Стройбат, стр. 9
Егорка и Максимка стали невесело одеваться.
– Не здесь, не здесь, – Женька вытолкал их на проход.
– Торчит! – Коля Белошицкий тронул Женьку, показывая на Люсеньку. – Людмила Анатольевна!
– А-а… – донеслось Люсеньки.
– Насосалась, кеша кожаная… – проскрипел Миша Попов. – Слышь, Богдан, гадом буду, куруха под окнами шарится, ктой-то ползает.
– Ты давай, давай! – отмахнулся от Миши Женька, но на всякий случай прислушался. Было тихо.
– Же-еня-я… – прошептала Люсенька.
– Что с тобой? Плохо?
– Тошнит…
– Сукой быть, ктой-то ползает под окнами, – бухтел свое Миша Попов.
– Мам-ма… – простонала Люсенька. – Тошнит…
– Вкось пошло, – улыбнулся Эдик Штайц. – Точняк блевать будет!
– ее на улицу, – предложил не заснувший еще Старый. – На свежачок…
– Не надо… – стонала Люсенька. – Ма-ма…
Костя протянул руку к окну – щели бил холодный воздух.
– Сюда ее, к стеклу, похолодней, – сказал он. Люсеньку передвинули к окну, она уперлась лицом в холодное стекло.
– Ага-а… – простонала она. – Лучше-е…
– Блевать будет, – уверенно повторил Эдик. – Сейчас бу…
Эдик не успел договорить – Люсеньку вырвало прямо на стекло. Консервная банка упала на пол, свечка потухла. Люсенька привалилась щекой к окну, тихонько постанывая.
– Тряпку! – рявкнул Женька, оборачиваясь к проходу, где мялись уже почти одетые Егорка с Максимкой.
– Богдан! – прорычал дальнего угла разбуженный Сашка Куник, кузнец второго взвода. – Кончай базар!
– Отдыхай лежи! – заорал Женька, ощерившись.
В ответ в углу звякнули пружины – Куник встал.
– Я кому сказал: тряпку! – Женька хлопнул в ладоши.
За окном мелькнула тень, зазвенело разбитое стекло, голова Люсеньки дернулась.
– А-а! – закричала Люсенька, хватаясь за лицо руками.
– Свет! – взвыл Женька на всю роту. – Бабай! Свет!
– Рота, подъем! – спросонья заорал Бабай и врубил в казарме общий свет.
4
Разбили еще одно окно с другой стороны. Костя судорожно рванулся к выходу.
– Куда?! На место! – Куник затолкал Костю в проем между койками. – Подъе-ем! – орал он тонким голосом не соответствующим его огромному волосатому туловищу – Подъем!..
Женька сидел на корточках возле Люсеньки, пытаясь отодрать ее руки от лица. Сквозь пальцы высачивалась кровь и текла в рукава голубой кофточки.
– Люся, Люся, – задыхаясь, бормотал Женька. – Ну, чего ты?.. Покажи, Люсенька… посмотрим…
Стекла лупили с разных сторон. Пряжки ремней, проламывая стекло, заныривали в казарму и исчезали, вытянутые наружу. Сразу стало холодно. В разбитые окна летели камни и мат.
Бабай метался по роте.
– Чего такое?! – Он подскочил к сидящему на корточках Богдану, вцепился ему в плечи. – Чего?!
– Воды! – отшвырнул его Женька. – Воды дай!
Куник вырвал у Бабая рук графин, выскочил казармы. И тут же ворвался назад, держась рукой за окровавленное плечо. В другой руке было зажато отбитое горлышко графина.
– Вторая рота. Блатные, падла! – рычал он.
Подъе-ем!.. Без гимнастерок!..
Холодная казарма гудела. Молодые соскакивали с верхних коек и испуганно одевались, не попадая в штанины. Двоих залежавшихся Куник сдернул сверху.
– Кому не касается?! – орал он. – Без гимнастерок! Строиться! Ремни на руку, вот так!
– Рота, отставить! – всунулся было Брестель, вспомнив, что он за начальника.
– Кыш, шушера! – Куник дал ему по башке.
– Дай ему, чтоб на гудок сел! – посоветовал прояснившийся уже Миша Попов, стаскивая узкую перешитую гимнастерку. – Раскомандовалась, сучка квелая…
– Холодно без хэбэ! – вякнул кто-то.
– Кому холодно?! – обернулся Куник. – Строиться! Рота, слушай мою команду!..
За окнами с одной стороны казармы стало светло – врубили прожектора на плацу.
– Уходят! – радостно заорал молодой у окна. Костя рыпнулся в ту сторону: действительно, солдаты бежали через плац к казарме второй роты.
