошла по участку. Петр Иванович залюбовался ею. Тоже ведь под шестьдесят, а выступает – пава. Взгляд его сполз вн по ее статной фигуре и вдруг запнулся: за ажурным высоким башмачком что-то волочилось, как портянка худого солдатского сапога. Пригляделся: бинт эластичный.
– Ирина Васильевна, – окликнул он, не зная, как подступиться, – на левой ноге у тебя, не споткнись… – И подхваьил ведро – воды набрать якобы.
Ирина Васильевна поставила ногу на бревно, задрала брючину.
– Вот так, Петенька. Звезда, знаменитость. А ты постой тридцать лет у рояля. Булавки маленькой нет?
Петр Иванович нашел булавку и, присев на корточки, сам заколол бинт. И даже захотелось ему погладить больную ногу. Но не погладил.
Ирина Васильевна спустила брючину.
– Ну, поедешь?
Петр Иванович улыбнулся.
– А споешь мне?
– Что, сейчас?
– Непосредственно. А то ведь я здесь так тобой и не похвастался. Скажут, врет Васин с похмела…
Гори-и, гори-и… моя звезда!.
Председатель садового товарищества прервал подкормку смородины элитного сорта «Минай Хмырев» и замер с вонючим черпаком в руках.
– Это у кого ж радио в такую силу?! – крикнул он через забор сторожу.
– Васин развлекается, электру жгет. А ведь киловатт – сто двадцать целковых с августа… День рождения у него, вот и куролесит. 3везда-а любви… Звезда заветная-а!..
Председатель, заслушавшись, рассеянно пролил пенный раствор себе на ноги.
– Знаешь, кто поет?
– Мерцалова, – слегка обиделся сторож. – Ирина Мерцалова. У меня с ней пластинки есть…
– Погоди, дай послушать, Умру ли я, ты над могилою Гори-сияй, моя звезда-а!..
– В Большом театре выступает, – сказал сторож, – Мы с супругой еще на балет с ней ходили.
– На оперу, – поправил председатель задумчиво.
Накидано, насоломлено, На меня, на атаманку, наговорено.
Что хотите, говорите – будет все по-моему, А твои штаны в полоску оболью помоями!..
– То есть?.. – пробормотал ошалевший председатель. – В смысле? Это не радио…
Возле участка Васина стоял белоснежный «Мерседес». За забором на ошкуренных бревнах восседала не очень молодая красавица. Она пела, простирая роскошные руки к Петру Ивановичу. Тот стоял перед ней со стаканом желтого питья. Ах тын-перетын, Перетыннина, Любовь, как огонь, Перекинется!
Красавица закончила свою партию. Петр Иванович плесканул граненой бутылки в ее стакан, они чокнулись, выпили и поцеловались. И только тогда она небрежно заметила:
– Петя, к тебе гости.
Петр Иванович обернулся.
– Заходи, мужики. Сватья моя – Ирина Васильевна Мерцалова.
3
…И зря он сомневался насчет экипировки. Встречающие – в основном, мужики – все были в черных костюмах, в шляпах. Только у евреев шляпы черные, а у Петра Ивановича – беж. И рубашки у них почему-то без галстуков. Зато волосня какая-то по бокам. Может, это пейсы и есть? Скорей всего. А у некоторых еще – под пиджаков бахрома белая вылазит… Так. А кто ж меня встречает?.. Должны с плакатом…
– Васина кто встречает?! – гаркнул он.
Из толпы выпростался запыхавшийся лысый бородатый мужик лет сорока пяти в толстых очках. На груди у него висела табличка: «Встречаю Васина Петра Ивановича». Петр Иванович никогда еще не видел свою фамилию, написанную такими большими буквами.
– С приездом, Петр Иванович! – Лысый без разговоров перехватил у него чемодан с электричеством и, к немалому удивлению Петра Ивановича, не помер тут же на месте. Похилился малость, но попер без особой натуги.
– Может, тележку взять? – предложил Петр Иванович.
– У меня машина рядом, метров триста.
«Дает еврей!» – улыбнулся Петр Иванович, и настроение у него пошло на поправку. Он кивнул на окружающую среду:
– Тель-Авив?
– Он самый. Не люблю, Жлобский город. На Бескудниково похоже. Иерусалим увидите, это да!
В зарубежной машине, иномарке, сидела баба, помоложе лысого, но тоже в очках, правда, не таких толстых. Малость вислоносая.
– Алка, жена моя, – сказал лысый и только сунул гостю вялую руку. – Миша. По-здешнему, Моше. Так ведь и она по-тутошнему не Алка…
– А чего, Алла – очень красивое имя, – сказал Петр Иванович, загружая чемоданы в багажник. – Вот Пугачева Алла Борисовна…
– Петр Иванович, – перебил гостя лысый, – тут вот какие у нас осложнения, не знаю, говорила вам Ирина Васильевна, Наум бен Арон, ну, в смысле Наум Аронович, он… болен. Сейчас ему хуже, положили в больницу. Остановитесь пока у нас, потом разберемся. Алка, падла невеселая моя, врубай, поехали! Кушать хочется.