– Суки! – ощерился Куник, подстегнутый неожиданным отступлением нападавших. – Четвертая рота! За мной!.. На плац!.. Без гимнастерок!..
Выход казармы был узкий, в одну половину двери, и четвертая рота вытекала наружу в холодную ночь тонким ручьем. Оба пожарных щита у выхода уже разобрали и сейчас со щитов срывали красные конусные ведра.
Раздетая, в белых нижних рубахах, четвертая рота скучилась у торца казармы. Впереди был пустой, ярко освещенный бетонный плац, подернутый ночным ледком.
– Одесса! – заорал Куник. – Музыку вруби!
Коля Белошицкий вылущился гудящей толпы и послушно полез по железной лестнице в кинорубку.
Над плацем женскими голосами громко заныли битлы.
Белошицкий вн не спустился.
Костя лихорадочно перебирал глазами роту: «Фиши нет, Нуцо нет, а я, я-то почему здесь? Зачем я-то? Мне ж домой!..» От зависти к отсутствующим Фишелю и Нуцо у Кости схватило живот. Он чувствовал: будет что-то страшное, о чем пока не знает этот волосатый идиот Куник, и Богдан не знает, и Миша Попов. Только он, Костя, знает…
«Господи, – стонал про себя Костя, – ведь убьют!..» Анашовый кайф вылетел его головы, как и не было. Просто так убьют, ни за что! Пусть они все передохнут: Куник, Богдан, Миша… Он же к ним не относится. Он же не с ними. Он другой! Другой!
А Нуцо был здесь. Выпорхнул – под руки Куника и стал с ним рядом. С лопатой, к которой прилипла уже знакомая вонь. Он преданно смотрел на Куника, ожидая команды, и улыбался.
– Фиша где?! – крикнул ему Костя. – Где Фишка?
– За губарями побег! Валерка велел! – блеснул зубами цыган.
Поджарый Нуцо нетерпеливо прыгал вокруг огромного Куника.
– Пошли! Чего стоим? Холодно!
«Тебя кто звал?! – стонал про себя Костя. – У тебя ж отмазка!..»
Темная казарма второй роты молчала вдалеке, казалась спящей.
Над трибуной полоскался распяленный кумачовый транспарант: «Военный строитель! В совершенстве овладей своей специальностью!»
– За мно-ой! – Куник крутанул в воздухе ремнем, как шашкой, и двинул по диагонали плаца ко второй роте.
Четвертая с лопатами, ломами наперевес, галдя, повалила за ним, пряжки мотались у колен.
– Не бзди, мужики! – орал Куник. – Главное, всей хеврой навалиться!..
– «О-о ге-ол!..» – стонали битлы.
Куник был уже на середине плаца, как вдруг перед ним оказался Бурят. В расстегнутом кителе, в тапочках, Бурят судорожно цеплял на рукав красную повязку дежурного.
– Четвертая рота! Стой на место!.. Приставить ногу к ноге! – Запутавшись в командах, он обеими руками уперся в волосатую Сашкину грудь.
– Мочи Бурята!
Куник, не останавливаясь, отгреб Бурята в сторону. Тот отлетел, упал, заверещал что-то, фуражка покатилась по плацу. Рота валила дальше, за Куником.
До казармы оставалось шагов тридцать. Вторая по-прежнему молчала. Становилось жутко. Видимо, это почувствовал и Куник.
– Не бзди, мужики! – снова заорал он и орал так через каждые два-три шага. Шел и орал, уже даже не оборачиваясь.
Женька со Старым рванулись вперед, чтобы не отстать oт Куника. Костя тоже пошел быстрее. Женька держал в руке арматурину. Старый просто шел, шел без всего, ссутулившись по-пожилому, похожий на мастерового фильма «Мать».
– Сука старая!.. – всхлипнул Костя, со злобой взглянув на свой кулак, в котором был зажат ремень. Опять Старый умнее всех, ремня нет – вины меньше.
Женька хлопнул его по плечу:
– Чего ты?
– Ничего! – огрызнулся Костя, стряхивая его руку.
– Не бзди, мужики! – взвился под небеса истошный вг Куника.
И вдруг черная молчавшая казарма ожила. Вспыхнул свет. Кроме центральных дверей, распахнулись боковые. И трех прорех казармы живыми потоками наружу ломанулись блатные.
– Глуши козлов!
– Сучье позорное!..
– Петушня помойная!..
– Мочи лидеров!..
Костя увидел, как Куник, метнувшись навстречу толпе, сливающейся трех потоков, увернулся от вспорхнувшего над его головой лома, и пряжкой, под свист ремня, уложил одного и, обернувшись, ловко достал первого – с ломом, уже вырвавшегося в чужую толпу. Оба подмялись, звякнул о бетон покатившийся лом.